— Да нет, запах с улицы учуяли. А теперь увидели, что это ты сидишь, и успокоились, — ответила Олеся.
Карина в голос рассмеялась и изобразила ртом звук сжатой «вупи», а по-русски — подушки-пердушки. Похоже, они узнали мой позавчерашний прокол на тренировке. Досадно. Теперь, пока весь свой небогатый запас юмора не израсходуют, придется выслушивать их подколки. Или попробовать состроить непонятливое лицо? Мол, я не знаю — о чем вы говорите.
— Ха-ха, смешно. Если хотели оскорбить, то оскорбили только себя. Ваш детский юмор о вонючке оставьте для своих детей. Нормальный дезодорант, всегда им пользуюсь. И вообще, отвалите! У меня дел по горло.
— Да мы не о дезодоранте. А о том, что ты сейчас сидишь и тихо пускаешь «шептуна». Не знаю, как с тобой ещё Александра выдерживает, — Карина открывает окно и свежий воздух залетает вместе с уличным гомоном и фырканьем моторов.
— А у меня нос забит, так что мне всё равно. Вот только глаза иногда режет, — не упускает случая съязвить моя сокамерница?
— Ну вас, придумаете ещё. То я плохо работаю, то пускаю «шептунов». Занимайтесь своим делом и не лезьте ко мне. А то сами объедятся гороха и потом ищут крайних.
В голове же мелькала мысль — неужели Оксана рассказала о происшествии в спортзале? Нет, я подозревал, что она недолюбливает меня, но чтобы так… Нужно будет выяснить и постараться обратить всё в шутку.
— Вот сиди там и не пукай. А то попросим Юрия перевести тебя в другое место… или пусть выдает противогазы! — заключает Карина.
Дальнейшие реплики с моей стороны будут расцениваться как продолжение войны и подъём нервов. А я должен держаться. Не поддаваться на провокации и держаться. Не курить! Но не могла же Оксана рассказать или могла? Нужно выдохнуть и закончить этот долбанный отчет. Не сдаваться!
— Замолчал. С силами, наверно, собирается. Сейчас как напряжется, как выдаст нам фонтан из звуков и брызг! — ехидничает Олеся.
Нужно отвлечься и прогуляться до кофейного аппарата. Отодвигаю кресло, чтобы встать, и в это время дерматиновая зараза вносит своё веское дополнение в моё море унижения. Вы слышали, как трется кожаный ремень о спинку из кожезаменителя? Нет? Тогда послушайте. Нет, вы послушайте и услышите те же звуки, что и при расстройстве желудка. Вот и сейчас в кабинетной тишине прозвучало тягучее «пу-у-ух». Будто кресло заодно с моими коллегами, будто я сел на пресловутую подушку.
Я остаюсь в той позе, в какой застывают монахи перед ликом Христа. Секундная пауза и раздается женский звонкий смех. Всё презрение по отношению к коллеге, а заодно всю ярость и ненависть к мужскому полу стараются выплеснуть мои кабинетные феечки. Смеются так, что начинают дребезжать стекла шкафов. Ещё чуть-чуть и выпадут разноцветные офисные папки.
— Не сдержался? Тогда точно придется идти к Юрию Геннадьевичу!
Под этот возглас я выскакиваю в коридор. Чувствую, как горят щеки, словно прижимался к батарее центрального отопления.
Самооценка — 3 %
Всё, это последняя капля. Я хочу курить. ДО ДРОЖИ В РУКАХ ХОЧУ КУРИТЬ.
Срочно! Хрен с ним, брошу на выходных! Бегу в курилку, там кто-нибудь должен находиться. Но не успеваю я подбежать к двери, как она распахивается и на пороге возникает Оксана Евгеньевна.
Кивком здоровается и задерживает взгляд на моем лице.
— Борис, с тобой всё в порядке? Чего такой взъерошенный?
Со мной? Со мной не всё в порядке. Я зол так, что готов биться головой о стену, готов разбежаться и прыгнуть с третьего этажа. Дыхание приходится усмирять, сердце будто хочет проломить грудную клетку. Смайлик над полосками рвет и мечет.
— Да не сходятся цифры. А так всё нормально. Как у вас дела?
