— Ага.
— Я хороший!
— Ещё бы!
— Так объясни, почему она мне не дает?
Мика залипла: вопрос был из разряда философских. Оглядела Нода — косая сажень в плечах, лапищи на манер лопат, рожа широкая, нос приплюснутый, переломаный столько раз, что считать задолбаешься, в глазах проблеска ума не обнаружено.
— Дура потому что, — резюмировала Мика, — Души твоей не видит. А уж у тебя её… во!
Колдунья попыталась показать, сколько души, как-то неловко дёрнулась, и кружки покатились по полу. Все радостно заржали.
— И агрегат у тебя ничего так. И тело. Точно, походи перед ней голым! — воодушевилась Мика, — Она ж не слепая?
— А ты откуда знаешь — про агрегат? — заржал Нат, один из воинов, — Любофь, да? — и изобразил губами что-то малопонятное.
— Это ты показал, как сосешь воду из чайничка? Рада за тебя, ага. А голыми я почти всех вас видела. Лечила потому что, а не это вот все. Тьфу. Я со своими — ни-ни! Это как срать себе в кровать, сам потом в этом же дерьме изваляешься.
— Видел я твои ни-ни, — хмыкнул ехдненько Бран, — Но да ладно. Нод, ты нам лучше поведай, что за новая пассия?
Мика только фыркнула — после третьего литра Бран всегда забывал, что он простой парень и умных слов знать не должен. Мика не одёргивала: кому надо, и так в курсе, а другие не заметят — не меньше приняли.
— Она того… поэт, — выродил Нод гордо. Все за столом застонали — все бабы, в которых влюблялся Нод, были, как на подбор, душами такими тонкими, что не поймешь, как подступиться. На кой он выбирал таких — загадка загадок, но сердцу не прикажешь — это было как раз про Нода.
— Где ты её откопал вообще? — выразил общую мысль рыжий Марко.
— В Вилли, — мечтательность в тоне громилы перевалила за все границы адекватного, — Она стихи на площади чистала.
Умолкли все, как на панихиде.
— И о чём они были? — конечно, Бран, кому ещё тут стихи интересны?
— О любви, — расплылся в улыбке Нод, — Я половину слов не понял, но у ней так глаза сияли… Как сигнальные заклятья!
Все молча выпили.
— Так ты ей тоже стихи почитай, — воодушевился Бран.
— Лучше не надо, — буркнула Мика.
— Вот что б ты понимала, Зелёнка? — возмутился полулис, — Сама ж такая, а все туда — бабы. Лучше со своей личной жизнью разберись — сидит вон за баром, сюда косит. Заодно и перестанешь о чужих агрегатах думать!
Мика скривилась — лис, как всегда: не в бровь, а между ног.
— Так вот, стихи, — Брана было уже не остановить, — Можно с чего простого начать, нерифмованного, как во времена раннего Предгорья. Что-то вроде: "Взывая к тебе на краю пропасти, изнывая в долине воды от жажды, мне не надышаться ни единым вдохом, и выдох — как боль, и дрожь — как агония, и ты — как запрет, когда до тебя, моё единственное небо, мне не дотянуться без сломанных крыльев, не докричаться сорванным голосом, не коснуться, как я мечтаю".
Мику передёрнуло, и она наткнулась на взгляд лиса-полукровки — удивительно трезвый.
— Не, — Нод заржал, — Опять ты ерунду говоришь. Это не стихи, Бран. Стихи иначе звучат!
У мага глазищи полыхнули, и кто знает, не кончилось бы дело очередной кучей малой, но тут, как гром, загремел голос Натана:
— Какого… прямо… просто… вы так нализались?! — заорал он, — Зелёнка, все понимаю, но ты…
— У меня травма! — возмутилась Мика, — Меня украсть хотели!
— Оригиналы выискались. Живы?
— Не, — махнула колдунья рукой. Натан вздохнул и рявкнул:
— Ну и пёс с ними. Все, кабака! Лавочка закрыта! Разошлись по комнатам, быстро! У нас завтра уже встреча с нанимателем, а от вас разит, как из бражной.
Мика вздохнула, но послушно встала. Ой, ноги… правая, левая… щас она уснёт, и никаких снов. Правда ведь? Не вписавшись в особо хитровыкрученый вираж, Мика врезалась в какого-то громилу.
— Эй, образина, смотри, куда пр… — громила вдруг исчез, а её осторожно подхватили знакомые руки.
