Собирался дождь. Насколько я помнила, он собирался ещё позавчера, но сегодня тучи клубились всё темнее и гуще. И даже сюда, в лесную глушь, долетал холодный ветер.
После Таминой утренней каши с сыром я взбодрилась настолько, что сама побрела навестить свою пациентку, заранее страшась снова увидеть мумию.
Пожилая женщина сидела на лавочке, задумавшись. Седые волосы были тщательно расчёсаны и убраны в узел. Сама она была одета в чистую рубашку, а ноги прикрывал плед.
— Доброе утро, как вы себя чувствуете? — никогда не понимала, как правильно навещать больных и какие вопросы следует задавать. Может, научусь когда-нибудь.
— Всех добрых дней тебе, деточка. Мне сказали, что ты меня разбудила, — её взгляд рассеянно скользнул по моему лицу и вернулся к разглядыванию стены. Моя персона совершенно её не интересовала.
— Да, — просто сказала я, — только не была уверена, что вы не рассердитесь за это. Но вы выглядите гораздо лучше.
— А ты заботливая девочка. Молодёжь сейчас редко думает о стариках, растут неблагодарными бездельниками.
— Вы ещё очень молоды, — кажется, я её шокировала, — моей бабушке больше семидесяти, и она ни дня не проводит без какого-то дела. А вам, наверное, и пятидесяти нет. В этом возрасте дамы по второму — третьему разу замуж выходят. А как вас звать?
Её брови взлетели на середину лба да так и застыли. Улыбка пропала, как не было. Зависло молчание.
— Вы простите, я, наверное, что-то не то сказала, — неловко извинилась я и выскользнула за дверь. Уф, надо всё-таки поспрашивать, о чём говорить в таких случаях.
В совершенно дурном настроении отправилась проверять свои постиранные вещи. Ну конечно, джинсам нужна погодка потеплее, чтобы высохнуть за шесть часов. Жалко, что Олег так и не показал, как можно просушить. Но ничего, в академии покажут.
Пора бы выезжать. Но… мы в ответе за тех, кого пролечили.
Удивительно, но все нашли себе какие-нибудь дела. Одна я чувствовала себя неприкаянной. Тамия с Арсидом потащили стирать большую корзину белья. Ёж с Тошкой гуляли поблизости, каждый раз принося большие охапки хвороста. Даже Тошка таскал ветки в пасти. Потащилась за ними.
— Ёжик, — просительно позвала я. — Что вы узнали?
Ёж во избежание перешёл на русский и обстоятельно стал рассказывать:
— Зовут дамочку Арисьей, село — часа четыре хода отсюда на запад. Муж был охотником, сколотил этот скворечник. Умер с детьми во время красной лихорадки лет двадцать назад. Арисья позвала к себе жить племянницу с семьёй. Год за годом, дети подрастают, а стареющая тётушка не нужна. Но за так из чужого дома хозяйку не выставишь, началась политика выживания. Куском попрекали, с детьми не разрешали общаться, по селу слухи пускали, подруг отвадили, ну и по мелочи пакостили. Тётка и ушла сюда. Надеялась, что опомнятся, позовут обратно, ан нет. Она здесь около месяца, сразу после холодов ушла, никто не навещал. Мы стали смотреть — в ларе всё до крупинки выбрано. Она нам денег за лечение предлагала, да мы без тебя не взяли.
— И теперь как?
— Не знаю, — пожал плечами Ёж, — у неё спросить надо, чего она хочет.
С этим-то как раз и проблемы.
С родника бежали Арсид с Тамией, издалека крича:
— Сейчас ливанёт, убирайте всё под крышу!
Крупные капли тяжело падали, появляясь, казалось, прямо над моим лицом, поднятым к близкому небу. Это было приятно — прохладные, стекающие по щекам дождинки. Щекотные, мокрые, напоенные грозовой свежестью, смывающие неудачи и недопонимания.
— Даша?
— Не трогай её, сейчас придёт.
— В дом, все в дом!
Я слушала этот мир. Дышала им, внимала ему, радовалась долгожданному дождю вместе с лесом, открывала самые глубокие поры с землей, падала каплей, разбиваясь в хрустальные брызги, отражаясь тысячей солнц в сотнях глаз.
Мир пел, звучали струны магии, и миллиарды живых существ вплетали свои партии в общую тему. Я задохнулась от восторга и невозможности больше выдерживать это великолепие.
