— Что вы, матушка, я ничуть не обиделся, — заверил ее дракон. — Наоборот, все так для меня познавательно. Сам-то я не осилил и двадцати стихов из священной книги, а тут меня просвещают лучше, чем каноник на проповеди в седьмицу.
Он явно ждал, чтобы я ответила, но я хранила молчание. Осторожно выглянув из-за кресла, я встретилась взглядом с драконом. Черные глаза смотрели весело — похоже, он и в самом деле не рассердился. Но не зашла ли я слишком далеко?
— Покажись, — велел дракон, но я отрицательно помотала головой. — Пусть покажется, матушка? — обратился он к настоятельнице. — Надо же мне оценить, в хороший ли переплет обернули такие знания.
Настоятельница была недовольна, но спорить не стала.
— Выйди, Виенн, — велела она, и я сделала шаг в сторону.
Теперь мы с драконом находились на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Он сидел в кресле развязно — развалившись и широко расставив ноги. И смотрел на меня с живым любопытством. Неужели, я и правда так удивила его? Как он сказал — развлекла?
У дракона был длинный нос с хищными ноздрями, немного кривоватый, как после перелома. Густые прямые брови, твердый подбородок с ямочкой, и четко очерченные губы — как будто вырезанные стамеской на дереве. Сейчас эти губы кривились в усмешке.
— Переплет — так себе, — сказал дракон и засмеялся. Зубы у него были белые, яркие, особенно яркие по сравнению с загорелым лицом. — Странная монашка…
Переплет «так себе»! Подобные слова задели бы любую. Я не стала исключением. Что бы ни происходило, женщине всегда обидно встретить пренебрежение своей внешностью. Боюсь, в тот момент я посмотрела на дракона достаточно зло, и он это заметил. Черные глаза загорелись, и от этого я разозлилась еще больше.
— Нельзя оценивать книги по переплету, — сказала я, нарушив правила монастыря не говорить без разрешения наставницы. — Потому что и в ветхом переплете может скрываться божественная мудрость, а кожа с тиснением, украшенная… рубинами, — тут я многозначительно посмотрела на кольцо с рубином, надетое на руку дракона, — скрывать непотребные сказки, которые надлежит читать лишь в тавернах, пьяницам. Святой Томас из Акивианы, письмо к королю Родерику, абзац девятый.
— А! Вы слышали? — восхитился дракон, оборачиваясь к ближним. — Дилан, ты что-нибудь знаешь про Томаса из Акивианы?
— Кто это? — подхватил его брат. — Какой-нибудь лорд, трусливо сбежавший за границу?
— Это святой, мудрость которого жива уже триста лет, — ответила я бесстрашно, не обращая внимания, что настоятельница дергает меня за край рукава, приказывая замолчать. — А что останется после вас хотя бы через пятьдесят лет?
Над столом повисла гробовая тишина. Дилан де Венатур медленно поднялся, кладя ладонь на рукоять кинжала, лежавшего на столе — младший брат только что разрезал им хлеб.
— Сестра Виенн хотела сказать… — вмешалась наставница, и голос ее дрожал.
— Подождите, матушка, — остановил ее маркграф тем же небрежным жестом, что и раньше — своего брата. — Сестра Виенн и сама нам прекрасно пояснит, что хотела сказать. Язычок у нее движется достаточно проворно. Пока.
Я смотрела ему прямо в глаза — черные, как ночное беззвездное небо, и понимала, что ввязалась в слишком опасную игру. Надо ли продолжать? И не поздно ли уже отступать?
— Ты замолчала? Растратила вдруг все свое красноречие? — спросил дракон вкрадчиво.
Тянуть дальше было просто нельзя, и я заговорила:
— Простите, господин. Я спрашиваю себя, достаточно ли вы прославили свое имя, чтобы о вас сохранилась добрая память? Ведь если вы накажете ничтожную монашку за то, что она цитировала вам святое Писание — это не сделает вам чести и может перечеркнуть все ваши прежние подвиги. Да и король посчитает, что вы обошлись очень сурово. Ведь именно указом короля монастыри и их обитатели получили статус неприкосновенности перед светскими лицами. Вы же не хотите, чтобы вспоминая ваше имя, люди говорили: а, это тот, что нарушив закон короля, воевал с монашкой из монастыря святой Пучины?..
— Нахалка! — выдохнул Дилан де Венатур и сделал шаг вперед, но его брат вдруг расхохотался.
Да как расхохотался! До слез, повалившись на подлокотник.
Я снова спряталась за спинку кресла, а матушка-настоятельница пребольно ущипнула меня за руку.
— Простите ее, милорд, — сказала она дракону, когда тот отсмеялся и сделал глоток вина из предложенного бокала. — Она слишком молода и горяча, как и ваш младший брат…
— Она молода и горяча, вы правы, матушка, — согласился дракон. — А еще остра на язык и знает королевские законы. Не только цитатник Писания, но и свод законов. Целая библиотека — и все в маленькой женской голове. Хороша ваша Виенн, мне нравится. Я забираю ее.
