— Но ты ведь можешь не возвращаться туда, где пот, кровь, боль и смерть, — сказал он. — Ты можешь остаться здесь.
— А здесь что?
— Тишина, покой, — сказал он и обвел рукой сотворенную минутой ранее гостиную. — Все, что ты хочешь.
— Только оно все ненастоящее. Здесь только то, что живет у меня в голове.
— Разве не все мы живем в собственных головах?
— Знаешь, Гамлет, хоть я и не узнал тебя в этом прикиде, но ответ на твой извечный вопрос я для себя давно уже выбрал.
— И ты не хочешь воспользоваться уникальной возможностью познать себя?
— Я знаю о себе все, что мне надо.
— Но так ли это?
— Ты — демон рефлексии и самокопания?
— Нет. И если ты начинаешь думать, что я — лишь часть тебя, и извлекаю ответы из твоего разума, то ты ошибаешься.
— А как это проверить?
— Спроси меня о чем-нибудь, чего ты не знаешь.
— Ну и смысл? Если я этого не знаю, как я проверю ответ?
Он промолчал.
Признаться честно, в мозг уже закрадывалась мысль, что я лежу в коме и все это мне только чудится, и я разговариваю сам с собой, но жизненный опыт этой версии все-таки противоречил. Мне ведь, черт побери, размозжили голову боевым гномским молотом, какая тут кома?
И вот еще что интересно, я действительно слышал треск черепной коробки и хлюпанье ее содержимого, или придумал это уже потом?
— Ладно, — сказал я. В конце концов, я же ничего не теряю. — В чем смысл Системы?
— В том, чтобы сделать выбор и найти свое место в одном из миров.
— Не, я, видимо, неправильно сформулировал, — сказал я. — Это смысл для конкретного индивидуума, пытающегося в вашу чертову Систему встроиться. А если глобально? Зачем это вообще? Какие цели преследовали Архитекторы, когда все это придумали?
— Смысл существования Системы в ограничении развития цивилизаций, — сказал он, как ножом отрезал.
— Но зачем?
— Потому что на определенном этапе развития цивилизация становится опасна не только для себя, но и для окружающих, — сказал он.
— Звездные войны, вот это вот все? — спросил я.
— В том числе. Но зачастую действия эти не несут злого умысла, хотя и приводят к катастрофическим последствиям. Любопытство, научный интерес, попытки познать вселенную… А в итоге все заканчивается превращением звезд в сверхновые, расползанием черных дыр, нарушениями в пространственно-временном континууме, которые грозят целым галактикам.
— Неужели Земля подошла к этому пределу?
— Даже близко не подошла, — сказал он. — Но Система работает на опережение и приходит на все планеты, где есть разумная жизнь. Вне зависимости от стадии научно-технического прогресса, если аборигены выбрали именно этот путь.
— То есть, даже если бы мы жили в пещерах и проламывали головы мамонтам каменными топорами…
— Система бы все равно пришла, — сказал он. — Система подчиняется единым алгоритмам. На планете есть разумная жизнь, пусть даже в зачаточном состоянии? Туда приходит Система. В конце концов, что такое несколько тысяч, необходимых для роста цивилизации, лет с точки зрения Вселенной? Один миг.
— И везде случается вот такая фигня?
— Это вариативно, — сказал он. — Сильный получает больнее, для слабого же, наоборот, это просто бонусы, которые помогают в развитии.
— Ценой отказа от собственного пути?
— Да, так. Система приводит разные цивилизации к единому знаменателю. Уравнивает шансы.
— Нельзя уравнять шансы, попросту отобрав их у всех.
— Это вопрос меньшего зла, — сказал он. — Незадолго до возникновения Системы одна цивилизация проводила научный эксперимент, породив расползающуюся сингулярность, которая поглотила целый сектор галактики. Там жило восемнадцать разумных рас, и судьба их до сих пор неизвестна. Именно это событие стало отправной точкой для создавших Систему Архитекторов.
— Значит, тупо ограничение научно-технического прогресса?
— Не только. Есть разные пути развития.
— Получается, прокачаться в Системе до уровня "бог" не получится ни у кого?
— Внутри Системы даже у богов есть ограничения.
— Но мне рассказали о случаях уничтожения планет, — сказал я.
— Одна планета — всего лишь пылинка по сравнению с целой галактикой.
— Значит, Система — это про стабильность любой ценой?
— Можно и так сформулировать.
Стабильность хомячка, которому в клетку подсунули колесо, чтобы ему было, чем себя занять.
— И ты всем это рассказываешь? — спросил я.
— Тем, кто спрашивает.
— А многие спрашивают?
— Нет. В основном люди после смерти другими вещами интересуются.
— Тогда вот тебе еще один неожиданный вопрос, — сказал я. — Где находится родной мир Архитекторов?
— Я не могу сказать.
— Почему?
— Во-первых, я не знаю, — сказал он. — Знания мои обширны, но не безграничны. А во-вторых, у тебя нет нужной системы координат, чтобы я мог просто сообщить тебе адрес. Как ты это себе представляешь? За Фомальгаутом налево, потом маршруткой до Проксимы Центавра, а дальше пешком через лес? И в-третьих, это знание абсолютно бесполезно. Система уже давно автономна и не подвержена вмешательствам со стороны создателей. Это машина, которая выполняет заложенную в нее программу.
— Допустим, оно действительно так, — сказал я. — А кто ты такой?
— Я — никто, призрак из машины, дух этого места, проводник, хранитель и всякое такое, — сказал он.
— Но что это за место?
— Я уже говорил. Другой информации ты не получишь. Ее и так достаточно.
— Ладно, — я решил зайти с другой стороны. — А где это место находится?
— На Земле, — сказал он. — В какой-то степени.
— И что мне надо сделать, чтобы отсюда выбраться?
— Заглянуть в себя и убедиться, что ты на самом деле этого хочешь, — сказал он.