Глава первая. В чертогах памяти. (отредактированная)
— Я тебе не верю.
— Поверь мне…
Улыбаюсь и мотаю головой — не могу. Его теплая ладонь накрывает мою щеку, дыхание обжигает лицо.
— Просто… верь.
Всю свою жизнь я убегала от проблем. Разными способами: с помощью плеера с наушниками или интересной книги, наглотавшись таблеток или просто на своих двоих. Только от одного человека я так и не смогла убежать — от самой себя.
Глава 1. В чертогах памяти.
Что делает человека самим собой? Что проявляет нашу личность, и есть ли эта пресловутая личность на самом деле? Может, это просто набор поведенческих тенденций или действий в разных ситуациях?
Изменчивых, в своем роде, между прочим. Как вообще можно им доверять, если они все время меняются? Сделав когда-то давно выбор, мы меняемся под действием его последствий, или же наоборот остаемся прежними. Раз за разом, адаптируемся от последствий своего выбора и последствий выборов других, чтобы в конечном итоге понять, что ты уже совсем не тот человек, каким был раньше. Даже больше, не тот человек, которым видели люди вас раньше. Ведь, то, каким воспринимает сама себя личность и каким видят человека другие люди совсем разные вещи.
Раньше мама была очень религиозна, маленькими она водила нас по воскресеньям вместе с папой в храм. Мне там не нравилось, было скучно, но зато после всегда покупали мороженое. Ещё когда ей становилось грустно, она начинала петь «Hallelujah» и папа из другой комнаты кричал ей заткнуться. Это было привычно, и как-то по-доброму, но именно эта часть моего детства мне больше всего дорога. Частенько она согревала меня в самые сложные моменты, хотя иногда даже этого тепла мне не хватало, чтобы согреть замерзшее от одиночества сердце. Как это странно — рядом с родными людьми чувствовать себя одиноким.
Все изменилось, когда вернулась старая мамина болезнь, она не перестала молиться, но в церковь больше не ходила. Однажды я спросила ее почему, и она мне ответила: «Он разочаровал меня, не хочу молиться в храме, пока не избавлюсь от этого чувства». Не знаю, кого она имела в виду под ним, но не Бога точно.
В нашей семье странное отношение к религии, она как будто есть в нашей жизни, и даже занимает важное место, но на самом деле пустой звук. Отец приходил на службу в церковь каждое воскресение, но не для участия в таинствах причащения или исповедания, а чтобы побыть немного подальше от мамы. Я поступала, примерно, так же. Все школьные годы ходила в церковь — это место с особенной атмосферой, там было спокойно и можно было подумать, и вернуть себе внутренний покой. Оно значило для меня много, но в какой-то момент уже не смогло спасти от пропасти.
Когда стоишь на краю, что угодно может толкнуть тебя в бездонную пропасть, но чаще всего ты спрыгиваешь туда сам. Не видя выхода из сложной ситуации, подростковый максимализм показывает один простой вывод. Только взрослые понимают, пускай и не всегда, что это совсем не выход — это ещё одна пропасть. Но взрослых рядом не было, вообще никого не было. Как и до этого и все время после. Каждому нужен такой человек, который ему бы говорил: все, хватит жалеть себя. Но лучше, если этим человеком для себя будете вы сами. Вот только я такой не была, я была плаксой, точнее остаюсь ею. Жалость, жалось, жалость… Все что хотела я и хочу.
«Жалкая». - сказал он мне и эти слова совсем ничего не изменили.
Разве только одно — заставили меня по-настоящему, всем сердцем, его ненавидеть. Не из-за ударов, противных слов и насмешек, даже не из-за отвратного поступка, а из-за того, что он не захотел меня такую жалкую жалеть.
Только вдумайтесь в эти слова и поймете, насколько низко я пала в попытке доказать себе то, что является ложью для всех, кроме меня самой: Даша Петрова — сильная и независимая, умеет принимать все удары судьбы. И вот эта Дашка сейчас, как и раньше мечтает, чтобы кто-то пришел и спас ее, в очередной раз, да ещё и просто так! Может даже пожалел, на ручках поносил, слёзы утер, да хоть кровь со лба вытер, а то единственным видящим глазом ничего разобрать не могу из-за нее.
Но желающих, как и раньше, сделать это не наблюдается, так что приходиться самой. Чувствовать грудью, пускай и прикрытой свитером, каждый камень то ещё удовольствие, уже молчу о руке, которая совсем не слушается. Мне даже кажется, что то, слегка белое и выделяющееся на фоне кровавого месива — моя кость. От этой мысли становится поистине жутко и страшно, так что успокаиваю себя тем, что, мне кажется, и это просто в воде что-то в рану попало.
