— Я понимаю. Всё логично, — кивнул Свен. — Считай, проехали.
— Как ты попал на Ист-Блот? — поинтересовался я.
— На карте, которую ты у меня получишь, ты найдёшь ранчо Коррехидор, на западном побережье нашего континента. Расстояние от нас по прямой — если на дельтаплане лететь — примерно триста — триста пятьдесят километров. Коррехидор наш главный порт, ворота континента. Он ближе всего расположен к Сентрал-Блот, центральному континенту. Собственно, их разделяет только Гудзонов пролив, его ширина примерно семьдесят километров. В Коррехидор ходят кораблики с Сентрал-Блот.
— А что, на Даннеморе есть флот? — уточнил я.
— Ну да. «Цивилизаторы» оставили нам с десяток корыт с атомными двигателями, чтоб мы не на плотах плавали.
— А для чего ты сюда вообще притащился? Оставался бы, скажем, в Чек-Пойнт.
— А жить-то чем? — в свою очередь спросил Свен. — Милостыню у нас не подают. А торговать своим задом нормальный мужик не станет ни за какие деньги. Разумных промыслов в Чек-Пойнт нет: обувь ремонтировать или, скажем, одежду шить тут нужды нет, поскольку такое добро «цивилизаторы» бесплатно разбрасывают по всей территории планеты в капсулах. В Чек-Пойнт есть только бордели, казино, да хотели, где можно переночевать за весьма неумеренную плату. Конечно, есть тотализатор, как без него мужикам обойтись, верно? Устраиваются бои без правил, принимаются ставки. Ну и ещё, разумеется, там есть банды. Место очень опасное и там не следует задерживаться.
— Что ж, исчерпывающе, — кивнул я, но Свен, видимо, сказал не всё, что хотел, а потому продолжил:
— Могу дать тебе добрый совет, господин обер-запсердакук-майор…
— Да, конечно.
— На Даннеморе народа совсем немного, что-то около пятнадцати тысяч рыл. Если ты имеешь понятие о социальной алгебре, то должен понимать, что в таком небольшом социуме все должны знать друг друга через два человека. Другими словами, А знает Б, в свою очередь Б знает В, а вот тот точно знаком с теми, кого ты ищешь. Статистика, однако. Поскольку пути всех жителей Даннеморы начинаются в Чек-Пойнт, тебе как раз туда дорога. Кто бы не были те парни, которых ты ищешь, их следы непременно должны там остаться. Надо просто-напросто методично опрашивать народ и ты непременно найдёшь того, кто тебе нужен. Сечёшь?
— Секу. Спасибо за совет. Тащи сюда свою карту!
Пока Свен Борцль отсутствовал, я вытащил из нашей поклажи топопривязчик и приготовил шесть бутылок «плача новобранца». Рассказал товарищам о результате переговоров. Быстро посовещавшись, мы решили двинуться к Коррехидору и навести справки там, поскольку именно через этот порт все заключённые могли попасть на континент.
Когда Свен вернулся, я вручил ему топопривязчик и объяснил как надлежит пользоваться прибором. Борцль слушал внимательно и выглядел весьма благодарным. А получив от меня бутылки со спиртным, нордический потомок славного скандинавского племени аж даже слезу пустил; полагаю, он до последней минуты не верил в то, что я сдержу слово. После этого он показал мне принесённую карту — ею оказался довольно большой лист писчей бумаги, весь испещрённый пометками и условными значками.
Континент Ист-Блот, если верить этому эскизу, походил на эллипсообразную кляксу с неровными краями, вытянутую с севера на юг почти на тысячу четыреста километров. Девять населённых пунктов, именуемых местной публикой «ранчо», располагались в прибрежной зоне на обоих берегах континента в его экваториальной части. Внутренние районы суши и её северная и южная оконечности, если опять-таки верить карте, оставались практически незаселёнными. Через центральную часть Ист-Блот тянулась горная цепь с говорящим названием Bald Mountains (Лысые горы), параллельно ей располагались горы и на восточном побережье. Собственно в их предгорьях мы сейчас и находились. Эскиз содержал большое количество условных значков, среди которых я увидел вулканы и уничтоженные ранчо. Вулкан с раздвоенной вершиной, подле которого некогда жил Сергей Лазо, носил вполне оправданное название Camel (Верблюд), а сожжённое ранчо у его подножия именовалось Датч-Сити. Несмотря на то, что рисунок этот не мог считаться надёжной картой в силу условности масштаба, всё же он являлся весьма информативным и стоил того, чтобы заняться его изучением на досуге.