— Спасибо, хорошо.
Оксана хочет пройти мимо меня, но что-то заставляет взять её за локоток.
— Оксана Евгеньевна, я должен извиниться за случай в спортзале. Я… я нечаянно.
— Не извиняйся. Я слышала и похуже, это же напряжение мышц так сказывается. Так что всё нормально, — она аккуратно освобождает руку.
— А вы никому об этом не рассказывали? — чувствую себя тупым олухом, но слова уже сказаны.
— Борис, похоже ты ещё не отошел от своей болезни. Мне больше делать нечего, как рассказывать о происшествиях вне рабочего времени. Я не сплетница!
Оксана Евгеньевна возмущенно фыркает и удаляется походкой возмущенной Дианы. Даже спина её дышит негодованием. Если не она, тогда кто? Гарик?
— Извините, я не хотел вас обидеть.
Она не поворачивается, зато выходит из своего кабинета Юрий Геннадьевич. Вот как всегда — по закону подлости он застает нас снова с Оксаной Евгеньевной. Провожает взглядом идущую по бежевому коридору женщину. Я вижу, как его глаза ощупывают аппетитную пятую точку. Затем он обращается ко мне.
— Почему задержка с отчетом? Мне уже весь телефон оборвали. Смотри, если через полчаса не будет, то цех может остановиться и это будет полностью твоя вина. Тогда придется писать по собственному желанию, или же будем прощаться по статье.
Голос настолько холоден, что его можно опускать в виски с колой. Хмурый смайлик над его головой наливается красным. Ясно понимаю, что если бы он мог, то хорошенько двинул бы мне в челюсть. И вовсе не из-за дурацкого отчета, а из-за уходящей фигуры. Видно, что она дала ему от ворот поворот. Я чувствую, что уголки губ разъезжаются в стороны. В глазах начальника уже блещут молнии. Я смыкаю губы обратно, но бесполезно.
— Так, значит, будем улыбаться? Ну что же, останешься на этот месяц без премии. Потом расскажешь — так ли это весело, как сейчас, — Юрий Геннадьевич резко разворачивается и скрывается за дверью в свой кабинет.
Вот теперь смеяться уже не хочется. Как там утром говорил Серега Скалов? «Ну, он и гнида!» Пробую эти слова на вкус и решаю, что они замечательно подходят к данной ситуации.
Очень хочется курить. До дрожи в кончиках пальцев.
Выбегаю на лестницу и с размаху бью кулаком по стене. Долбанные рельефные обои! Кулак обжигает боль, на сорванной коже выступают капельки крови. Посасывая ободранные суставы спускаюсь вниз. Тяга к сигарете как к единственной спасительной палочке — выручалочке толкает в спину. Серые ступени кажутся бесконечными, хотя спускаюсь всего лишь с третьего этажа.
Курить! Курить!! Курить!!! КУРИТЬ…
Выскакиваю на улицу и вдыхаю порцию свежего влажного воздуха. Вдыхаю так, словно стараюсь заполнить им каждую клеточку. И в этот момент понимаю, что пропала та планка, которая не позволяла воздуху утром войти в грудь. Вставала на пути и не впускала в легкие лишний объем. Теперь же её не было и можно вдохнуть до боли в ребрах. Даже голова закружилась от легкой гипервентиляции.
И это я должен променять на вонючую палочку? Я иду и спорю с собой. Иду и уговариваю. Но иду. В курилке пять или шесть человек. И я уже подхожу к проходной…
Нет! Как бы тяжело не было я не должен выходить. Пусть я не буду с Оксаной (а я приложу все усилия, чтобы остаться с ней навсегда!), пусть меня уволят, пусть обзывают засранцем, но эту дрянь больше никогда в жизни не возьму в рот!
— Борис, борись! — говорю себе и иду обратно.
Самооценка + 3 %
Сквозь тучи прорывается лучик солнца и освещает площадку с машинами. Он оглаживает полуобнажившиеся деревья и синюю крышу проходной. Словно небеса дают мне знак одобрения. На душе становится так тепло и хорошо — я снова не поддался срыву. Уверен, что не поддамся и впредь. Ради Оксаны, ради себя, ради нашего общего будущего.