— Снова ты, — буркнула Мика, вдыхая солоноватый запах, и под пытками не смогла бы сказать, чего хочется больше: бежать со всех ног или слизывать этот аромат с него языком, чтоб получше запомнить вкус, — Что тебе надо от меня?
Хотелось спросить строго, зло, но вышло почти с отчаяньем. Ос прижал Мику к себе чуть крепче, распахивая дверь в её комнату.
— Я мог бы сказать, но ты не поверишь.
Мика хмыкнула:
— Не поверю, говоришь?
— К сожалению, пока нет, — Ос попытался устроить её на кровати и отойти. Ну уж нет! Мика вцепилась в него руками, магией и даже губами — кожа на шее оказалась идеально-солоноватой, тёрпкой, как она и думала.
— А мне кажется, я знаю, чего ты хочешь, — шепнула она доверительно, — Так сделай это, здесь и сейчас. Хватит мотать нервы и тебе, и мне. Я готова.
Он чуть отстранился и заглянул ей в глаза.
— Я не хочу, чтобы это было так, здесь, в этом клоповнике. Ты пьяна и не понимаешь, что творишь. Я не хочу.
Губы Мики покривились в усмешке, а рука скользнула вниз, слегка сжимая доказательство кое-чьей лжи.
— Не хочешь? Не похоже… — по его телу прошла дрожь, — Нравятся такие, как я? Извращенец, но мне даже лучше, — её руки скользнули по пуговицам, местами расстегивая, местами отрывая их с мясом, — Ты знаешь и сам, что ты — как картинка. Тебя хочется… всего облизать, как мороженое. Поиграем по моим правилам?
— Нет, по моим, — и все изменилось. Её руки прижали к матрасу чужие, более сильные, не позволяя вырваться и даже сдвинуться, сверху навалилось тело, фиксируя на месте, и она непроизвольно вздрогнула. Дёрнулась, но без толку — это кого другого она могла легко сбросить, того же Дики, безропотно принимавшего её правила игры к общему их удовольствию, но здесь этот номер не проходил. Вот в чём была проблема с Осом — он был сильнее.
Сердце отчаянно забилось, магия забурлила. Мике стало тошно от самой себя — ни туда ни сюда, как собака перед двумя мисками или тупая бабень в розовом из женских книг.
— Выпусти, — голос охрип. Ос хмыкнул:
— Уже не такая смелая?.. — и принялся шептать, покрывая её кожу лёгкими, нежными поцелуями, — Не сразу и не так… ты должна запомнить: меня не надо бояться, только не меня. Ты — моё небо, я скорее умру сам, чем причиню боль тебе, понимаешь? Но, уж прости, — он прикусил острый кончик уха, отчего Мику замкнуло, как плохо скроенные защитные чары, — Это будет по моим правилам. И я расскажу тебе обо всем, что хочу проделать с тобой. Сначала…
От контраста между жёсткой, фиксирующей хваткой рук и нежными поцелуями, между страхом, оцепенением от чужого контроля и охватывающей тело истомой Мику вело так, как на её памяти никогда. Его шёпот добавлял ситуации прелести, потому что воображение пустилось вскачь, и всего, о чём он говорил, хотелось сейчас и здесь. Потому, когда он отстранился, она смогла выродить только нечто среднее между протестующим стоном и выдохом:
— Куда?
— К себе, — выдал этот бог обломов, тяжело дыша, — Нам пора остановиться.
Серьёзно? Мика ухмыльнулась и с силой провела ладонями по его бокам:
— Как знаешь, но учти: шаг на выход, и я пойду вниз, искать кого другого. Хочешь?..
И вот тут он, наконец-то, поцеловал её в губы. И чары окутали Мику, унося в мир ярких и приятных снов.
— Доброе утречко!!! — прогудело над бедовым Микиным котелком так громко, что в черепе разразился звон колоколов из храмов Толстого Счастливого бога, — Подъём, напарник!
Мика отчаянно простонала и, выдав в ответ что-то определённо матерное, попыталась закопаться в подушку. Без особой надежды, правда — с Натаном такие фокусы никогда не проходили.
— Не дождешься, — предсказуемо прибавил громкости партнёр, — Меньше надо было пить вчера! Я за здоровых образ жизни! И, если серьёзно, поболтать надо, так что отскребайся от кровати.
Мика простонала, но послушно приняла сидячее положение — обрывки воспоминаний мелькали в голове на манер рыб, выныривающих пузом кверху в застоявшейся реке.
— Тебе вон водички кто-то — прям не догадаться, кто! — оставил. Выпей, что ли!