— Что ты хочешь мне сказать, кроме того, что я уже услышала? — тон верховной жрицы стал еще более холодным и суровым.
— Разве этого мало? — Нармин совсем растерялась. — Она провела самую важную в своей жизни священную ночь с мужчиной!
— Не думаю, чтобы Лотэсса звала короля, — уже спокойнее отозвалась женщина. — Скорее всего, его величество, который изначально возражал против обряда, явился сам. Ты же знаешь, что дверь можно открыть снаружи. И никто испокон века не ставил стражей возле входа, ведь священное подземелье — не темница. Король не смог вынести мысли, что его невеста одна в темном холодном подвале. Он же не верит в Маритэ, ему нет дела до того, что столь важно для нас. Его можно понять.
— Можно понять?! — она не поверила своим ушам. — Он сорвал обряд! Помешал явлению богини!
— Никто не сможет помешать Маритэ, если на то не будет ее соизволения! — торжественно изрекла Лавинтия. — Если созидательница допустила присутствие короля рядом с избранной, значит, это входило в ее планы.
— То есть вы не имеете ничего против распутства этой самой избранной? — с горечью воскликнула Нармин.
— В конце концов, она провела время с тем, кто предназначен ей в мужья, — пожала плечами женщина. — Король влюблен в свою невесту. Тем лучше для нас, если мне все же удастся убедить ее стать жрицей. Признаюсь, девочка, отправляя тебя в Вельтану, я делала ставку на твою молодость и красоту. И, случись тебе покорить сердце короля, я бы не стала осуждать ваших отношений и уж тем более лишать тебя сана жрицы. Но вышло иначе. Для нас пока положение складывается довольно удачно, и не в последнюю очередь благодаря тебе, Нармин.
— А для меня? — не удержалась девушка. — Кто-нибудь задумался, как складывается положение для меня?
— А что для тебя? — теперь пришла очередь Лавинтии недоумевать.
— Строя далеко идущие планы на мой счет, вы даже не задумались о том, что я тоже могу полюбить… — жрица поражалась собственной дерзости, но отступать было поздно.
— Не задумывалась, это верно, — признала владычица. — Прости, девочка. Ты должна понимать, что интересы Храма и Маритэ превыше наших собственных радостей и страданий. Впрочем… — женщина в задумчивости умолкла на какое-то время, — не стоит тебе отчаиваться раньше времени.
— О чем вы? — не поняла Нармин, но сердце ее забилось сильней и чаще.
— О Лотэссе, — Лавинтия роняла слова медленно, словно нехотя. — Я не устаю радоваться выпавшему шансу. Возможность посадить жрицу на трон дорогого стоит. Но в то же время я понимаю, что Лотэссе Линсар предстоит недолгое царствование. Остается лишь молить богинь, чтобы оно было плодотворным.
— Владычица, почему вы считаете, что она недолго будет королевой? — девушке не терпелось услышать ответ на вопрос. — Думаете, что опасения его величества рано или поздно оправдаются и Лотэссу все-таки убьют?
— Нет, — верховная жрица помотала головой в знак отрицания. — Надеюсь, что нет. Но наша дорогая будущая королева серьезно больна, и ты не могла не заметить…
— Больна?! — Нармин всплеснула руками. — Это вы про ее вечный кашель? Конечно, мне не удалось исцелить его, но думаю, что для вас врачевание подобного недуга не составило бы труда.
— Да будет тебе известно, я пыталась ее излечить, — с печальной торжественностью изрекла женщина. — Но мне это оказалось не под силу. Да что там мне! — она безнадежно махнула рукой. — При всей своей силе Лотэсса не смогла бы исцелить себя саму.
— Вы хотите сказать, что она умирает?!
— Увы, — Лавинтия скорбно вздохнула. — Конечно, это случится не завтра. Если будет на то воля богини, она проживет еще какое-то время и сможет принести много пользы… конечно, если нам удастся пробудить в ней веру и желание служить Маритэ. Бедняжка отмечена страшной печатью Изгоя!