— Если вам интересно, могу кое-что пояснить, — проговорил Свен Борцль, увидев, сколь внимательно я рассматриваю карту. — Континент мы стараемся пересекать на дельтапланах. Рискованно, но всё же надёжнее, чем ногами по суше. Ночью никаких передвижений и перелётов. Ночь — время геноцвалов. Я вижу, у вас имеется куча всякого оружия, может, вы и отобьетесь, но это вовсе не факт. Бэлд Маунтайнс геноцвалами не заселены, поэтому мы обычно используем эти горы как своеобразный аэродром подскока. Там можно сесть, передохнуть, выждать благоприятной погоды. И напоследок…
— Слушаю, говори…
— Даннемора такое место, где всегда надо помнить старую истину: если вокруг всё спокойно — значит ты чего-то не заметил.
Сутки на планете-тюрьме имели продолжительность тридцать пять условно-земных часов, что обуславливало растянутость утренних и вечерних сумерек. Мы высадились на Даннеморе под вечер, этим, кстати, как я выяснил позже, отчасти и объяснялась мрачность увиденного мною пейзажа. Местное светило, давно пройдя свой зенит, стояло низко над горизонтом, что вкупе с невысокой прозрачностью атмосферы, и приводило к общей низкой освещённости. Тем не менее, вечер тут являлся понятием весьма относительным — это было отнюдь не время ужина и подготовки ко сну, поскольку невозможно посвящать таким, весьма нудным и прозаичным занятиям, пять или даже шесть часов кряду. Несмотря на вечернюю пору, мы решили не терять времени и преодолеть Ист-Блок, дабы попасть в Коррехидор. На худой конец, согласно выработанному запасному варианту, мы могли переночевать в горах Бэлд Маунтайнз, или, выражаясь на бессмертном языке тульского Левши и Хозяйки Медной горы, в Лысых Горах.
Туда мы и двинулись. Сергей Нилов, он же Нильский Крокодил, рулил над нашими головами на геликоптере, посмеиваясь и поплёвывая сверху, мы же двигались над даннеморской лесостепью уже отработанным манером, совершая с помощью «цурюп» прыжки по полкилометра. Просто лететь с их помощью было не только неудобно, но и опасно: реактивная струя заплечного двигателя сильно разогревала теплоизоляционный фартук, прикрывавший спины, и дабы не случилось его прогара с фатальным исходом, постоянно приходилось опускаться и дожидаться охлаждения фартука.
Впереди нас, с небольшим временнЫм логом, по-прежнему двигалась авангардная пара. Инквизитору и Костяной Голове надлежало подыскать место посадки основной группы и обеспечить нашу безопасность в момент окончания перелёта. Посадка — самый опасный момент движения с использованием «цурюп» и человек, опускающийся на грунт, практически беззащитен перед любой внезапной атакой.
Мы двигались строго на запад, выбирая для посадок места максимально удалённые от рощ и даже одиноких деревьев. Впрочем, абсолютно голого грунта отыскать практически не удавалось: растительность, которую условно можно назвать травянистой, разрослась буйно и, я бы даже сказал безудержно, везде, сколь хватало глаз. Опускаясь на грунт, мы мгновенно оказывались в настоящей чаще древовидных стволов двух-трёх-четырёхметровой высоты. Растения эти представлялись мне совершенно незнакомыми, хотя Евгений Ильицинский, он же Батюшка, он же Инквизитор, человек, прекрасно подкованный во многих естественнонаучных вопросах, довольно уверенно опознал шесть или семь различных видов папоротников и можжевельника.
Движение наше оказалось на удивление спокойным и размеренным. Никакой опасной живности мы не видели вообще. Несколько раз показывались какие-то птички, один раз в высокой траве мелькнула некая волосатая тварь размером с кролика, которая жадно пила грязную воду из какой-то канавы. Завидевши нас, она даже не затявкала от страха. Стадо каких-то мелкоформатных поросят переплывало встретившуюся нам речку; на звук работавших «цурюп» они даже не потрудились повернуть свои рыла, репы и кочаны. Словом, никаких таких особенно ужасных животных нам ни разу увидеть так и не довелось.
Во время одной из наших посадок, Хайри Маус даже позволила себе заметить по этому поводу: «Мне обещали кошмар. Я всё жду, но похоже, слухи о предстоящем ужасе сильно преувеличены».
За полтора часа мы преодолели немногим менее двухсот километров. Холмистая местность сменилась поросшими густым лесом предгорьями, а впереди уже явственно проступали очертания величественных гор. По остро изломанной линии вершин без труда можно было догадаться, что горы эти сравнительно молоды, некоторые вершины оказались покрыты белыми шапками. Стало совсем уже сумеречно. Хотя небосвод оставался светел и далёкие горы были хорошо различимы на фоне серых облаков, внизу царил мрачный полумрак и в густой высоченной траве сделалось по-настоящему темно.