Открыла глаза, возвращаясь в привычную реальность. Кажется, не прошло и минуты. Ёжик затаскивал под крышу собранный хворост, Тамия открыла дверь Арсиду, нагруженному подсохшим бельём. Я быстро оглянулась — мои вещи не успели собрать. Сдёрнула их с ветки, схватила Ежа и успела заскочить под крышу за секунду до того, как обрушился настоящий ливень.
— Юноша, затопите печь, — скомандовала с лавки ожившая дама, — мои ноги не выносят сырости. Вы, Арсид, присаживайтесь на мою лавку, ничего, я потеснюсь, не в первый раз. Вы, деточки, занесите к печке дров, а бельишко можно было на воздухе оставить. Здесь всё равно не высохнет, только вонять будет. Выставите, пока дождь, под навес. Ящерица ваша не кусается? Пускай у входа ляжет. Чтоб вы знали, ящерицы не боятся дождя. Но ничего страшного, можно и пожалеть животную. Только держите её подальше от меня. От неё бородавок не бывает? Тесно, конечно. Говорила я мужу…
Сбитая с толку потоком указаний, я оглянулась. Видимо, печкой называлась обмазанная глиной широкая труба с утолщением внизу, куда Ёж подсовывал палки. Да и в целом хижина представляла собой не пойми что, обмазанное глиной. Места и впрямь было немного, наверное, метров девять в квадрате. Но и это строение способно согреть и послужить убежищем на ночь.
Тамия живенько начала толкать тяжёлую корзину. Я задержала девушку, подсунула под ручку корзины палку попрочнее и ухватила за один конец. Тами схватилась за другой, и мы выбрались наружу, где я магией соорудила над корзинкой зонт, а под ней — подставку. Дождь лил как из ведра, не собираясь утихать. Хворост тоже начинал подмокать, поэтому пришлось укрывать и его.
В хижине стало теплее от разожженного огня.
— …только назло, словно я враг какой. Слова плохого в жизнь не сказала, а она всё поперёк, разговаривать не желает, только и слышала от неё, что работы полно и некогда ей рассиживать, как некоторым! Это она про меня, значит. Что ни говорите, если в детстве не воспитали правильно, потом не исправить. Хотя я старалась, да, бывало…
Не особо вслушиваясь, я расстелила пенку поближе к печке, плюхнула в середину сумку вместо подушки и, обняв Тошку, попыталась задремать.
— …вырастила, считай. Старшая вся в маманю: с утра дома и не видно, то в огороде, то в поле, то у реки с одёжей возится. Вечером приходит, и сразу спать. Соседские девки с женихами гуляют, а наша даже плясать не ходит. Тьфу. Я ей говорю: так и помрёшь, ни разу не застонав под мужиком, вспомнить нечего будет. Племянница как закричит на меня! Да-да! В моём же доме такой хай подняла, ненормальная! Я ей прямо сказала, мол, правда жизни, пусть знает, чай, не ребёнок.
Я нервно оглянулась на юную девушку. Ёжик с Тами устроились по другую сторону сумки, болтая вполголоса. Арсид, принявший на себя огонь, спросил про зятя.
— Мужик ей душевный попался. Бывалоча, плесну ему наливочки, сядем с ним по-человечески, порядком. Для мужика-то, конечно, первым делом еду надо поставить. И я когда с ним выпью и закушу, не убыло же с неё? А уж я потом заметила, что она меньше на ужин готовить стала. Сели, поели — и нет больше ничего. Да и меньшая у неё проглот, враз тарелку каши, как в прорву. Я тогда пойду да у соседки хоть каравай займу. А назавтра она спечёт, а я потихоньку и отдам. Моими силами семья и сохранилась. Зять выпьет наливки, закусит хлебом и говорит: "Одна ты, Арисья, меня понимаешь". И почнёт рассказывать да такими словами, что аж сердцу тесно, такова мужицкая жаль. До слёз дойдём, а выговоримся до донышка, до полуночи. И легче жить-то становится. А она, бывало, проснётся, увидит нас и начинает ругаться. А мужик, может, только душу на место поставил! Не понимает, а туда же…
Это был совершенно иной тип рассказчика. Если Арсид умело сменял темп речи, громкость голоса, помогая себе мимикой и жестами, и смотрели мы на него во все глаза, как на настоящего артиста, который улыбнётся — и ты улыбаешься с ним, нахмурится — и ты сердишься, а потом и не понимаешь, на что. Высокий голосок Арисьи звучал протяжно, она никуда не торопилась, повествовала грустно и торжественно, как на панихиде.