— Печатью Изгоя?! — пораженно прошептала Нармин. — Но как же тогда она может служить Маритэ?
— Враг Анборейи наложил на нее проклятие, но разве это помешает ей сражаться против него? — опять речи, исполненные возвышенного пафоса, лились из уст верховной жрицы.
— Как Дэймор мог отметить печатью энью Линсар, если он много столетий назад канул в небытие? — девушке стало страшно.
— Отрекшегося Странника давно уже нет, — слова владычицы прозвучали успокаивающе. — Но до своего низвержения он оставил в мире следы своего пребывания. И в первую очередь это его создания, те, кого люди зовут тварями из-за Грани. Уж ты-то, Нармин, должна знать, вас этому учили, — строго сказала Лавинтия. — Мне ведь все известно про чудовище, охотившееся за Лотэссой. Надо полагать, именно это ужасное создание наложило проклятие на королевскую невесту.
— Но ведь Энлил тогда сумела исцелить ее, — возразила девушка.
— Если уж дар Маритэ бессилен против изгоевых чар, то жалкая темная магия и подавно, — столько презрения верховная жрица вложила в эти слова, что, казалось, она торжествует по поводу неудачи ведьмы. — Увы, болезнь Лотэссы нельзя ни исцелить, ни даже замедлить. Одно утешение: недуг не стремительный и сведет ее в могилу не завтра. Все наши чаяния будут устремлены к избранной, пока она жива, но после ее смерти… — скорбное, наполненное смыслом молчание было призвано подчеркнуть значимость сказанного, — после ее смерти для Храма вряд ли возможен расклад более удачный, чем другая служительница Маритэ подле короля взамен ушедшей за Грань. За время правления Лотэссы ты должна приблизиться к королевской чете, стать правой рукой королевы, ее соратницей и подругой. Да, да! Не делай такое лицо. Теперь-то я понимаю, откуда в тебе эта плохо скрываемая неприязнь к королевской невесте. Ты должна оставить эти глупости, заслужить ее дружбу и доверие. И тогда, может статься, умирая, Лотэсса сама поручит короля заботам своей верной наперсницы, дабы ты смогла продолжать ее дело.
Нармин обратила внимание, что все речи владычицы подразумевают непременное согласие Лотэссы и короля на жречество будущей королевы Элара. Очевидно, Лавинтия ни на секунду не сомневалась, что избранная не сможет уклониться от предначертанного пути. И как она все просчитала! Молодая жрица чувствовала, что владычица искренне жалеет Лотэссу, но это ничуть не мешало женщине строить планы на время после ее смерти. Впрочем, как раз эта часть плана Нармин полностью устраивала. Не то чтобы она желала смерти возлюбленной Валтора, но и убиваться по Лотэссе Линсар она не станет. Заслужить дружбу будущей королевы — тоже задача не из легких, но ради возможности остаться подле Валтора Нармин пойдет к сопернице в рабыни, не то что в подруги.
— Ну, дитя мое, — Лавинтия оторвала девушку от мыслей, — теперь ты все знаешь и вести себя должна соответствующе. Пока Лотэсса жива, как и каждая жрица Храма, ты должна возлагать на нее все свои помыслы и надежды. Когда же она умрет…
— Что тогда? — холодный властный голос разнесся по чертогу. — Что будет, когда энья Линсар умрет? Я смотрю, у вас далеко идущие планы не только на жизнь моей невесты, но и на ее смерть.
Король стоял у дверей. Он сложил руки на груди, а зеленые глаза, сейчас темные на бледном лице, смотрели на жриц так, что обе захотели оказаться как можно дальше отсюда, даже Нармин, для которой любая возможность видеть Валтора являлась счастьем.
