— Туда нельзя, — ласково подсказала я и уточнила. — Временно.
Он что-то недовольно прошипел сквозь стиснутые зубы. Я оперлась о стену и засмеялась искренне, от души. Капитан протяжно вздохнул, обнял, прижал нерадивую землянку к груди и положил подбородок ей на макушку.
— Микаи, ты неповторима. Только что разрешила и запретила одновременно.
Я снова засмеялась.
— Временно.
— От этого не проще.
— Хочешь, так поцарапаю? — решила пошутить я.
— Хочу.
Голос его звучал совершенно серьезно. Я удивленно взглянула в карие глаза, искрящиеся весельем и все тем же желанием. Выдохнула. Шутник, тоже мне… С другой стороны, сама начала. И никто не мешает продолжить. Призывно улыбнулась, вспоминая недавно услышанное признание, и воскрешая таким нехитрым образом желание проглотить сексуального инопланетянина без хлеба, соли, и желательно не жуя. На лице Сишати мелькнуло недоумение. Ну, да, капитан. Полагаешь, знаешь свою низшую? Давай развеем сие заблуждение. Я отодвинулась, уперлась обеими руками в его грудь и подтолкнула к кровати.
Сишати послушно шагнул назад, затем еще раз, не сводя с моего лица темных напряженных глаз. Я прикусила нижнюю губу, только на этот раз сама почувствовав некоторое напряжение и неуверенность. Сколько времени минуло с тех пор, как я позволяла себе просто поиграть, подразнить, расслабиться, проще говоря, почувствовать себя женщиной. Стянула с Сишати неизменного оттенка пуловер и, улыбнувшись, опрокинула на матрас. Хороший муж. Такой послушный. Не знаю кому как, я всегда испытывала некоторую слабость к сильным в жизни и покладистым в постели мужчинам.
Легко запрыгнула на кровать и теперь возвышалась над ним в полный рост. Ночные глаза напряженно следили за каждым моим движением. Встала на четвереньки, склонилась и медленно провела кончиком языка от пупка, до шеи, не забыв по очереди очертить соски. Грудь подо мной тяжело поднималась и опускалась, выдавая хозяина с головой. Ухватила зубами пояс брюк и потянула вниз. Коснулась горячей кожи, услышала стон, и уже теперь такую знакомую, и все такую же непонятную речь.
— Что? — самодовольно улыбнулась я.
— Микаи, я не знаю…
— Что именно?
Я снова лизнула живот, не желая останавливаться и, на этот раз, спускаясь чуть ниже. Он со стоном поднялся и отстранил меня.
— Микаи, у нас так не делают.
— Почему? — вот теперь землянка искренне удивилась.
— Это неправильно по отношению к женщине.
Здравствуй батька, сын приперся! Новые инопланетные заморочки. Ну, нет. Не прокатит.
— Во-первых, я, как это там… низшая, и мне это нравится, а во-вторых… — постаралась опрокинуть его на место, надавив всем своим весом. Не вышло, тогда склонилась к уху и продолжила. — А во-вторых, ты и сам хочешь, причем очень. Признай, капитан. Ну же, неужели великие исследователи не интересовались земным сексом?
Заколебался, неосознанно позволив мне сделать новую попытку. Снова уперлась ладонями ему в грудь, на что враг сдался без сопротивления, и я, наконец, получила возможность с наслаждением продолжить начатое. Но стоило мне приступить, как Сишати протяжно застонал и вновь вскочил.
— Ты мне мешаешь! — недовольно возмутилась я, стараясь удержать мужа на месте. — Имей в виду, в следующий раз просто привяжу, чтоб не дергался.
В темных глазах блеснули знакомые интерес, желание и подозрение. Я сделала новое открытие. Высшие друг друга к кровати не пристегивают. Спрашивается, чем они, вообще, в супружеской постели занимаются? Сны что ли совместные смотрят? Усмехнулась, продолжая ласкать сильное, красивое тело, заставляя его дышать все тяжелее и глубже, выгибаться под моими прикосновениями…
— Па-ап! — радостно прокричал цветик, на всех парах влетая в каюту. "Гав", — подтвердил Дольф и сиганул на кровать рядом с нами. Я взвизгнула, спрыгнула на пол, Сишати зашипел, судорожно выдергивая себе покрывало из-под боксерской пятой точки, ставшей вдруг, против обычного, шибко неподвижной. Мне было не до разборок капитана с бесстрашной собак. Я уперла кулаки в бока и, грозно нахмурившись, переспросила:
— Пап?
— Пап, пап, екалный папай, — подтвердила нарашека с Пашкиных рук, к которым уже, по-моему, приросла. Сынка прищурился.
