Во время длительной, сложной операции мы с моей командой сохранили половые возможности Джекса. Теперь я об этом жалею. Станет ли он насиловать меня как Блэр Мираджу? О боже, не хочу думать о том, что эта девочка переживает сейчас. Стены здания толстые, никто не услышит ее криков, только зрители перед экранами.
Я цепенею, дышать становится трудно, мое возбуждение пропадает. Джексон и в самом деле на мгновение смог меня возбудить, хотя я его боюсь. Это не нормально!
Мы, рабыни, по крайней мере защищены от беременности, хотя на этом всё. Каждому мальчику в возрасте двенадцати лет делают вазэктомию[3], при которой отсекаются семенные канатики. Место в городе ограничено. Продолжать род разрешено только тем, кто может гарантировать генетически совершенное потомство. Тогда, после тестикулярной экстракции сперматозоидов[4], яйцеклетка оплодотворяется в пробирке и подсаживается женщине, желающей иметь ребенка. Листы ожидания длинные, в то время как люди за пределами города размножаются безостановочно. Я могла бы им позавидовать.
Сквозь пелену слез я рассматриваю Джекса. О чем он думает? Запутался ли он так же, как и я? Никогда раньше я не была так сбита с толку, мои мысли скачут, как шальные, туда-сюда. Неужели он хотел возбудить меня, чтобы унизить?
Он пристально смотрит на меня, и я смотрю ему в глаза — что-то в них не так. Холод исчез, уступив место чему-то еще. Глаза блестят, словно Джекс в горячке.
Помимо этого, его дыхание учащается, руки поднимаются от моей талии к груди. Мои предательские соски скучают по губам Джексона и его шероховатым пальцам, радушно принимая то, как он щиплет и крутит их.
Я и не подозревала, что мне понравится такое обращение. Но оно не должно мне нравиться, если это делает он!
— Мне нравятся твои пышные формы, серва, — шепчет Джекс и встает. При этом он поднимает вместе с собой и меня тоже и прижимает к своему телу. — Теперь ты должна заплатить!
— Нет! Пожалуйста, нет!
Он вытаскивает меня из ванны, так что я ударяюсь коленом о ее край. Через ногу проходит резкая боль, но это всего лишь ноет задетый нерв. Мое сердце жестко бьется о грудную клетку. Что он собирается сделать? Джекс хватает меня за руку, берет с полки большое полотенце и толкает меня за дверь.
— Нет, пожалуйста! — Я хочу убежать от него, но он ловит меня сзади и обхватывает рукой мой живот. Я дрыгаю ногами, но он просто поднимает меня выше. Я ожидаю, что он бросит меня на кровать, но вместо этого он несет меня к двери в туалет.
— Не могу больше ждать, я должен сделать это прямо сейчас! — рычит он и при этом смотрит прямо в камеру над нашими головами. — Но без вас. Я хочу насладиться моей малышкой один.
В туалете? Он серьезно?
— Пожалуйста, Джекс, я сделаю, что ты захочешь, только не делай мне больно! — Я плачу и молюсь за свою жизнь, мне едва хватает сил говорить, настолько сильно парализует меня страх. Я вишу в его хватке и позволяю ему затолкать меня в комнатушку.
Джекс захлопывает дверь и прижимает меня своим обнаженным, горячим телом к холодной стене. Здесь темно, он не включает свет. Он не хочет видеть, что будет со мной делать?
Вода из ванны смешивается с моим потом, я вдруг начинаю дрожать, мои зубы стучат друг о друга.
— Пожалуйста, не… — Я оседаю в темноту, но Джекс продолжает держать меня в своей железной хватке. — Я не убивала его, Джексон, ты должен мне…
Он закрывает мне рот рукой, в панике я пытаюсь сделать глоток воздуха. Он хочет задушить меня!
Но вместо этого он шепчет мне прямо в ухо:
— Тсс. Я знаю.
Я замираю, слышу только его дыхание и бег моей крови. Мне послышалось?
— Не бойся меня, я ничего тебе не сделаю, док. — Он медленно убирает руку от моего рта. — Мне нужна только информация.
Док?
Его хватка ослабевает, Джекс заворачивает меня в полотенце и снова прижимает мое дрожащее тело к себе.
В чем дело? Я сплю? В его голосе больше нет раздражения, и он нежно гладит мою руку.
Мой голос срывается.
