Это было больно. Нет, не только боль… всего было слишком. Всех чувств. Слишком остро ощущался холод от каждого, даже самого легкого, порыва ветра. Слишком ярко слепило полуденное солнце, отчего слезились глаза. Слишком явно грыз изнутри тянущий голод… Все то, что тренированное и полное ци естество бессмертного заклинателя позволяло игнорировать, сейчас навалилось на меня настоящим цунами.
Тело казалось непозволительно хрупким, словно чашка тонкого фарфора, ноги слишком ватными, а кожа — содранной. Достаточно было легкого удара, чтобы появился синяк. Чем больше в заклинателе силы, чем дольше на нее полагалась его сущность, тем беззащитнее он становится, лишившись ее.
— Просто… убейте… — едва осознавая себя в этой боли и калейдоскопе навалившихся ощущений, попросил я у своего палача — главы пика Алых Знамен.
— А разве смерть — наказание? — Я не видел его самодовольной кривой улыбки, но слышал ее в его голосе и знал, что она есть. Ощущал на себе буравящий взгляд черно-красных углей своего главного обвинителя. — Смерть — это избавление от всех мук жизни. Своеобразное вознесение, перерождение в духовную сущность. Разве можно ею наказывать?
Перед глазами все расплывалось, солнечное сплетение горело невыносимым жаром, сжигая изнутри. Мне было не до высокопарных речей, и все же…
— Слишком… — только и смог произнести я. Действительно, разве не слишком жестоко? Медленно умирать в течение многих месяцев, собирая на себя сразу все болезни, которые никогда не затронули бы тело заклинателя. Страдать от приступов и судорог нехватки ци.
— Ты действительно думаешь, что лишение золотого ядра — единственное твое наказание? — Голос раздался уже где-то рядом, но все равно я едва мог различить слова. — Мои услуги по запечатыванию стоят дорого. И раз старики не выделили мне и ланя, заплатишь ты. Последнее время в мире смертных появилась новая мода: продавать низвергнутых. Конечно, обычно на помост попадают лишь самоучки-недозаклинатели, в крайнем случае — проштрафившиеся или предавшие своего наставника ученики... Но кого теперь это волнует? Не думаю, что старейшины заме…
Слишком долго. Слишком много слов. Ослабленное и лишенное ци тело не выдержало и потеряло сознание.
В следующий раз я пришел в себя в повозке. Она тряслась и скрипела, снаружи слышался звонкий цокот копыт. Нос уловил запах какой-то изысканной еды, и желудок свело болезненной судорогой.
— Даже интересно, кто тебя купит. И для чего. — Голос палача звучал обыденно, словно он беседовал со мной о погоде. — Богатая вдовушка, как красивого и престижного питомца на подушечку, или старый извращенец, любитель юного тела. На пару ночей тебя хватит, а дальше сладострастцу и не надо, таким быстро наскучивают даже самые дорогие игрушки. Скорее всего, второе. Богатые женщины любят постарше и покрупнее. Ты слишком рано перешел на уровень бессмертных, такой талант… был.
— Мне все равно, — ответил я и понял, что это мои последние слова в мире бессмертных. Правдивые слова. Мне все равно. Я уже умер, какая разница, что будет с этим телом дальше?
Голос палача, запах его трапезы, тряска и пыль — все снова стало уплывать в серую дымку небытия. И я с облегчением позволил себе упасть туда.
Увы, навсегда остаться за серебряной гранью мне не дали. Сначала рабский барак у рынка, потом помост — там я должен был иметь «товарный вид». А значит, находиться в сознании. Под нос сунули какую-то отвратительно пахнущую бутылку, от которой глаза раскрылись непроизвольно. Мало того, запах был настолько пробивающим, что пришлось сморгнуть слезы.
— Хм, давайте мы его вуалью прикроем, достопочтенный господин небожитель. Так можно подогреть интерес толпы к товару.
Чьи-то шершавые пальцы провели по скуле, и я еле удержался от желания отшатнуться. Нет… я уже решил… мне все равно. Все равно.
— Я рассчитывал отвезти его на элитный рынок в столицу. Там есть надежные посредники, которые знают, как преподнести покупателям подобный товар. Но поскольку срочные дела призывают меня вернуться на свой пик, достопочтенный торговец, я обременяю тебя этой работой. Делай, как считаешь нужным.
Шум в ушах был таким сильным, что звуки внешнего мира пробивались к моему сознанию с трудом. Голос палача исчез, остался торговец, а потом…
Потом меня выставили на помост и продали. Всё, что я вычленил из какофонии звуков, это звонкий мальчишеский голос. Чем-то он был похож на голоса младших учеников и потому вызвал приступ горькой ностальгии.
«Значит, старый сладострастец мне не грозит», — только и успел подумать я, прежде чем тело вновь попыталось умереть. Если бы я знал… насколько все хуже, я бы постарался разбиться насмерть, упав с проклятого помоста виском о какой-нибудь камень!
Я думаю, что почувствовал бы меньшее унижение, купи меня любитель молодых тел. Даже такой человек не стал бы перекидывать меня через плечо и бежать, мотая, как куль с рисом. При этом шум молодых голосов все не унимался, кровь приливала к голове, отчего в висках заломило еще сильнее.