— Ах, ваше величество, — пролепетала владычица, сейчас больше напоминавшая растерянную послушницу. — Возможно, недуг вашей невесты, которая мне не менее дорога, чем вам, обратим. Нет ничего невозможного для светлых богинь! Маритэ может исцелить свою избранницу, — уверенности в голосе прибавлялось с каждым словом. Похоже, Лавинтия, умела убеждать не только других, но и себя.
— Очень надеюсь, что она сможет, — тон короля ничуть не смягчился, а глаза сверкали холодным пламенем. — Вы, строя далеко идущие планы на мою невесту, не удосужились сообщить ни ей, ни мне о том, что ее болезнь смертельна. Вы планировали использовать ее в своих целях, заранее смирившись со скорой кончиной вашей избранной. Я этого не забуду и не прощу. Если Лотэсса Линсар умрет, от вашего Храма не останется и камня на камне, а от вашей веры — даже воспоминания!
Глава 15
В тюрьму Элвир решил сопровождать ведьму лично. Ему крайне важно было самому увидеть необычных узников и попытаться во всем разобраться. Идя за стражником по тюремным коридорам, протектор чувствовал себя неуютно — в первую очередь из-за спутницы. Может, Энлил и не чувствительная юная барышня, но все-таки женщина. Несмотря на тайну происхождения, Торн воспринимал ведьму как даму благородных кровей, утонченную и изысканную. А тюрьма есть тюрьма — грязь, вонь, брань стражников и заключенных. Однако Энлил вела себя так, словно ее ничего не смущает. Не морщилась, не подбирала брезгливо юбки, не отводила глаз, проходя мимо решеток. Ведьма шествовала по темнице с видом королевы, не особо удостаивая вниманием то, что творится вокруг.
Первой решили допросить старуху. Стражник отпер засов и толкнул дверь. Элвир ожидал увидеть худое всклокоченное создание, забившееся в угол и злобно зыркающее оттуда глазами. Вместо этого перед ними предстала плотненькая опрятная старушка со снежно-белыми волосами, убранными в скромную прическу. Прямо добрая бабушка из старых сказок, внука только не хватает или козочки говорящей. Женщина сидела на деревянной лавке, служившей постелью. Она окинула вошедших равнодушным взглядом.
— Мы хотим поговорить с вами, сударыня, — вежливо начал Торн. Особого смысла в церемониях при общении с простолюдинкой, да еще и убийцей, он не видел. Такое обращение являлось скорее данью привычке.
— Пришли, так говорите, — пожала плечами узница.
— Как вас зовут? — он знал, как зовут женщину, но все равно спросил — хотя бы для того, чтобы проверить, как она выглядит, когда говорит правду.
— Влана. Влана Ишен. Пришли допытываться, зачем я эту старую ведьму порешила? — в ее голосе не слышалось страха или подобострастия. Скорее уж, сквозило нечто похожее на презрение.
— Именно за этим, — протектору все меньше хотелось церемониться со странной старухой. — Итак, вы расскажете, почему решили убить соседку?
— Расскажу, отчего бы и нет, — Влана ухмыльнулась, и эта ухмылка на благообразном старческом лице смотрелась чуть ли не жутко. — Бависа та еще гадина была. Всю жизнь. Удивляюсь даже, как я раньше эту стерву за Грань не отправила. Боялась, — узница вздохнула. — И чего боялась, спрашивается? Она же слабая, что твой куренок, из яйца только вылупленный. Посмотрели б вы, как она верещала и задыхалась!
— За что вы ее убили? — не то чтобы Элвира сильно смущали подробности смерти старой женщины, просто сейчас важнее другое.
— За что? — в глазах узницы сверкнул шальной огонек. — Она всю жизнь мою загубила! Когда-то эта дрянь звалась моей подругой. Но даже тогда она обижала, унижала и высмеивала меня. Ее отец был мелким купчишкой, держал лавку в Торговой части, а мой — всего лишь башмачником. Бависа держала меня при себе, как собачонку — то пнет, то кость кинет. А я, дура, все терпела. Я была красивая, Бависа всю жизнь твердила, что я уродина. А потом увела моего жениха…
— Отчего же вы терпели такую подругу? — не выдержав, вмешалась Энлил. — Разве люди не вольны сами выбирать друзей?