Опустившись на грунт невдалеке от группы небольших озёр — скорее даже банальных луж — мы в который уже раз выключили «цурюпы». Охрану основной группы несли Батюшка и Костяная Голова; при посадке каждый из них всегда втыкал подле своих ног виброакустический детектор, призванный обнаружить движение крупных животных и людей в радиусе сто и более метров. Хорошая штука для раннего предупреждения о приближении противника. Оба казака вставали на расстоянии пяти-семи метров спинами друг к другу, мы же — основная группа — располагались между ними. Таким образом Ильицинский и Головач прикрывали нас собою в буквальном смысле этого слова.
Наверное, благополучное движение по поверхности Даннеморы в какой-то момент времени лишило нас страха. А возможно, осторожность снизилась в силу банальной усталости. Как бы там ни было, когда через минуту после нашей посадки вдруг синхронно запиликали оба виброакустических датчика, никто особенно не встревожился.
— Движение в ста пятидесяти метрах к югу, три объекта до двухсот килограммов, — услышал я в наушниках доклад Костяной Головы и тут же последовал аналогичный рапорт Инквизитора:
— Атаман, четыре массивных объекта в ста двадцати метрах на северо-восток… вектор движения мимо нас, на водоём… уже пять объектов… шесть, короче стадо бредёт!
Поскольку в это время Сергей Лазо рассказывал что-то весёлое Натс, я предостерегающе поднял руку, призывая к тишине. Но Ху-Яобан то ли не увидел в темноте мой жест, то ли просто его проигнорировал — уж и не знаю! — во всяком случае он не прервал свой рассказ. Рассказ, кстати, был так себе — обыкновенная байка тюремного сидельца о том, как в новогоднюю ночь в тюрьме на Дивклептосе сокамерники назначили его «ёлкой» и к чему вся эта развлекуха привела.
Сырожа Лазо как раз успел закончить своё повествование фразой: «Всю ночь я вынимал из головы пластилиновые шарики и с тех пор испытываю непримиримую ненависть к Новому Году», как Костяная Голова вдруг гаркнул «Ахтунг!» и, включив «цурюпу» в режиме форсажа, рванул со своего места вверх. Через долю секунды загремел его термокинетический пулемёт. Что-то крикнул и Ильицинский — у меня не отложилось в памяти что именно — и тоже принялся стрелять.
Не раздумывая, я включил заплечный ранец и, моментально взлетев над грунтом, стал свидетелем одного из самых необыкновенных зрелищ, которые когда-либо в своей жизни мне доводилось видеть. Громадные лохматые существа, чьи части тела невозможно было толком рассмотреть из-за их косматой рыже-бурой шерсти, стремительными прыжками приближались к нам. Из-за их могучих покатых плеч и специфического окраса они казались похожими на холмы или, скорее, громадные валуны, прыгающие точно мячик по полю для гольфа. Прыжки их представлялись чем-то совершенно невероятным — лёгкие, быстрые, безо всякого видимого усилия, они напоминали скачки кенгуру, с той только разницей, что длина каждого такого перескока намного превышала двадцать условно-земных метров. Эта необыкновенная прыгучесть обеспечивалась аляповытыми, несоразмерно большими толчковыми ногами, значительно превосходившими длину торса животных.
Существа эти в другой ситуации могли бы показаться нелепыми, гротескными и даже смешными, если б только не то ощущение свирепой и безудержной мощи, которое производили их стремительные, почти беззвучные скачки. Я понял, что передо мною геноцвалы и намерения этих тварей не оставляли никаких иллюзий.
Выстрелы из моей «чекумаши» оборвали прыжки двух тварей, оказавшихся ближе всего. Однако, при стрельбе с двух рук, мне пришлось отпустить ручку управления «цурюпой»; через секунду я потерял ориентацию, меня сильно качнуло и автопилот, почуяв, что аппарат неуправляем, тут же снизил тягу. Поэтому я просто-напросто брякнулся о грунт. Со своего места мне хорошо было видно, как взлетела вверх Ола и струя из её огнемёта ярким оранжево-белым всполохом осветила окрест. Высокооктановый фосфор, однако! В минуты досуга при таком свете можно даже читать, только не следует забывать одевать тёмные очки. Внезапный рёв и писк возвестили о том, что толстокожий противник оказался недостаточно толстокож для того, чтобы проигнорировать появление Олы с огнемётом наперевес.
Стреляли все! Признаюсь безо всякого самодовольства: получалось громко…
Когда я поднялся на ноги, над моей головой пролетела Хайри Маус, едва не угодив ботинками мне в лицо. Она палила в кого-то, кого я не мог видеть. Древовидные растения вокруг выкашивались очередями точно триммером. Я крутил головой, пытаясь понять, откуда исходит угроза, но ничего подозрительного не мог заметить.
«Тихо! Ша! Всем остановиться!» — скомандовал я. Всё стихло. Ну, то есть, почти.