— …мужней сестры дочь. У них вся семья такая — молчуны. Свекровка меня лишь раз и позвала помочь, когда свёкор помер. Я уж к ней по-ласковому, говорю: "Помер мужик-то, как жить теперь будешь?". Спрашиваю: "Не снился? С собой не звал?" А у ней ни слезинки — что мужа схоронить, что котят придавить — разницы нет. Только и говорит мне: "Ты, верно, устала, Арисьюшка, поди домой, отдохни". Да. Любила меня больше своих, как придём навестить, завсегда самый большой кус пирога мне отделит. Мужа моего пошлёт забор поправить или гряды вскопать, а меня и попросит: "Ты уж проследи за ним, Арисьюшка, женский глаз зорче в хозяйстве". Доверяла, да.
Я постаралась незаметно оттянуть рукав и глянуть на часы. Время — два часа. До ночи ещё долго. Что же делать? При этой говорунье ни планшет не вытащить, ни телефон. Славно, конечно, валяться и разглядывать Тошкины чешуйки, упругие и блестящие, но не весь день же! Да и этот нескончаемо льющийся монолог утомил, я очень понимала эту неведомую свекровь, только пирога под рукой не было. Встала, ещё не зная, чем займусь, а мне уже дело определили:
— Деточка, ты по нужде собралась? Возьми чугунки, поставь под дождик, надолго зарядил, успеет наполнить-то. А обратно дров ещё захвати…
Я выскочила за дверь, захватив чугунки, поставила их в центре полянки. Так, надо магические галоши, иначе мои ботинки долго не протянут, и зонт.
Небо плотно затянуло серой пеленой, ливень перешёл в моросящий дождик. А выстиранное бельё вообще не имеет шансов высохнуть в корзине. В рюкзаке была верёвка, но возвращаться не хотелось.
Как же Олег сушил футболку?
А если попробовать тот же пылесос, только пусть будет водосос?
Кхм, Эмма Петровна меня бы не поняла, сказала бы, что я подхожу к вопросу совершенно без выдумки.
Во! Пусть будет испаритель-разглаживатель! Два толстых крутящихся валика, я видела на картинке.
Первым делом убрала все наколдованные ранее магические мелочи, а то вдруг в итоге не хватит "пропускной способности"? Потом установила большой тент, накрывший меня с корзиной, хворост и свободное место для испарителя. Итак, два валика, неплотно прилегающих друг к другу, насажены на железные штыри, с одной стороны смыкающиеся шестерёнками, а с другой стороны соединенные планкой с дырками. Один штырь свободно торчал из дыры, а второй заканчивался ручкой, как на деревенском колодце, только из пластика, и, конечно, вся конструкция стояла на подставке, под которую я сунула вторую корзину. По идее, именно туда будет сваливаться высохшее бельё.
Первоиспытательницей стала тряпочка от Ёжиковой хламиды, на удивление хорошо переносящая все сваливающиеся на неё испытания. Она успела побывать бинтом, марлей при промывании крупы, доской для разделки рыбы, веником, мочалкой, да мало ли чем!
Постаравшись максимально аккуратно разложить тряпочку на одном из валиков, я крутанула ручку. Тряпочка зашипела, выбрасывая клубы пара, и в подставленную корзину спланировал отглаженный сухой лоскут.
— Получилось!
— Я уже говорил, что ты любишь всё усложнять?
Я подпрыгнула от неожиданности и повернулась. Рядышком с кучей хвороста сидела на корточках любопытная компашка: Ёжик, Тамия и Тошка, куда ж без него.
— Что это у тебя, гладилка? — Ёж спросил, будто и впрямь видел конструкцию, — если зубцы шестеренок сделать помельче, то прокручиваться будет ровнее.
— Ты видишь? — удивилась я, — а ты, Тамия?
Все трое синхронно кивнули.
— Даже ты, Тошка? Здорово!
"Значит, у меня новый уровень! Я смогу больше!"
— Можно было пылесос на втягивание воды переделать, — Ёжик разглядывал планку с дырками, — у тебя сейчас эта палка выскочит, сделай тут заклёпку какую, что ли, чтоб дальше не уходила, или с другой стороны на палке устрой расширение, — он поднёс раскрытую ладошку поближе к валику, — холодный. Чем же он испаряет?
— Магией, — уязвленно проворчала я. Мои прежние магические поделки никто в этом мире не видел, следовательно, не критиковал. Ну что ж, если бояться замечаний, то в академию можно и не ходить, возвращаться на печку. Ан нет, Тошка в браслет уже не свернётся. Струсить не выйдет. Значит, принимаем критику к сведению и улыбаемся! — Будешь ручку крутить?