— А чего это вы тут делаете?
— Разговариваем, — без колебаний выдала пойманная с поличным мама.
Кактусенок высунул нос из-за моего туловища, коим я старательно закрывала ему обзор, и скептически выгнул бровь.
— Не уверен.
Рассердилась на единственного и такого любопытного не по делу отпрыска.
— Зато я уверена! А кто-то сейчас договорится!
Пашка картинно надул губы.
— Пап, она опять угрожает мне физической расправой. Я говорил, а ты не верил. Во-от, — для убедительности кровинка ткнул пальцев в родную мать. Я возмущенно обернулась к капитану.
— Что?!
Сишати не ответил, да и вряд ли мог, он лежал на кровати навзничь и смеялся, а точнее просто угорал. Уже во второй раз. Первый был, когда наша дружная компания сшибла его с ног, в буквальном смысле этого слова. Возмущение как рукой сняло.
— Что? — повторила я, уже имея в виду его реакцию.
Капитан прошипел нечто длинное и довольно замысловатое. Придется-таки мне выучить тарабарский, а то как-то любопытно, чего они вокруг все лопочут.
— Чего, чего? — подошел ближе к кровати Пашка. — Я только слово "люблю" понял.
— Рэшока, ты что хотел?
— А! — обрадовался мой цветик. — Тебя Кагараши зовет. Говорит, ты связь выключил. А там срочно.
Решила проявить чудеса женской интуиции, взяла сынку за воротник и потянула к выходу.
— Умница, пошли.
— А папа?
— С каких пор ты стал называть так капитана? — я продолжила тащить зачем-то оказывающего сопротивление цветика. — Адольф! За мной!
— С тех пор, как ты вышла замуж. И он меня раньше сыном называть стал. А еще он мне нравится. И он нам подходит в отличие от твоего Елисея.
— Егора.
— Кто такой Егор? — Сишати догнал нас в коридоре и хмуро взглянул на меня.
— Шлоп на лексусе, — подсказала Маша.
Я чертыхнулась. Умных вещей она не запоминает.
— Никто.
— А я не рассказывал? — обиженно надул губы кактусенок. — Ездил к ней один…
— Паша! — состроила я грозное лицо.
Сынка напыжился, поправил нарашеку повыше и пошел вперед. Дольф потрусил с ним рядом, опасливо оглядываясь на сердитую хозяйку. До рубки мы дошли в молчании. Вопрос капитан так и не повторил, а ответить на него я отчего-то не могла. Слова на язык не шли. Ну, был ухаживающий персонаж, был, да сплыл, вернее сама сплавила, как только с Пашкой познакомила.
Для мужиков, вообще, ребенок как детектор на вшивость. Одни убегают сразу при первом упоминании. Вторые остаются, но остаются лишь затем, что искренне верят будто ты, мать-одиночка, отчаянно жаждешь внимания, и стоит им, таким замечательным, умным и мужественным, появиться с цветком и мороженкой наперевес, как ты, тут же, наплевав на здравый смысл, прыгнешь к нему в койку. Егор относился ко вторым, причем факт, что мороженку я люблю не меньше, чем цветущую растительность, он так и не усвоил, что уже настораживало. Ну, а третьи. Третьим стал инопланетный капитан. Один — ноль. Не в пользу земной сильной половины. Днем с огнем, что называется.
Кагараши встретил нас встревоженным шипением. Сишати расположился за своим пультом, вновь став сдержанным, холодным и внимательным. Пашка брякнулся в свое кресло, поерзал, отлепил Машку от шеи и пересадил для удобства на колени. Я встала рядом, не отрывая взгляда от профиля мужа. Странное слово, непривычное, пока… Сишати почувствовал мое внимание и повернулся. Уголки его губ дернулись, обозначив еле заметную ласковую улыбку, от которой сердце предательски забилось быстрее.
— Мудрые.
В этот момент все три экрана свернулись черными глазками и, моргнув, отобразили внимательные, суровые лица пожилых мужчин. Пашка тут же принялся пересчитывать их вслух.
— Тринадцать! — счастливо закончил мой цветик. Сишати, меж тем, вел разговор со старцем, что задал на станции вопрос о моем сиросэкайском имени. Я, наконец-то, узнала этого мужчину. Именно его я видела на портрете с нашим врачом.
— Шинтока, — прошептала себе под нос, вспомнив слова Кагараши. Пока мужчины общались, остальные двенадцать человек безапелляционно рассматривали нашу четверку, то бишь, меня, сынку, Машу и Дольфа, примостившего теплолюбивую попу у кресел. В глазах каждого читалось любопытство, тревога, непонимание.