— Но ты только что… — Я очень хорошо помню, как он сорвал «одежду» с моего тела и как смотрел на меня в туалете.
— Это была всего лишь игра, чтобы никто ничего не заподозрил.
А его ступня у меня между ног тоже была игрой? Но этого никто не видел.
— Ты мог хотя бы в туалет отпустить меня одну.
[3] Вазэктоми́я — хирургическая операция, при которой производится перевязка или удаление фрагмента семявыносящих протоков у мужчин. Эта операция приводит к стерильности (неспособности иметь потомство) при сохранении половых функций. У мужчины после вазэктомии сохраняется половое поведение: либидо, эрекция, эякуляция. Но непроходимость семявыносящих протоков приводит к отсутствию в эякуляте сперматозоидов. Внешний вид спермы обычный. Яички сохраняют свои функции.
[4] Тестикулярная экстракция сперматозоидов — получение сперматозоидов прямо из ткани яичка.
— Я боялся, что ты что-нибудь с собой сделаешь.
Он беспокоится за меня? Какую игру он ведет? Я растеряна, мой разум не может осознать такую перемену.
Джекс тянет меня за собой, и внезапно я оказываюсь у него на коленях. Он сидит на унитазе.
— А кроме того, так я мог незаметно осмотреть эту комнату, — шепчет он. Его теплое дыхание гладит мою шею и я чувствую покалывание. — Я не нашел ни камер, ни микрофонов. Да и директор шоу пообещал нам, что нас не будут снимать в туалете.
Это всего лишь слова! Я видела, как Джекс смотрел на меня. Я глубоко дышу, чтобы успокоиться. Мой пульс всё еще сто восемьдесят[5].
— Тогда почему ты не включаешь свет? — Интересно, здесь есть зеркало? Думаю, нет. Потому что за зеркалом прекрасно можно спрятать камеру. Он молчит секунд десять, затем отвечает:
— Ты больше не должна меня бояться. Я видел, как ты смотрела на меня.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты видишь то, что видят во мне все остальные: монстра, убийцу. Мои шрамы пугают тебя.
— Это не так. Я врач. Твои шрамы меня не волнуют.
Он сильнее прижимает меня к своей груди.
— Ну, значит ты видишь во мне только убийцу.
— Конечно я думала, что ты хочешь меня убить, в конце концов это твоя работа, — шиплю я. — Откуда мне было знать, что ты разыгрываешь передо мной спектакль? — Я спасаю жизни, он отнимает их. Могу ли я доверять такому человеку?
— А если бы я не был Воином, ты хотела бы меня?
Его прямой вопрос шокирует, мое сердце делает скачок.
— Что? — выдыхаю я, хотя правильно его поняла. Это что, официальное заигрывание? Здесь, в комнатах удовольствия?
Сцена в ванной еще яснее встает перед глазами, мой клитор дергается, когда я думаю о том, где была его нога.
Хотела бы я его, если бы он был обычным горожанином? Кроме его тела я ничего о нем не знаю.
Джекс откашливается.
— Забудь. Что произошло тогда в больнице? Почему тебя осудили?
Фух, сменил тему.
— Ты же знаешь это. Все знают.
— Я хочу услышать твою версию. Но сначала ты должна закричать.
— Что?
— Помни о шоу.
Я почти забыла о нем! Здесь, в темноте, с Джексом, на его большом, сильном теле, он обнажен, а я прикрыта лишь полотенцем… Но там, снаружи, поджидает свора перед экранами. Все думают, что Джекс сейчас делает со мной ужасные вещи.
— Не-е-ет! — кричу я, готовая рассмеяться, если бы положение не было настолько серьезным.
Я сижу с Воином… Нет, я сижу на голом Воине в туалете в комнатах удовольствий и играю на публику. Сказали бы мне такое год назад, я бы ни за что не поверила.
Я обнимаю Джекса одной рукой за шею и чувствую сухожилия. Они твердые, как стальные канаты. Его кожа и короткие, взъерошенные волосы еще влажные после ванны.
— Сначала расскажи ты, — шепчу я и склоняюсь к нему. — Я хочу знать твою версию. — На слушании дела Джекс сидел среди зрителей. Мне казалось, что я чувствую его яростные взгляды на своей спине, я боялась, что он убьет меня прямо в зале суда. — Мне показалось странным, что тебя не выслушали.
[5] У среднестатистического здорового человека нормальный пульс в покое равняется 60–80 ударам в минуту.