[1] Книга Иова, 40:26
2. Развлечение от скуки
— Как это — забираете? — изумилась мать-настоятельница. — Вы шутите, милорд?
— Ничуть, — заверил ее маркграф. — Я хочу ее, она будет меня развлекать. А раз я ее хочу, что меня может остановить?
Дилан рассмеялся, падая в кресло и возвращаясь к трапезе.
— Милорд! — ахнула мать Беатриса. — Что я от вас слышу?!
— Да не беспокойтесь вы, матушка, — маркграф вытянул шею, пытаясь рассмотреть меня. — Жен мне и так хватает, а вот цитатника нет. Вам же он ни к чему — всем известно, что вы прекрасно знаете священное Писание. А?
Младший брат опять обидно засмеялся. Я не видела лица настоятельницы, но прекрасно чувствовала ее гнев. Выучить Писание наизусть — труд еще тот. Это мне все дается легко, а некоторые и после десяти лет в монастыре читают службу по книге.
Сердце мое бешено стучало, и я вцепилась в спинку кресла, чтобы не упасть. Права была мать Беатриса, советуя не высовываться. Зачем надо было умничать и дергать дракона за хвост?
— Вы не можете забрать Виенн, — теперь голос настоятельницы дрожал уже заметно для всех. — Монастыри под защитой короля. Он не позволит, чтобы вы забрали и обесчестили монахиню…
— Я и не собираюсь обесчещивать монахинь, — успокоил ее маркграф. — Иначе про меня так и будут говорить потомки: это тот, который обесчестил монахиню!
Его люди захохотали, оценив шутку, а мне было вовсе не смешно. Как и матери-настоятельнице.
— Король не позволит, — сказала она уже тверже, и я мысленно поблагодарила ее.
— Ваша Виенн — не монахиня, — сказал дракон и хмыкнул. — У нее накрашены глаза.
Я невольно прижала ладони к лицу, закрывая глаза. Жженая пробка. За три года в монастыре я так и не отвыкла от этой привычки — подводить глаза, как и расчесывать волосы каждое утро. Сначала на меня ругались, но потом смирились. Ведь я и в самом деле не была монахиней.
— Девушка еще не приняла постриг, — нехотя согласилась мать Беатриса, — но она готовит себя к божественному служению…
— Но еще не приняла. Значит, никаких нарушений закона не будет, — дракон подпер голову рукой, посмотрев искоса. — Да бросьте упираться, матушка. С учетом того, что она — действительно, девушка, сколько вы за нее хотите?
— Сколько хочу?! — настоятельница всплеснула руками. — Да за кого вы меня принимаете, милорд? Это дом молитвы, а не…
— Скажем, сто золотых? — предложил маркграф. — Я собирался посетить еще и монастырь Святого Сердца, но вполне могу развернуться и отправиться домой. Без ста золотых, но с малюткой Виенн.
— Милорд!
— Мой брат не любит просить дважды, — заметил Дилан, ковыряя вилкой в острых белых зубах. — Второй раз он требует, а на третий берет. Ловите момент, матушка, иначе заберет ее даром, и вы останетесь ни с чем.
— Двести, — сказал маркграф.
— Я очень к ней привязана, — сказала настоятельница деловито, и сердце мое сжалось.
Я уже знала этот тон — так мать Беатриса обсуждала стоимость повозок с дровами и сушеной рыбой. Неужели… неужели… Для меня небо и земля поменялись местами, а эти двое продолжали торговаться, будто я не стояла в шаге от них.
— Двести пятьдесят — окончательная цена, — дракон пристукнул ладонью по столу.
— Святому сердцу вы хотели пожертвовать сто золотых, — напомнила настоятельница, — и хотите забрать мое сердце всего за двести пятьдесят?
— Во сколько вы оцениваете свое сердце? Назовите цену?
— Пятьсот, — спокойно ответила мать-настоятельница.
— Похоже, ты покупаешь принцессу, а не монашку, — подначил брата Дилан.
— Да как вы можете! — я обрела, наконец, дар речи. — Я не принадлежу монастырю! А вы, милорд, — я смело посмотрела в драконьи глаза, — не можете меня купить! Я — свободная женщина, и по Правде короля Рихтера…
— Тебя может продать только король, — закончил фразу дракон. — Но припомни-ка последний пункт в этом параграфе? Сможешь?
— Если свободный, полусвободный или благородный, — начала я текст наизусть, — попросит помощи в монастыре, и помощь будет предоставлена, то король над ним не властен, а властен… — я замолчала.
— Ну? — с удовольствием спросил дракон. — Мне продолжить? «А властен только настоятель или настоятельница, и лишь они распоряжаются его судьбой, платят виру за проступок или предают светскому суду». Так что и тут мы не преступим закон.
— Зачем я вам? — спросила я тихо.
Меня услышали только дракон и его брат, потому что в зале было шумно — люди маркграфа со смехом и жаром обсуждали торги и стучали ложками и бокалами.