…Кровать скрипнула, мгновенно разбудив Вейру. Под покрывало на миг ворвался прохладный воздух не до конца прогретой очагом деревенской лачуги, а потом стало жарко от прижавшегося к спине тела. Рука скользнула по плечу, словно ненароком лаская, приятной тяжестью обременила бок, зарылась пальцами в складки платья. Вейра едва сдержалась, чтобы не показать, что не спит. Дышала ровно и редко, хотя грудь рвалась от желания повернуться, встретить губами мягкость губ, забыться в поцелуях и насладиться негой плоти… Но она не сделала этого. И услышала почти беззвучный шёпот, полный нежности:
— Моя маленькая Вейра…
Улыбнулась. Чуть пошевелилась, помогая ему устроиться поудобнее. Закрыла глаза. Позволила сну укачать себя…
Как красив мужчина в лёгком светлом камзоле, с вьющими каштановыми волосами… Как изящны его движения… Вилка с резной рукояткой из кости как нельзя лучше подходит к его внешности и к обстановке, к тарелкам дорогого фарфора, к креслам, обитым мервильской дамаской… К улыбчивой молодой женщине в роскошном домашнем платье, увешанной драгоценностями. К девочкам с завитыми локонами и с жемчужными ожерельями. К императорской столовой…
Семья ужинает. Даже кормилица тут — толстушка в расцвете деревенской красоты, румяная и добродушная. На руках у неё младенец в пелёнках тончайшего полотна, украшенных кружевом и вензелями. Он сладко спит, не слушая разговоры за столом. Он спит и когда кормилица с ужасом смотрит на семейство, корчащееся в судорогах на стульях, на падающих без памяти девочек, на искажённое гримасой боли лицо мужчины, на губах которого пузырится кровавая пена… Всего лишь несколько минут, и они все мертвы.
Кроме кормилицы и младенца. Она дрожит всем телом, точно испуганная молодая лошадь, шарахается куда-то, не выпуская дитя из рук, исчезает за портьерами всего за секунду до того, как столовую наполняют мужчины в чужестранной военной форме.
Глава 15. Вен Северьян, или Нежность женщины
— Вейра! Вейра, что с тобой, девочка моя? Проснись!
Её трясли за плечи, с трудом вырывая из сна, такого реалистичного и близкого, такого ужасающего в своей правдивости… А Вейра кричала, с изумлением слушая свой голос:
— Они все умерли! Все! И я умру! Я уже мертва!
— Ну уж нет! Нет, милая моя! Ты не умрёшь!
— Мастер Виджан… — она наконец проснулась, осознав, где она и с кем рядом на старой, скрипучей кровати. — Ох, мастер Виджан…
— Т-ш-ш, птичка, молчи! Всё будет хорошо…
Губы накрыли её рот.
Руки уложили на подушку, обездвижили своей силой и лаской, обнажили грудь, на миг подставив её под холод остывшей лачуги.
Нога раздвинула колени, не оставляя повода для сомнений и отказа.
Мускус горячего мужского тела, запах самца, уставших мышц, отсыревшей одежды, лошадиной шерсти — всё это опьянило в один миг, заставило Вейру дрожать от нетерпения и предвкушения, да так, что она вмиг забыла о всех несчастьях и мрачных предчувствиях.
О, Творец…
— Что вы делаете? — пробормотала она, помогая полицейскому стянуть с бёдер платье. А он шепнул ей в волосы, не переставая ласкать затвердевший от страсти сосок:
— То, что давно хочу и должен был сделать!
— Что же? — уворачиваясь от настойчивых губ, требовательно спросила Вейра.
— Любить тебя, глупая, глупая девчонка!
И уже не страсть, не похоть пронзили всё её тело, а чистое, не замутнённое бедами и душевной смутой счастье. Такое, от которого хочется плакать и кричать… И, когда Виджан, сминая юбки и рубашку, вошёл в неё одним махом, будто вернулся домой после долгого путешествия, Вейра плакала и кричала, без стеснения, без оглядки, без ложной скромности. Зажмурившись, стиснув углы подушки в побелевших пальцах, ловила долгожданное наслаждение, которого уже не чаяла ощутить после стольких мужчин…
Огонь потрескивал так уютно и так ласково в очаге, что нищая лачуга казалась Вейре маленьким загородным домом четы аристократов. И обнажённый мужчина, в объятьях которого она лежала, нежась и упиваясь гладкостью его кожи, его запахом, в котором неясно мешались не слишком дорогой парфюм и острый аромат пота, был её аристократом, её странной судьбой. Творец, неисповедимы пути твои. Через сколько поворотов ведёшь ты своих детей друг к другу… Что готовишь им завтра?
— Ты спокойна теперь, Вейра?
Губы прижались к её шее, прямо под ухом, а голос снова был прежним — хрипловатым, насмешливым, отвлечённым. Но она не фыркнула, как раньше, а улыбнулась:
— Да. Вы прогнали мой кошмар, мастер Виджан.
— Расскажи мне о нём.
— Нет, — Вейра покачала головой. — Слишком уж он страшный.
— И всё же. Я с тобой, маленькая пугливая птичка, не бойся.
— Вы сами говорили, что интуиция… Нет, я не могу. Озвучить сон это как будто признать, что он реален!