— Бависа тогда была первой девицей на нашей улице, все за нею хвостом ходили и слушались — и девки, и парни. Богатая, пригожая, бойкая. Да кто против нее слово скажет, того травили, как кролика собаками. Так вот она все поставить сумела, стервь окаянная. И Руджена моего захомутала и надо мной смеялась еще, что замуж вовек не выйти. И ведь не вышла же, — сказано это было без сожаления, скорее со злостью.
— Кто же вас содержал? — поинтересовался Элвир.
Одежда старушки и весь вид ее говорили если не о состоятельности, то хотя бы о среднем достатке.
— Так гадина эта и содержала, — Влана словно выплевывала каждое слово. — После смерти отца да без мужа я одна одинешенька осталась. Вот Бависа по старой дружбе и предложила прислуживать у нее — убираться, детей нянчить, на кухне помогать.
— То есть вы работали у нее служанкой? — уточнил протектор.
— Денег я от нее не видела. Считалось, что она мне, как подружке, одолжение делает. Я вроде как помогаю ей по дому, а она мне то еды подбросит, то платьем ношеным пожалует. Ну, иногда в долг давала и обратно не требовала. Зато уж и унижений я хлебнула сполна. Разве ж я могла ответить за обиды? Или уйти? Все сносила, все глотала. Годами! Всю жизнь! И каждый день смотрела на Руджена, который меня в угоду этой гнусной бабе мучил да в грязи вываливал. Как по-вашему, важные господа, не заслужила Бависа смерти?
— Если вы считали, что ваша подруга не достойна жить, то почему тянули с возмездием столько лет? — Торн наконец-то задал вопрос, который считал самым важным.
— Она мне не подруга! А самый что ни на есть главный враг во всей моей жизни. А терпела почему? Боялась. Сначала — одна остаться, потом — с голоду помереть.
— Куда же делся теперь этот страх?
— Не знаю, — старушка пожала плечами. — Просто поняла, что убить ее важнее всего. И пусть я сдохну. Думаете, я не знаю, что меня повесят? — узница с мрачноватой насмешкой взглянула на протектора. — Знаю, и мне плевать. И на вас мне плевать, важные господа. Не делайте вид, что хотите понять. Не поймете! Не поймете, как сладко мстить, когда больше не страшно! За один только миг, когда эта гадина извивалась и хрипела, вся красная от натуги. За ее выкатившиеся глаза и скрюченные руки — за это стоит умереть. Об одном я жалею: что не смогу пережить тот сладкий миг снова. Много, много раз… — глаза старухи стали безумными, ее собственные руки скрючились и то ли хватали, то ли царапали воздух.
— Да! — почти неслышно произнесла Энлил.
— Что? — Элвир обернулся к ведьме, но краем глаза все же следил за узницей. В таком состоянии она могла быть опасна.
— Магия, — прошептала колдунья, очевидно, не желая, чтобы Влана слышала, о чем они говорят. — Теперь я вижу очень ярко.
Торн кивнул и снова обернулся к старухе.
— Как я понимаю, раскаяния по поводу содеянного вы не испытываете и за жизнь свою тоже не боитесь. Кстати, вас не повесят.
— Да ну? — выражение лица стало почти осознанным. — Значит, сгноите в темнице? И пусть, — она махнула рукой. — Зато верный кусок хлеба до самой смерти мне обеспечен. И, сдается, горя и обид я здесь хлебну меньше, чем в прислужницах у Бависы.
— А случись вам оказаться на свободе, — на этот раз к женщине обратилась Энлил, — что бы вы стали делать? — при этом колдунья так пристально и странно смотрела на Влану, что Элвиру стало не по себе. Этот взгляд холодных и ярких голубых глаз встревожил его больше, чем давешние безумные корчи заключенной.