Боль — это хорошо, это значит, что я жива, все ещё жива. Даже когда меня выворачивало наизнанку, после жуткого пробуждения от удара животом в ствол дерева. Какое-то старое дерево упало в речку, преградив тем самым течение, именно это меня и спасло, ну ещё и то, что я животом ударилась, и все содержимое легких и желудка попросилось наружу. Если учитывать, что плавать меня никто не научил, да и самой не довелось, то выбраться из этой западни самостоятельно даже в сознании я бы не смогла. До берега добралась по дереву ползком, слезла на берег и поняла, что идти не могу по причине того, что из левой ноги торчит ветка толщиной с большой палец ноги. Кое-как сев сдираю рукав с целой руки, выдергиваю палку из ноги и перевязываю ее. Сердце бешено колотится в груди, больно и холодно, но даже не могу повернуться на спину, лежу на боку, уткнувшись лицом в тину. Адреналин ушел, и я чувствую жуткую усталость, холод и боль. Ядерный коктейль всех самых ужасных ощущений, но я почему-то криво улыбаюсь.
Ногам холодно очень, обувь унесло куда-то с течением, только носок на правой ноге ещё остался, но от него, как и остальной мокрой одежды тепла мало. Пожимаю ноги к груди, мне даже кажется, что так я смогу согреться. Изо рта идет пар, дышать больно, губы распухли и жутко болят, но лучше так, чем никак, носу досталось куда больше.
Может закричать? Позвать на помощь? А что я скажу, когда меня найдут? «Спасибо» или «простите»? Разве вообще будут важны слова? Если я не убила человека, то из-за меня погибло целых два человека. Пускай один из них это заслужил, но кто им дал право выбирать, кто достоин жизни, а кто нет? Даже столь никчемный человек как я, понимает, что жизнь — это не игрушка, что своя, что другого человека. А они играют, играют, играют… Как будто не замечая сколько жизней при этом ломают. Насколько же я глупа была, не воспринимая их всерьёз. Возможно живя все время в своем мирке, под какой-никакой защитой родителей, умышлено не замечала происходящего рядом зла и выросла такой жалкой.
Даже перед смертью меня бросил, альфа-козёл!
Если стоит жить ещё, так только что бы отомстить, не так как я хотела по-пьяни, а по-настоящему. Хочу увидеть на его красивом личике слёзы, хочу сделать ему настолько больно, чтобы он рыдал из-за меня.
Кашляю так сильно, что заваливаюсь с бока на живот. Лицо пачкаю в тине, но меня это мало заботит. Меня сильно клонит в сон, что неудивительно, ведь уже день, и я устала. Хочу просто спать, мне даже не холодно уже, только очень больно.
Проваливаюсь в сон незаметно, здесь хорошо, нет боли и так тепло. Вокруг темнота, такая чёрная и бесконечная. Сначала она несет покой, а затем разочарование. Хочу куда-нибудь в другое место, все равно куда. Сон меняется, меня даже слегка ослепляет солнце. Такого красивого рассвета я не видела никогда. Цвета странные, разве на самом деле существуют такие? Высоко, внизу удивительный и немного знакомый пейзаж. Кажется, это тот выступ, на котором та странная статуя Белого волка. Оборачиваюсь и не нахожу ее, одни скалы, укрытые снегом, даже старых развалин нет. Почему я здесь? Хотя какая разница.
Сажусь на выступ, опускаю ноги над пропастью и спокойно смотрю вниз. В жизни никогда бы так не сделала, боюсь высоты. Даже по открытой лестнице боюсь ходить, а тут кажется бескрайняя пропасть, скрытая облаками. Так высоко, что чувствую себя невесомым облачком. Распрямляю руки в стороны и, кажется, что лечу. Может спрыгнуть? Это же всего лишь сон? Мне часто снилось, как я падаю в подобную пропасть. Всегда после этого вздрагивала в реальности и просыпалась. Может, и в этот раз проснусь?
— Привет, — слышу голос и вздрагиваю всем телом, но почему-то не просыпаюсь.
Оборачиваюсь на него и сразу же зажмуриваюсь. Юра? Что в моем сне делает Говерла, да ещё и такой как был в детстве? Решаюсь открыть глаза снова, но его там больше нет. Теперь передо мной стоит Кристина, улыбнувшись, садится рядом со мной, пока я не могу поверить своим глазам.
— Чего застыла? — толкает меня плечом и с блаженной улыбкой закрывает глаза. — Смотри, красота-то какая!
— Кристина! — на глаза наворачиваются слёзы, что не вяжется со счастливой улыбкой.
Она жива, жива! Обнимаю ее, чувствую, как хлопает по спине, приобняв в ответ. Объятья длятся слишком долго, не могу отпустить ее. На глаза наворачиваются слёзы, и позволяю себе плакать и не отпускать. Конечно же, это не она, моя сестра мертва. Может и я тоже? Разве я могла после всего, что со мной случилось умереть так просто? От переохлаждения или потери крови? Смеюсь, судорожно прижимая такого знакомого и такого же не знакомого человека к себе. Смех сменивается слезами, с такой неудачницей как я, могло случиться что-то подобное.
