— Твою ж мать!
Организм отдал работе слишком много энергии и жаждал её восполнить. Ужин уже начали раздавать. Обычно мышей и крыс добавляли лишь в завтрак, и я надеялся, что тенденция сохранилась. А если нет, то в этот раз мне хватит наглости попросить половину у Лёхи.
Повар закончил с камерой пятьсот девять и подошёл к нашей. Лёша протянул в окошко руки и получил положенную порцию риса с котлетой. Дошла очередь до меня. Я подставил распухшие ладошки. Парень на раздаче поставил миску, а сверху плюхнул порцию белого рассыпчатого.
Котлеты я не дождался. Ладони буквально загорелись, я рефлекторно одернул руки. Тарелка упала на пол и перевернулась, гарнир рассыпался слипшимися комочками. Посудина приземлилась задней поверхностью вверх, и я увидел опалённую и дымящуюся заднюю часть, будто её подержали над костром.
Поварёнок, игнорируя мой стон, поехал к следующей двери, а из камеры напротив кто-то выкрикнул:
— Заключённый выбросил посуду!
Не успел я опомниться, как дверь отворилась, и на пороге появился надсмотрщик:
— Посуду запрещено бросать! Ты нарушаешь дисциплину! В качестве наказания тебе придётся вымыть весь этаж!
Я посмотрел на ладони. К мозолям добавились белые полосы от раскалённой тарелки, жгучая боль смешалась в непередаваемом экстазе. Где болело от ожога, а где от мозолей — не различить. Представив, что этими руками придётся елозить шваброй, я сдался:
— Не буду убирать!
— Как знаешь! — охранник знал, как действовать в подобных ситуациях. — Иди за мной!
Карцер — комната без окон площадью шесть квадратных метров. На стене висит койка, которая опускается на шесть часов в сутки. Если хочешь приземлиться на задницу в другое время — пожалуйста, в твоём распоряжении грязный замасленный пол. Только не раздави пробегающих мимо тараканов, и не сиди долго, а то можешь что-нибудь застудить.
Пожирающий изнутри голод — ерунда по сравнению с постоянной темнотой. Выход из игры находился на расстоянии пары произнесённых слов, впервые я был настолько близок к тому, чтобы их произнести.
Наказание за несоблюдение дисциплины — восемь часов. Восемь ублюдских часов в карцере, что не идут в счёт общего срока. Получается, что почти весь рабочий день улетел в трубу, оставив после себя изувеченные в мясо руки и выжатое от усилий тело. В горле собрался комок обиды, злости и жалости к себе.
Охранник открепил нары спустя три часа. Свернувшись калачиком и засунув колени под рубашку, я закрыл глаза. К концу подходили четвёртые сутки в спасательном круге, осталось еще шестьдесят шесть, но если так пойдёт дальше, то через недельку я превращусь в параноидального и запуганного изгоя.
Наступило утро. Охранник вытащил меня из карцера и отвёл в камеру. Зэки не выкрикивали оскорбления не стучали в двери, как это обычно происходит. Их любопытные глаза с тихим восторгом смотрели на надломленного игрока, а на лицах невольно возникали блаженные улыбки.
— Привет, — прошептал Лёха. — Ты как?
— Нормально.
— Слушай, я не думал, что они зайдут настолько далеко. Вся тюрьма настроена либо против тебя, либо не хочет даже близко иметь с тобой дел, — сокамерник сел на кровать и наклонился ко мне. — Сегодня на прогулке иди к белобрысому, проси прощения и соглашайся платить. Может еще не поздно.
— Может.
Желудок собирался взять в заложники печень и почку, а вскоре сожрать одного из них. Навалилась слабость и недомогание.
Звук бренчащего о тарелки черпака приближался будто звон оленей Санты. Лёша забрал свою порцию. Я ткнул пальцем на полочку под окошком, чтобы поваренок поставил миску туда. Проверил на температуру — нормально, наличие грызунов — ноль. Отнёс миску на стол и, прежде чем взяться за ложку, что-то учуял.
Жесть! В нос ударил запах мочи. Я присмотрелся. Желтые капли стекали по ободкам миски, ссаньё осталось на ладонях и столе. Я подхватил тарелку, высунул руку в коридор и швырнул моче-снаряд в поварёнка:
— СУКА, ТЫ!
Миска пролетела мимо, разбрасывая еду по полу.
— Заключённый выбросил посуду! — крикнула рожа из камеры напротив и натянула улыбку.
На этот раз я согласился вымыть пол. Изорванная в клочья тряпка оставляла после себя широкий мокрый след. Воняла старью и грязью, но терпимо. Этаж убирался ежедневно, оттирать что-то суперприставучее не пришлось, главное — протереть всю площадь.
Я вымыл почти половину пола, когда не успевшие до конца затянуться раны, начали лопаться. На черенке швабры появились кровавые разводы, вернулась боль. Закусив нижнюю губу, я раз за разом повторял цикл: тряпка-ведро-отжим-швабра и измерял взглядом оставшуюся площадь.