Губы скользнули к горлу, щекоча и возбуждая. Виджан повернул Вейру к себе лицом, и в неясном свете очага его глаза блеснули, как Путевая звезда на безлунном небосводе:
— Вейра, ты должна. Ведь неизвестно — вещий ли это сон или виденье прошлого…
— Я никогда не видела по-настоящему вещих снов, — вздохнула она, поддаваясь и уговорам, и ласке губ. — Я не провидица, я просто заблудшая душа непонятно какой масти.
— Девочка моя, твоя кровь даёт тебе неограниченную власть над людьми и над сновидениями, — шёпот сводил с ума, склонял к покорности, которую Вейра знала с самого детства, и она не выдержала. Сдалась снова и снова на милость победителя её сердца.
— Я видела императорскую семью, мастер Виджан. Они умерли. Все, о Творец, они все пали, отравленные… Это было ужасно…
— Отравленные?
Всем телом Вейра почувствовала, как полицейский напрягся, замерев, и покрутила головой:
— Это всего лишь сон, успокойтесь. Императорская семья ужинала, принцессы смеялись над чем-то… А потом все упали, и эта жуткая пена изо рта… Их отравили, не ходи к провидице! Творец, как можно видеть такие сны…
— Вейра! Всех отравили? Всех? Кто ещё был на ужине?
Мастер Виджан вскочил, запустив, по обыкновению, пальцы в волосы, и Вейра мягко ответила, поглаживая его по плечу:
— Там ещё была кормилица с младенцем, но она ускользнула. Быть может, тем младенцем была я? Быть может, это воспоминания из раннего детства?
— У вас было двое братьев, принцесса Алларис! — процедил сквозь зубы полицейский, натягивая штаны. — И ваша семья погибла в вероломном нападении разбойников, когда императорская чета с детьми осуществляла паломничество к Триединому Источнику. Спаслась лишь маленькая девочка, которой было шесть месяцев…
— Откуда вы знаете это?
— Мой отец, да пребудет Воин милостив к его душе, служил тогда в имперской гвардии, сопровождающей правителей в выездах. Он спрятал принцессу у деревенского жреца и вернулся на место трагедии, окровавленный и умирающий, чтобы никто никогда не узнал о том, что девочка выжила.
Мастер Виджан говорил, не прекращая, и одевался так быстро, как умеют это делать только военные и блудницы. А Вейра не могла поверить своим ушам. Его отец? Его отец спас маленькую девочку от неминуемой смерти, рискуя собственной жизнью… Но…
— Откуда вы знаете об этом?
— При смерти отец велел найти вас и позаботиться о том, чтобы законная наследница Корганда Третьего взошла на трон империи.
Вот оно как… А она думала… Что мастер Виджан спасает её потому, что она ему небезразлична как женщина.
— А сейчас, моя милая маленькая Вейра, я должен скакать в мегаполию и узнать, вещим ли оказался ваш сон, или императора Иллария можно ещё спасти.
— Езжайте, — холодно ответила она, заворачиваясь в покрывало. — Это ваш долг.
Застегнув пуговку плаща под небрежно повязанным шейным платком, полицейский строго посмотрел на Вейру:
— Никуда не выходите, вильена Эбенер. Я скоро вернусь.
Минуту спустя Вейра уже любовалась медленно тающими на пороге снежинками, впущенными мастером Виджаном с улицы. Даже через дверь буран выл, будто голодный волк, и она поёжилась, плотнее завернувшись в покрывало. Не дура, чтобы выходить в такую погоду на двор… Как полицейский не боится? Только бы доехал, только бы вернулся… Только бы сон оказался не вещим…
Огонь почти угас, лишь слабенькие язычки пламени ещё лизали чёрные, выжженные до самого нутра поленья. Со вздохом Вейра встала и, подвязав покрывало, сунула ноги в свои бальные туфли. У рачительной хозяйки всё было на своих местах. Маленький топорик, детский, откалывал щепы от полена, будто нож резал чуть подтаявшее масло, забытое в тепле. Присев на корточки у очага, Вейра оживляла огонь, скармливая ему, жадному, по маленькому кусочку дерева, а, когда пламя разгорелось, словно проснувшись от сладкого ночного сна, положила на растерзание два полешка. Есть ли в этом доме хлеб? Если мастер Виджан вернётся… Когда он вернётся, будет голоден, это уж непременно! Вряд ли подумает зайти за покупками в лавку…
Пошарив в ларе, Вейра нашла мешочек муки и немного соли. Закваски не было нигде, видать, хозяйка забрала её с собой, когда уходила. Что же, получатся лепёшки, и то хорошо.
Она принесла снега в котелке и растопила его над огнём, тщательно выскоблила стол ножом — до блеска, припорошила мукой и принялась месить крутое, тугое, масляное тесто. Свекольная бражка, оставшаяся с вечера, разогрела кровь, разогнала мысли и навеяла воспоминаний…
Полицейский сидел на кровати, свесив руки между колен, опустив голову, сгорбившись. Вейра с замиранием сердца поставила на столик поднятый из зала поднос с литровой кружкой эля и пыльной бутылкой муссата. Всего неделю назад мастер Виджан купил её невинность, и мысль о том, что он больше никогда не пойдёт наверх с Вейрой, жгла обидой. Однако полицейский пришёл, заплатил и даже велел подать напитки, хотя матушка Бийль не любила, когда пьют в комнатах.
Вейра подала кружку мастеру Виджану:
— Ваш эль.