Яркость женских одежд, снова сумбурные разговоры и, наконец, кровожадное лицо девушки, сверкающей скрытым оружием в ладонях. Меня продали теневой гильдии? Зачем убийцам низверженный заклинатель?
Чуть позже, когда меня окунули в буквально кипящую зеленую жижу, я осознал: для экспериментов. Одна из запрещенных гильдий явно разработала какую-то методику работы с ци, и им нужны были подопытные. Два юных убийцы, постоянно переговариваясь, даже не особо скрывали этого. Сбивало с толку лишь то, что они зачем-то притворялись обычными подростками, живущими в доме зажиточного купца, но… это невозможно. Их игра была настолько неудачной и неправдоподобной, что ставила меня в тупик. И если парнишка еще более-менее вписывался в свою роль избалованного сына богатой семьи, то девчонка... Для городской девушки эта Янли была слишком… слишком расчетливой, опытной, жестокосердной и… бесстыдной.
Она меня раздела! И не просто сняла верхние одежды, что само по себе верх неприличия, она сняла все! Даже в борделе, в котором я был на заре юности, нежные цветы, дарящие любовь за деньги, не опускались до такой распущенности. Как можно поверить в добрые намерения женщины, если при виде полностью обнаженного мужского тела у нее даже не заалели щеки! Она причиняла боль и словесно издевалась с таким удовольствием, что с каждой секундой я все больше и больше уверялся в ее темной сущности. Правда, то, что она делала, все же ставило меня в тупик: я больше не заклинатель, но все еще способен понять, что мое тело не просто так топят в горячей воде — в него накачивают энергию. Как именно — не хватало сил увидеть. И даже просто подумать и разобраться не было возможности, потому что эта парочка словно поставила себе цель вывести меня из равновесия. И самое постыдное — я им поддался.
Но, пусть опасения, злость и негодование напитали мое тело, я все еще был слишком слаб. Даже не смог удержать жалкую мокрую тряпку, единственную защиту моего достоинства. А потому только выдохнул в лицо купившей меня убийце одно слово:
— Бесстыдство!
Глава 7
— Бесстыдство! — нашел-таки в себе силы прошипеть Юншен. И глазами сверкнул — кажется, мы парню окончательно все дао совершенства порушили. Эмоции так и прут. И хорошо… и правильно. Умница, братец, без слов понял, чего я от него хочу. Раскрыть мелкие каналы ци — это только треть дела. Надо еще заставить энергию по ним двигаться. И нет ничего лучше в этом деле, чем довести пациента либо до незабываемого счастья, либо до неконтролируемой ярости. Сразу весь депрессивный застой с места сдвигается и бодро циркулирует. Со счастьем по понятным причинам у нас напряженка. Остается злость. Конечно, есть еще третий вариант — возбудить. Но тут мне мальчишку просто жалко стало: он так сжимается от одного взгляда на его тело, что понятно — реагирует как клинический девственник. Ну, или высокоморальный даос, который в бордель, может, и ходил, но тайком и один раз, лет триста назад…
— Сам лежать будешь спокойно или привязать? — ласково спросила я, по порядку выстраивая на простыне набор серебряных иголок. Люблю я давать людям выбор. — Не особо больно будет, но иногда неприятно.
— Добрая ты, сестренка. — А-Лей, который разложил Юншена в позу морской звезды, все же сжалился и прикрыл стратегическую запчасть несчастного сухим полотенцем. — Давай я его просто подержу. А он не будет особо дергаться.
— Что… вы собираетесь со мной делать? — раздалось еле слышно с кровати.
Я буквально за язык себя поймала, чтобы не ляпнуть вслух про «насиловать извращенным способом», и на А-Лея глянула так, что он явно тем же самым предложением подавился.
— Лечить, что же еще. Если хочешь, я могу даже рассказывать, что именно делаю и зачем, если тебе так будет спокойнее. — Первая иголка нашла нужную точку на солнечном сплетении парня, отчего он придушенно ахнул. С чего? Не больно же, я точно знаю.
— Разрушенное ядро — это не болезнь. Как не восстановить вырванное сердце, так не собрать и золотые осколки. — Лежит подыхает, а все равно умудрился процитировать какой-то философский трактат.
— Ядро твое я пока не трогаю. А вот те меридианы, которые вокруг него… Как интересно! А-Лей, смотри внимательно. Золотое солнце погасло, но даже самые мелкие сосуды вокруг него так разработаны, что все еще держат форму. Их вполне можно заставить пожужжать. Заклинать, понятно, не выйдет, а нормально жить — вполне! Надо только поискать альтернативный источник энергии на первое время… одного порошка маловато.
— Я тоже не понимаю, че она сейчас сказала. Но интонация веселая, значит, мучиться тебе еще не менее года, — обрадовал пациента А-Лей. И быстро пояснил, глядя в расширившиеся глаза: — Я имею в виду, что, во-первых, ты дольше проживешь, а во-вторых, ты интересный случай и так просто она от тебя не отстанет.
