— Отстань! — рявкнула я в сердцах, злая на всех этих придурков. Домой хочу, блин! Не хочу здесь оставаться! Хочу вымыться, раскиснуть в горячей ванне, сожрать в одну морду целую шарлотку с клубникой, как раз акция в «Пятёрочке» рядом с домом… Поплакаться Матюше на свои идиотские приключения… Что они меня без трусов оставили… Вообще, хочу увидеть Матвея и обнять его, прижаться носом к плечу, вдохнуть запах его свитера, да чтоб на щеке отпечатался вязаный узор…
Аж взвыть захотелось. Заорать, чтобы меня услышали снаружи. Чтобы вызвали полицию, МЧС, армию, спасателей… Блин, в двадцать первом веке удерживают человека против воли в каком-то идиотском киношном городке! А я разве боюсь их? Я ничего не боюсь, меня папа воспитал так, чтобы бороться за себя и свою жизнь!
Эх, в шубе неудобно, но ладно… Я бросилась в сторону от молодца с дубинкой, мимо Прошки, прямиком к воротам, к свободе. Девчонка ахнула, парень крикнул что-то, и тут снаружи раздался странный ревущий звук. Словно… В рог трубят? В настоящий, мать его, рог. Да ещё так… Требовательно. Почему-то именно это слово в голову пришло. Спешат. Кто? Зачем? Откуда?
Охранник, стоявший на верху сложной конструкции ворот, крикнул что-то, чего я не разобрала, снаружи ответили тем же воплем, и ворота громко заскрипели, створки поехали в стороны, я на несколько мгновений увидела чистую белую равнину, утоптанную дорогу в снегу, редкие скелеты деревьев там и сям… А потом приезжие закрыли вид, я услышала, почувствовала, почти физически — лошадиный пот, запах немытых тел, запах… адреналина? Возбуждённые и в то же время усталые всадники заполнили двор, в котором до того было сравнительно тихо. Они ворвались, как завоеватели, которым не дали отпор. И в этот момент я поняла. Я осознала.
Никакой это не двадцать первый век.
Это она и есть, древняя, мать её, Русь.
А ещё я поняла, совсем краем мозга, что все эти лошади чуть не сшибли меня с ног, что дружинник вовремя оттащил меня за ворот шубы и что теперь я сижу голой жопой в снегу. И что мне, блин, холодно!
Из сугроба сразу и не вскочишь, поэтому пришлось ворочаться, извиваться, чтобы подняться на колени. Снег набился под юбки, припекая ляжки, я задрала подол, пытаясь стряхнуть его с ног, и услышала громкий смех. Прошка тут же кинулась ко мне, оправляя платье, зашипела:
— Да ты что, боярышня, совсем умом рехнулась! Смотрят же!
Блин, блин, блин! Что там делали с оголившимися девушками на Руси? Предавали анафеме? Сжигали? За что мне всё это? Чем я заслужила такой кошмар?
— Снег же! — попыталась объяснить Прошке, но та не слушала:
— Ты же боярская дочь, потерпишь! Тем более, перед таким гостем! Срам!
Я подняла глаза на ближайшего всадника. Тот не хохотал, ухмылялся, снимая перчатки с рук, а потом спешился, спрыгнув в снег. На меня полетели комочки грязи из-под его сапог, и я машинально принялась стряхивать подол шубы. Но застыла, видя, как мужчина подходит ко мне. Увидела совсем близко его лицо — смуглое, обветренное, изрезанное морщинами по лбу и у носа, услышала насмешливый хриплый голос:
— Как же ты выросла, Евдокия! А замашки детские остались.
Сглотнув, я вскинула голову и ответила сипло:
— Я Богдана.
Едва удержалась, чтобы не сказать «Яна»…
— В крещении Евдокия, язычница твоя нянька! Что же, едешь на смотрины?
Он бесцеремонно ухватил меня ледяными пальцами за щёки, повернул лицо направо-налево и цыкнул:
— Вы-ы-ыросла! Лицо не белишь, не румянишь? Зря! Была бы красавицей, а так… Чисто девка дворовая.
И отвернулся от меня, махнул рукой:
— Устраивайте лошадей и отдыхайте! Ты, накорми животину! Ты, малец, беги к воеводе, сегодня пировать будем!
Мужчина схватил своего коня под уздцы, тот фыркнул, попятился, дыша клубами пара, а приезжий засмеялся:
— Но, но, не балуй! Сейчас охолодишься.
И повел его к постройкам в глубине двора. Я дёрнула застывшую в благоговении Прошку за рукав:
— Это кто?
— Дядька твой, батюшки тваво брат. Боярин Яромир.
Глава 3. Степь да степь кругом…
Она была бескрайней, эта степь. Вот так — без конца, без края, без горизонта даже иногда. Мы ехали всю ночь. Как объяснила мне Прошка, это потому что в Борках больше запасов лунного камня, который активен в тёмное время суток. А камня солнечного мало, всего несколько перстней в обозе, посему и ездить днём опасно. Всадники-то отобьются и от разбойников, и от зверья, а вот сани неповоротливые, лошади медленные, да и вообще обоз — лёгкая добыча.