Секунду-другую ещё доносились отдельные выстрелы, затем наступила полная тишина. Народ наш разбежался кто куда. Краем глаза я видел Константина Головача с «канделябром» наперевес, стоявшим на одном колене спиной ко мне. Ху-Яобан лежал на спине, воздев вверх руки с пистолетами. Прямо напротив него, оборотившись лицом в мою сторону, стояла Наташа с полуметровым «ариведерчи, мачо».
Наши взгляды встретились. Через секунду Наташа вскинула оружие… прямо перед моим носом блеснул массивный платинированный ствол и… выстрел в упор разорвал субъективно воспринимаемую мною цепь событий.
Время исчезло. А вместе с ним и всё остальное. Должно быть, тут-то я и умер.
6
Вернулся я к жизни очень скоро, едва ли минул десяток секунд. Меня прижимало к грунту нечто грузное, смердящее, облепившее руки чем-то похожим то ли на перо, то ли на пух, то ли на волосы. Несколько мгновений ушли на то, что бы догадаться — я придавлен массивным, покрытым шерстью телом одной из тех прыгающих тварей, что видел незадолго перед тем, как потерять сознание.
Поджав ноги, я покрепче уперся ими в грунт и толкнул себя вверх, подобно тому, как домкрат толкает вверх груз. Туша подалась, причём её хозяин никаких телодвижений не сделал, из чего я заключил, что обезьян с заячьими ногами глубоко и бесповоротно мёртв. Через секунду я распрямился и, сбросив с себя волосатый груз, облегчённо вздохнул.
Вокруг стояла тишина. Или, может, я контужен?
— Ух, ты жив! — воскликнул Костяная Голова. — А я решил было, что Наташа тебя завалила! Всё, думаю, отбрехался наш придурок… ну, в смысле, атаман. Но если бы она не выстрелила, ты бы сейчас давал письменный отчёт о прожитой жизни в другом месте. Эт-то точно!
— Да ладно, подумаешь! — раздался в наушниках насмешливый голос Олы. — Чем старательнее мужчина изображает перед женщиной страдания, тем несерьёзнее его планы! Наташа, запиши на память! И никогда не верь страдающим мужчинам! Если он страдает — дай ему пинка в зубы, пусть страдает сильнее — это я тебе советую как жена со стажем.
Мозги мои, оглушённые выстрелом в упор и последовавшим падением, медленно возвращались в назначенное им природой место. В ушах немного гудело, покачивало из стороны в сторону — видать среднее ухо восприняло падение как разновидность нокаута! — но я находился в сознании, мог слышать, видеть и даже понимать юмор:
— Я, как хозяин своего слова и дела…
— Чёрт побери, атаман, звучит угрожающе!
— Так вот, я как хозяин своего слова и дела, хочу пообещать, что поцелую Наташу в маковку. — выдавил я из себя. — В благодарность за спасение.
— А может не надо такого самоотречения? — встревожился Головач. — Атаман, побереги себя. Может, не надо поцелуи направо-налево опрометчиво раздавать, а-а, как думаешь? Ведь тогда тебе надо будет и Хайри Маус поцеловать, и Сырожу Лазо! Они тоже тебя спасали…
Рядом со мной опускались разлетевшиеся в разные стороны члены группы, а где-то в сером небе застрекотали винты геликоптера.
— Шеф, вы тут без меня четырнадцать рыл завалили! Как с куста сняли, любо-дорого глядеть! — загундосил в наушниках голос Нильского Крокодила. — Расстреляли как на показных учениях! Всё стадо, вместе с детёнышами! Я не успел даже назад возвратиться, вы всё без меня сделали!
Я устало опустился на тушу поверженного Наташей геноцвала. Рыло мерзкой твари оказалось обезображено выстрелом в упор, чёрная кровь сильными толчками всё ещё вытекала из раны размером с мой кулак, стало быть, сердце хищника продолжало биться даже в теле, лишённом мозга. Прям лягушка какая-то, а не высшее млекопитающее!
Я услышал за спиной голос Ильицинского:
— Они преодолели за семь секунд более ста метров. Это феномен какой-то! Ведь тяжесть заметно больше земной, а они скачут, как резиновые мячики. Какие же у них кости и суставы!
— Теперь понятно, почему местные жители забились на скалы, — вторила ему Ола. — Эти же красавцы перепрыгнут через любой забор. Они очень подвижные, я даже не могла представить, чтобы столь крупное животное могло так шустро скакать.
В воздухе висел смердящий букет палёной шерсти и плоти. Ещё бы! Ольга Анатольевна встречала атакующих огнемётом! Впрочем, как говорят казаки, лучше вони копчёного врага может быть лишь смердение сожжённого живьём.
Наташа приблизилась ко мне, осторожно наклонилась, заглянув в лицо.
— Ты как себя чувствуешь? — осведомилась участливо.