— Я осознаю. — Заклинатель отвел взгляд и сжал губы в тонкую линию.
— Если хочешь, чтобы он успокоился, лучше молчи, — усмехнулась я, планомерно усеивая тощее нечто серебряными иглами. Результат мне нравился — я не ожидала, что его меридианы будут так легко откликаться на мое воздействие. У простых больных людей все происходило совсем иначе. Дело, наверное, в том, что он уже не человек. Бывший нечеловек.
— Что ты де... — Стратегическую тряпку у заклинателя в очередной раз отобрали, и я имела удовольствие полюбоваться на то, как краски жизни возвращаются на его бледное лицо. Причем хорошо возвращаются, сразу до состояния свеклы. Хотя… он и так ниже шеи темно-розовый от воздействия воды, а теперь и щеки потеплели.
— Спокойно, Маша, я Дубровский. — Конечно, никто не понял, зато все замерли. Когда я произносила какие-то фразы по-русски, местные, щебечущие на своем птичьем языке, застывали как кролики перед удавом. Думали, что я рычу страшное заклинание демонической практики. — А-Лей, подержи его. И ногу подними. Согни в колене и отведи в сторону. Теперь другую. Молодец.
— Ужас, сестра, во что ты меня вечно вовлекаешь… Во всякое неприличное с мужчинами! — картинно возмутился брат.
— Я, значит, вовлекаю? Напомнить, чей это подарок? А то я сейчас разовью теорию, и окажется, что это ты тайно захотел полапать заклинателя и, скрывая свои грязные намерения, вручил его мне якобы в подарок. Как думаешь, быстро ли разлетится эта сплетня по городу? — Что-что, а управу на мелкого я всегда легко найду.
— Не надо… уф. Ну все, парень, выдыхай. Она закончила. Видишь, все-все иголочки из тебя вынула, ты больше не ежик даже местами.
— Пеленай уже, жалетель. И поплотнее.
За полтора года знакомства и моего участия в его воспитании братец весьма поднаторел во вспомогательной медицине и сестринском деле, так что справился в момент. Через несколько минут плотный кокон из простыни и широких полос льна, пересыпанных все тем же порошком цунь с примесью еще кое-каких трав, сонно моргал на меня длинными ресницами и пытался сурово поджать губы.
— Сдвинь к стенке, пусть лежит, — распорядилась я, сочувственно глядя, как медленно исчезает из широко открытых глаз жертвы шокированное выражение. — До утра теперь не стоит его трогать. Но присмотреть нужно. У меня останется. Поправится — разберемся, куда его поселить.
— Здесь одна кровать, — подал вдруг голос сверточек с бессмертным.
— Одна. — Я помогала А-Лею разложить инвентарь по местам и навести в комнате порядок. Вообще это его обязанность, которую он согласился выполнять в обмен на мои уроки и то, что я его не гоню в особо интересных случаях, но я не вредная.
— Где ты… вы… будете спать? — Пусть я не смотрела в его сторону, но отчетливо почувствовала, как новоявленная куколка шелкопряда нахмурила брови.
— На кровати, где еще.
— Здесь одна кровать, — повторил он предыдущую фразу.
— Я в курсе. Считать умею. — Разложив иголки по кармашкам в кожаном пенале и активировав выгравированный на крышке талисман обеззараживания, я наконец закончила с уборкой. — Надеюсь на твою порядочность и на то, что ночью ты не станешь ко мне грязно приставать. Собственно, уверена в этом. — И поправила чуть сбившуюся простыню у него на плече. Заодно полюбовалась, как он ищет подходящее слово и не находит.
— Вы…
— На этой кровати футбол… э-э-э… скачки можно устраивать, лошадиные. Успокойся, закачу тебя к стеночке, накрою одеялом, и ты мне не помешаешь. Спи. — Я действительно слегка отодвинула его вбок.
— Вы…
— Янли! — Не только мы с А-Леем вздрогнули, заслышав этот рев, но даже спеленутый заклинатель забыл, что хотел сказать. Еще бы, господина Тана здешние небеса голосом не обидели. Ну, точнее, папу. В нынешних древних условиях, где у каждого более-менее состоятельного мужчины есть несколько жен и наложниц, отец в нашей семье был достаточно любящий и по-своему заботливый. И вообще хороший папочка. Когда не сносит ширму и не орет раненым буйволом:
— Янли! Это правда, что ты купила наложника, чтобы потерять с ним девственность?!
Глава 8
Тан Юншен
«Хоть кто-то адекватный в этом доме, — подумал я, разглядывая крупного краснолицего мужчину средних лет в богато украшенных одеяниях торговца. — Вот сейчас меня как минимум переложат в другую комнату, как максимум и вовсе переместят в двор для слуг и рабов. И можно будет спокойно и размеренно обдумать ситуацию».
— Нет, папочка, — совершенно спокойным голосом отозвалась моя хозяйка, подошла и вместо традиционного почтительного поклона поприветствовала главу дома фамильярным поцелуем в щеку, словно вообще не обращая внимания на то, что достопочтенный в ярости.