Мы с девчонкой сидели в глубине вторых саней, на мягкой и тёплой соломе, в шубах, в шапках, укутанные по самые носы и накрытые медвежьим тулупом. Он был неподъёмным, давил и грел, как печка. Я спала, изредка просыпаясь от толчка полозьев на камушке льда или от свиста возницы. И, открыв глаза, видела заснеженную степь, дальнюю полосу леса и тёмные пятна лошадей. Дружинники скакали впятером: четверо по бокам и один сзади. Этого замыкающего я уже знала — именно он не позволил мне выйти из городища, а потом повалил в сугроб.
Ещё была свита дяди Яромира. Но те держались особняком, часто отдалялись от обоза, потом возвращались. Мужчины там были хоть куда, все как на подбор, однако с охраной из Борков не дружили. Пировали у воеводы весь день, отсыпались, а вечером уже были готовы к отъезду.
Я тогда не сразу поняла, что происходит. Когда Яромир по-хозяйски завалился в зал с лавками и столом, сбросив на него оружие и перчатки, то развалился у стены и велел прибежавшей служанке:
— Собери-ка на стол для меня и моих ребят, а ещё выставляй мёда да пива! И вина не забудь, я знаю, что у братишки в кладовой есть десяток бутылок из Бизентии!
Я смотрела на него от двери и не могла понять, почему этот человек ведёт себя так по-хамски. Ну, брат моего, то есть, Богданушкиного отца, который, как я поняла, недавно умер от лихорадки. Температура высокая, что ли, у него была? Но Яромир вроде как должен иметь свой собственный город, поместье типа моего, чего же тут искать припёрся? Уж наверняка не визит вежливости.
Наклонившись к Прошке, я шепнула ей на ухо:
— Пойдём в коридор, поговорим.
Мы выскользнули в сени, присев на старый сундук, и я, проводив взглядом всполошённую девку в сбившейся налобной повязке, спросила:
— Чего он тут распоряжается? У него права какие-то есть или что?
— А ты, голубушка, совсем ничегошеньки не помнишь? — ужаснулась девчонка, приложив ладошки к щекам. — Ох, гаданье проклятое!
— Ты не стони, а отвечай по существу! — строго прервала я Прошку. Уже поняла, что ей дай только поныть и поплакать над тяжкой судьбой, весь день будет упоённо этим заниматься.
— Какому такому существу? — девчонка снова попыталась уйти от ответа, но получила мой фирменный сердитый взгляд, вздохнула и начала рассказывать:
— Когда батюшка твой помер, всё управление на тебе осталось. Хозяйка Борков ты. А Яромир владеет Щурковыми Запрудами, отсюдава вёрст семь лесом, а по дороге — все десять.
— И? Чего он тут ищет?
Прошка снова вздохнула, огляделась по сторонам и зашептала, приблизив губы к моему уху:
— Воевода наш старый совсем стал, тётка Анфиса тоже едва ходит. На них двоих городище и держится, помрут — и всё прахом пойдёт. Тебя замуж отдать хотят, чтоб муж законный тут заправлял… А Яромир тут как тут, явился не запылился, решил свататься.
— Так он же дядька мне вроде как! — изумилась я. Во народ! Во нравы…
— Не кровной он, а семьёй усыновлённый, — махнула рукой Прошка. — Да я того не знаю, не ведаю, а бают люди.
— Ну, а Богд… Ой, то есть я — я-то что думала об этом?
Девчонка как-то косо глянула на меня и пожала плечами:
— А тебя, боярышня, не поймёшь без чаши кваса. То плакала, то радовалась, а то вон побегла одна гадать в баню… А вернулася сама не своя.
— Так а смотрины как же? — усмехнулась я. — Вроде говорила тётка Анфиса, что ехать скоро куда-то…
— Смотрины — то другое. Тамочки вас дюжина будет, как Господь Бог рассудит, так и случится.
Она широко перекрестилась, глядя куда-то наверх, а потом снова вздохнула:
— Как отпустить тя в Белокаменную, даже не знаю… По особенности сейчас, когда ты умом маленько тронулася…
Деловой, взрослый тон девчонки насмешил. Я фыркнула, проводив взглядов двух служанок с подносами и жбанами, которые, чуть пригнувшись, вошли в зал. Покачала головой. Незачем мне ехать на смотрины. Только жениха-княжича и не хватает для полного счастья! Надо думать, как попасть обратно домой, а не женихов искать и поместьем управлять…
— А я и не поеду никуда, — сказала, нахмурившись, а Прошка вылупилась на меня и с минуту смотрела, не мигая. Потом кашлянула:
— Грю ж — ополоумела моя боярышня. Как отказаться от смотрин? Это ж повеление княгини! Не явишься — впадёшь в немилость вечную, да хорошо, ежели только ты, а то и дети твои, и внуки будущие!
Она схватила меня за руку и снова жарко зашептала в ухо:
— О себе не мыслишь, голубка, помысли о Борках! Ведь княгине только бровью повести станется, и назавтра войско прискачет, сравняет городище с землёй так, что и следа не найти…
Я только головой покачала. Что мне эти призрачные люди и города? Я из другой эпохи, из другого мира… Я должна вернуться домой во что бы то ни стало. Меня там ждёт Матвей, завтра на работу… Там мама с папой, там моя квартира, мой любимый диван, мой ноут… А здесь только призраки. Их уже давно не существует, они все померли тысячу лет назад!