— Что ты сказала?
Ее лицо вновь поднимают, но Лира закусывает губу и возмущенно сопит только бы не застонать от боли в натянутых волосах. Но так надо — сначала разобраться, что это за место, а уж потом открывать свой рот.
— Отведите ее в темницы.
Он задерживает на нейсвой внимательный взгляд, а она… Ну, а что она? Лира думает, что если бы не усы, то никогда бы не запомнила такое лицо. Более того, они кажутся ей лишними. Как будто тот взял и прилепил их под своим носом-картошкой.
— Так что не так с ее рефлексами?
— Милорд, вы не понимаете, она знает, что это такое!
— Весьма!.. — раздается мне в след.
Дальнейшая часть беседы остается тайной за семью печатями. Дверь закрывается. Лира и ее конвоиры-сволочи оказываются в просторном коридоре. Коричнево-белая плитка пола стала куда больше, но перестала быть такой блестящей, отражающей все, как в медицинском блоке. Гвардейцы наконец сжалились надо ней, а может просто перестали бояться начальства, позволив выпрямиться и зашагать почти что самостоятельно.
— Увидит!
Говорит один из них позади. Она же растирает руки и отводит назад плечи. Привычка, взятая прямиком из детства, и здесь дала знать о себе. Ежедневные занятия то балетом, то гимнастикой вбили ее в Лиру намертво.
— Куда она денется?
— Гляди!
Плеча Лиры касаются, видимо желая показать ее слабость. Легкое в своем исполнении прикосновение совпало с тем, когда ее нога ступила на яркий почти малиновый ковролин, тянущейся длинной дорогой по не менее протяженному коридору. Она споткнулась и вместе с тем вскинула глаза.
— Ветер дунет и унесет!
Это замок. Нет! Дворец! Огромный, протяженный, наполненный мрамором и хрусталем, свечами и кринолином.
— Смотри, как бы не сдуло!
— Заткнись!
Дворец совсем не похож на то место, в котором она пришла в себя после падения. Он производит другое впечатление — легкое, радостное и даже воздушное. В нем очень много света и это все благодаря огромным окнам, светлым тканям, краскам, огромным зеркалам и картинкам на стенах, статуям и даже людям облаченных в светлые одежды. Они время от времени мерцают чем-то вдалеке. Лира предположила, что все это благодаря их украшениям.
— Сюда!
Лиру дергают вправо. Они оказываются в изломанном закутке, состоящем сплошь и рядом из коротких и крайне неудобных поворотов. В них тоже чувствуется дворец: неизвестный архитектор пожелал, чтобы королевские чертоги оставались ими даже в его узких коридорах. Их стены украшает тонкая лепнина и очень знакомый способ нанесения краски — неравномерный, словно на валик намотали бумажный скотч и прошлись светлой краской по более темному слою.
— Куда?!
Она притормаживает, желая убедиться в этом. Это все может быть совпадением, но выглядит так словно сюда забежали ребята из «Школы ремонта».
— Чокнутая! — перед глазами мелькает рука, обтянутая черной перчаткой. — Тут ведь нет ничего!
Посмотрим, что из себя представляют темницы. Хотя, она больше, чем уверена, что тут архитектор не мудрствовал и сделал простые короба с решетками. Она оказывается права лишь отчасти. Здесь тоже очень светло и воняет совсем не так ужасно, как предполагалось Лирой в самом начале.
— Кто тут у нас?
— Девчонка!
— Н-да?
Невероятных размеров мужчина с голым торсом и перевязью ремней через огромный живот вертит ее из стороны в сторону, взяв огромной ручищей прямо за голову. Она терпит и не ропщет, соблюдая данный себе зарок: «Улыбаемся и машем! Улыбаемся и машем!», а в данном случае молчим и не ропщем.
— И в чем же провинилась эта овечка?
— Покушение на жизнь короля.
— Что?! Какого короля?! — возглас вырывается из нее помимо воли. Она так удивилась, что не смогла сдержать себя в этом.
Лира думала, что в ней распознали кого-то другого, заподозрили в обмане, увидели врага, а тут король?! Что?!