— Тихо, тихо, моя дорогая, — говорит теперь уже моя мама.
Вытираю слёзы, отстраняюсь и с удивлением смотрю на маму. Не ту, которую видела вчера дома, а молодую и здоровую, такой она была ещё до болезни. Помню эту ее короткую прическу, мы с братом сидели в парикмахерской, пока ее делали. Этот свитер, зеленый вязаный, она его связала сама, а потом он сгорел, Эмма спалила его. Даже юбку эту помню, бордовую, подарок бабушки маме на день рождение.
— Кто ты? — спрашиваю и сразу же вижу, как образ меняется и передо мной теперь Ваня.
«Что ты такое?» — уже кричу, замечая такую знакомую улыбку брата. Обычно он улыбается, слегка зажмурившись, когда собирается солгать.
— Извини, у тебя столько близких людей, я не могу выбрать кого-то одного. — начинает говорить «это» сначала голосом брата, а потом заканчивает уже другим. — Кого ты хочешь увидеть? Может его?
Да и выглядит теперь как он. Рука сама двигается, когда я сталкиваю его в пропасть, и он летит в бездонную белизну. Все ещё не могу понять, что происходит, только смотрю в белые облака под ногами.
— Странная реакция, ну да ладно, — слышу за спиной все тот же голос.
Резко поворачиваюсь, чуть не свалившись в ту же пропасть. Пускай это сон, как он мог здесь оказался? Поднимаюсь на ноги, отхожу от края. Заношу руку для удара, но сама себя останавливаю. Это не он.
— По крайней мере, обниматься не лезешь, так что, пожалуй, оставим этого близкого тебе человека, — глаза режет эта надменная улыбка, насмешливый голос бьет по ушам.
— Нет! — кричу.
Даже дергаюсь вперед, желая то ли снова столкнуть в пропасть, то ли просто испугать. Напоминаю себе снова, что это не он. Разворачиваюсь, чтобы не видеть больше этого лица, а то точно сорвусь.
— Что ты такое? Зачем здесь, да ещё в этом дурацком… образе? Убери его!
— Не могу, я уже выбрал, как ты выразилась, «образ» для разговора с тобой. К тому же у вас так много общего.
Он улыбается, той самой гадкой улыбкой, мне даже не нужно поворачиваться, чтобы понять это. До зубного скрежета хочется столкнуть это нечто снова в пропасть.
— У нас нет ничего общего. — смотрю на рассвет и понимаю, что он уже не такой уж красивый. — Зачем тебе разговаривать со мной и что ты такое?
Вот умеет он все портить, даже при том, что его здесь как бы и нет. Уникальная личность, уникальный козёл, альфа-козёл.
— Разве? Ваши чувства друг к другу так похожи, что складывается впечатление, что вы половинки одного целого.
Издевается, точно издевается! На вопросы не отвечает, к словам цепляется, по больному бьет. Он, точно он, или просто «это» принимая чей-то образ на себя, приобретает не только внешность выбранного человека, но и его характер. Слышала я что-то подобное, ещё как слышала! Половинка, одна на миллионы!
— Да сколько повторять: не верю я в ваше связывание! Нет его, нет!
Об умопомешательстве на запахе и ломке по нему не говорю, слишком гадко.
— О, так ты знаешь? Ну и отлично, а я уже думал, как тебе сказать об этом.
Вот опять, поворачиваюсь резко к нему и не могу отличить от настоящего. Точнее заехать по лицу хочу кулаком, даже несмотря на то, что знаю, что это не он. Мало мне было столкнуть его раз, ох как мало!
— Не смешно, что ты такое? — сдерживаюсь, твержу себе «не он» мысленно. — Что тебе от меня надо?
— Я же сказал, поговорить, — «это» делает шаг на встречу и до боли знакомым движением убирает волосы с моего лица.
Отхожу назад и сама прыгаю в пропасть. Проснуться, хочу проснуться! Воздух выбивает из легких, зажмуриваюсь изо всех сил. Ощущение падания пугает, но я все равно не просыпаюсь. Открываю глаза только когда понимаю, что снова стою ровно, а не падаю вниз. Оглядываюсь, снова скала, снова он.
— Почему…
— Почему ты не можешь проснуться? — опережает меня он со своей гадкой улыбочкой.
Молчу, и он молчит, оглядываюсь по сторонам. Это кошмар? Мой персональный ад? Если это и правда он, тогда становится понятно, откуда здесь он, все же без него мой ад просто невозможно представить.
— Я…
— Нет, ты не умерла, — снова опережает он мой вопрос.