Зеки прилипли к дверям камер будто к телевизору. Угрюмый игрок, шаркающий окровавленной шваброй, веселил не хуже, чем вечернее юмористическое шоу. Зрители в основном молчали, и лишь из окошка камеры номер пятьсот девять доносился истерический смех и заключения о том, что уборщику нужно меньше дрочить, чтобы поберечь руки, или хотя бы научиться манерам и не хватать горячую еду прямо со сковородки.
Я закончил и позвал охранника. Непись бегло оценил результат, забрал швабру с ведром и запустил меня обратно в камеру. Исправительные работы закончились.
Кровать скрипнула под резко опущенной задницей. Сердце бешено колотилось, на лбу выступили капли холодного пота. Сколько я не ел? Почти сутки. Слабость в ногах и рези в животе — первые признаки голодания. Выходить сейчас нельзя, экстренный отнимет слишком много времени. Дотяну до обеда, а там посмотрим…
— Держи! — Лёха протянул свою нетронутую порцию. — Тебе понадобятся силы.
— Спасибо. — я взял.
Мне понадобятся силы, очень много сил…
Игроки расплывались по прогулочной площадке, а я, забившись в угол сеточного забора, говорил сам с собой:
— Успокойся!
— Да, какой успокойся, сука! Размажу ему башку об колено и всё!
— И что дальше? Они от тебя место мокрого не оставят! Придётся крыс жрать, чтобы этот срок отмотать!
— Завали рот, сцыкло!
— Кому ты это говоришь, дебил?! Ты сам с собой разговариваешь!
— Насрать! Каждый из этих ублюдков должен понести наказание! Неужели я должен приползти к ним на коленях и просить прощение?! За что?!
— Просто, заплати! Никто тебя не просит ноги им целовать! Скажи, что был неправ, согласен платить за свободу и безопасность.
— Согласен платить за свободу и безопасность?! Так, да!? Согласен, бл*ть! Знаешь, на что я согласен?! На то, что каждый из них сожрёт своё дерьмо! Вот на это я согласен! Свободу бля…
— Успокойся! На тебя смотрят.
— Смотрят?! Этим смотрителям глаза повыкалывать нужно! Сборище паразитов!
— Слушай, всегда есть компромисс. Давай…
— Да, завали ты своё хайло, компромиссник, бл*ть!
Сильные мира сего делают всё по-своему. Агрессор вырубил трезвого рассудителя и завладел полным контролем над мозгом, а спустя три минуты накрутил себя настолько сильно, что уже не смог остановиться. Белобрысый, Ник и остальные мрази превратились в красную раздражающую ткань для обезумевшего быка. Я вприпрыжку попёр к банде.
— Эй! Кто к нам идёт!? — на пути показался один из членов банды.
— Это твоя бабушка приехала, кусок говна!
Он вытянул вперед руку, чтобы оградить меня от белобрысого. Зря. Я отклонился в сторону, дёрнул руку на себя и совместил голову с своим локтем. Глазки помутнели, а из конечностей будто достали кости, бандит стёк не песок.
Следующий подскочил, размахивая заточкой. Я словил его кулак, заломил руку и помог засадить заточенный конец ложки самому себе в задницу. Удар ребром ладони в макушку оборвал режущий уши крик.
Какой-то ниндзя слева уже летел, выставив колено. Моя рука сжалась на его горле на подлёте, после короткого хруста на земле валялся ещё один бандит.
Следующими по очереди подбежали два чела с дубинками. Одного я обезоружил и его же дубинкой расплющил ухо в кровавую ветошь. Второй всё-таки умудрился приложиться мне по спине, но месть не заставила себя долго ждать — две сломанных руки, лежащая на плече челюсть и лопнувшая селезёнка.
Навстречу выскочил ещё один прыгун. Я словил его в воздухе за торс, сжал покрепче и под хруст ломающихся рёбер швырнул в подбегающего помощника.
Челу с закатанными штанинами прилетел апперкот. Тот упал метрах в пяти. Ближайшие пятнадцать минут ему предстояло выплевывать сквозь сломанную челюсть осколки зубов и отхаркивать наполняющую рот кровь.
Парнишка с лишним весом оказался совсем нерешительным. Пришлось догнать, развернуть и вырубить ударом с колена в висок. Туша завалилась на бок, похоронив под собой лавку.
Ник тоже хотел убежать, я видел это в его до усрачки испуганных глазах, но не мог. За ним остался только белобрысый. Боязнь потерять авторитет перевешивала над возможностью наложить в штаны.
Псих ударил. Я словил летящий в лицо кулак и сжал, кисть превратилась в мешочек раздробленных костей. Пока Ник корчился от боли, я положил руки ему на плечи и пробил лоу кик. Кость левой ноги выскочила сквозь штанину. Резкий режущий перепонки писк сменился почти беззвучным стоном. По обломанному куску белой кости стекали капли светло красной крови. Наш герой хныкал, как девка.
Я приподнял пускающего слюни бандита и ударил ногой в грудь. Тело перелетело через ограждение прогулочной площадки и врезалось в стену форта. Стон прекратился.