— Я знать не знаю!..
Обрывок фразы тонет за собственным визгом. Кто-то из ее охраны ущипнул Лиру за зад, а она — дитя своего мира, пространства и времени совсем не привыкла к таким жестам и хуже того — не ждала их.
— Ты смотри! Голос подала!
— Какого короля?! — передразнивают они ее, изображая тонкие голоса и так и сяк коверкая заданный вопрос. — Какого короля?!
Мужчины только не покатываются со смеху, но она, если честно не видит поводов для веселья. Если только юмор у них — воооон там, чуть ниже того плинтуса. Пузо тюремщика крупно трясется, источая флюиды породистого козла. От него пахнет едой, немытым телом и много чем еще.
— Такого! Короля Эйнхайма и Северного Начса, островов Западного моря и Южного Боза.
— Боза?
Смешное название и не кажется Лире настоящим.
— Боза! Боза!.. Скажи, что и о нем ты тоже ничего не слышала?!
Ее ведут вдоль камер, просвещая в таких простых для этого мира вещах. Она же занята тем, что моится, чтобы ее не отправили на вот этот стол пыток, не подвесили за ноги в скучающе ржавых кандалах и не отправили в камеру с тошнотворного вида мутной водой. Ее там по щиколотку! Чем она заболеет и что подхватит, если проведет в ней хотя бы сутки?
— Не слышала ничего о цветущих, пахнущих медом и сладостью кущах?! О вечно теплом море и сочных плодах, что свисают в руки каждого, кто прибудет туда?!
Лиру вталкивают вовнутрь камеры. Пузатый, которому бы больше пошло прозвище Боза, потому что у него Пузо, оглядывает ее, улыбаясь щербатым ртом. К нему присоединяются ее конвоиры, опираясь на решетки и укладывая на прутья свои подбородки. У них смеющиеся и мокрые от слез лица, но как по мнению Лиры их веселье изрядно преувеличенно.
— Повеселила! Это самое глупое вранье, что я слышал за все эти годы!
Вот уж да! Вновь ее язык подвел ее. Но черт!..
— Придумай что-нибудь получше, девонька, а еще лучше говори правду! С милордом Траубе шутки плохи.
— Или о нем ты тоже ничего не слыхивала?
Она не отвечает, усевшись на разбросанную по полу солому. Пусть ржут и веселятся за ее счет. Пока можно позволить себе маленькую передышку. Ее не ударили, не избили, не попытались пощупать, раздеть и изнасиловать.
— Пойдем парни! — говорит наконец пузан, захлопывая решетку. — Будет еще веселье. Повизжит еще, милая.
— Какой еще король?! — они вновь передразнивают ее. — Какой такой король?!
С камерой и с той повезло! Светлая солома свалена в угол. Она свежая, ведь от нее пахнет травами. Мне бы выдохнуть и расслабиться, но я не успеваю перевести дух. На сердце холодеет: позади шевелится что-то огромное, ползет ко мне и дотрагивается холодными пальцами.
— Марта?!
____
[1] Широкий и очень зрелищный прыжок в балете
[2] Обращение к магу в Эйнхайме
Глава 7
В коридорах перед покоями короля темно так, словно эта часть дворца уже принялась скорбеть о нем. Генрих Траубе знает кто позаботился об этом и нагнал мрачной атмосферы в эту часть замка. Он дергает подбородком, не выпуская из виду огромные двери, за которыми скрывается ложе короля, сам король и его сестра-двойняшка герцогиня Катарина Беллатриса Хайд.
— Как себя чувствует его величество?
Герцогиня прикасается к уголкам глаз, уголком тонкого почти невесомого платка, качает головой и демонстрирует всем своим видом глубокую скорбь. Зоркий глаз Генриха Траубе видит, что бледно-голубые глаза женщины сухи. Вот и ответ на вопрос: что вдруг случилось с освещением. Все, чтобы он и возможные свидетели увидели ее печаль и поверили в ее переживания. Катарину Хайд нельзя назвать совсем уж плохой актрисой, но не заподозрить в сочувствии к кому-либо. Она знает об этом.