Однако скользит мелкая вредная мыслишка, будто в навозе скручивается белесый червяк: «А выдержишь ли с алкоголем?» Сейчас да, пока я трезвый и щурюсь на ласковое солнышко, а как будет дальше? Ведь через неделю корпоратив посвященный иностранному празднику Хэллоуину. Вот тогда и проверим, а завтра скажусь Гарику больным и отменю наши пятничные посиделки. Выходные промучаюсь в одиночестве, а дальше будет легче.
Никогда не понимал людей, которые бросают курить, а потом ходят и мучаются от никотинового голода. Не понимал, пока не решил бросить сам. Я же молод, так почему сам, добровольно, должен превращать себя в развалюху? Нет! Я выдержу! Я смогу! Несмотря ни на что.
Кто знает, каково это быть посмешищем, тот поймет мои чувства. Горько, обидно, но вынужден улыбаться, иначе люди поймут, что достигают своей цели и усмешки посыплются втройне. Иногда создается ощущение, что минул Золотой век, за ним Серебряный, потом век железа и космической пыли. Сейчас входит в расцвет век «троллей». Век энергетических вампиров. Все норовят друг друга подколоть, укусить, унизить…
Мои милые коллеги не упускают случая посмеяться и угостить пирожком с капустой. Вряд ли меня подкармливают — пирожок надкушен, чтобы виднелась светло-коричневая начинка. Но больше всего радует плакат над рабочим местом, который я обнаруживаю, когда возвращаюсь с улицы. Вот не поленились же — написали плакат метр на метр, где снизу чернеет надпись: «Спасем планету от глобального потепления. Скажем НЕТ вонючему теплому воздуху!»
Мне кажется, что вы уже догадываетесь — чья фотка находится в центре плаката. Да-да, я собственной персоной, ещё и в красном круге с поперечной полосой, какую рисуют в местах запрета курения. Приходится улыбаться и на это. Всё же они старались… Аккуратно снимаю плакат и сворачиваю трубочкой. Пусть полежит до лучших времен. Девчата ржут, но никак не комментируют.
После рабочего дня я выхожу на улицу с трясущимися пальцами и подергивающимся глазом. Но я улыбаюсь — несмотря ни на что я держусь!
— Чего не подходишь покурить? Боишься, что при зажигалке взлетим на воздух? — останавливает меня окрик Владимира Квадратова, когда я выхожу из проходной.
Ну как же он может упустить шанс покрасоваться за счет других? Приходится подойти. В курилке человек десять, кто просто курит, а просто болтает о всякой ерунде. Многие знают о нашей неприязни и подтягиваются ближе, чтобы получить бесплатное представление. Если сейчас не отбрить Владимира, то победа окажется за ним, а это удар по авторитету. Вроде уже двадцать первый век на дворе, а всё как гориллы — авторитетами меряемся. У кого длиннее, тот и победил.
— Нет, не курю, вот и не хочу поддаваться соблазнам, — честно ответил я на улыбки кладовщиков и работников цеха.
— Да ладно, рассказывай. Ты только вышел из офиса, а у нас уже глаза слезиться начали! — продолжает накалять атмосферу Владимир.
— Я не вижу слез на лицах этих достойных людей, — я киваю на окружающих ребят и снова обращаюсь к Владимиру. — Может, это у тебя слезятся от возраста? Стареешь? Наверно, уже от сигарет и фломастер не стоит?
Главное — говорить быстро и напористо. Не давать ему собраться с мыслями — загонять в ловушку слов. Стоящие поодаль девушки-координаторши заинтересованно оглянулись. Может, я излишне громко начинаю говорить?
— Тебе какое дело до моего фломастера? — огрызается Владимир. — Я на него не жалуюсь!
Вот! Он загнан, теперь закрыть решетку.
— А зря! Не надо держать всё в себе, надо иногда и выговориться. Может, мужики и подсобят советом. Сметанки там поесть с грецкими орехами, или же сразу на «Виагру» перейти, — я вижу, как разъезжаются в улыбке лица курильщиков. Остается чуть-чуть.
— Ты бы о себе позаботился, а то вон как…
Я не даю ему докончить, перебиваю и дожимаю.