Ближе к утру я наконец был удовлетворён своей подготовкой к экзамену, позволив себе поспать несколько часов. Проснувшись, быстро привел себя в порядок, собрался и пошёл на экзамен. Студенты всегда спорили. Лучше заходить вначале или в конце. Одно из мнений о том, что быстро отмучился и свободен. Второе о том, что экзаменатор в конце экзамена устает, понижает бдительность, больше времени на подготовку к ответу. Как по мне, лучше идти в середине.
Настала моя очередь. Непринуждённо зайдя в экзаменационную аудиторию, выбрал себе билет, традиционно тянул левой рукой, хотя сам я правша. Однажды кто- то сказал мне, что тянуть билет и пить алкоголь лучше лёгкой рукой, легче будет. Так и осталась у меня эта привычка. Вопросом билета была как ни странно кома, степени тяжести, способы вывода из неё человека, курс по восстановлению и реабилитации. Надо ли говорить, что в попытках помочь той девушке в больнице, я перелопатил всю доступную литературу. Ответив без подготовки на отлично, я направился на выход из аудитории поблагодарить её за случайно оказанную мне на экзамене помощь. Ведь именно благодаря ей я досконально изучил данный вопрос.
Сразу осуществить задуманное не удалось, так как преподаватель после экзамена будет подводить итоги. Настроение было хорошее, мысли о грустном как-то сразу испортились, а после мы всей группой отправились отмечать удачную сдачу экзамена в ближайшее кафе. Я не часто посещал такие мероприятия, но был хороший повод развеяться, поэтому и позволил себе немного алкоголя. Время летело быстро, разговаривали о том, кто где хочет работать. Некоторые хотели поехать работать в столицу, некоторых хотели стать военными врачами. Куда пойти работать мне, этот вопрос я много раз задавал сам себе. Хотелось приносить настоящую пользу людям, не просиживать штаны в кабинетах.
Первое, что я решил сделать, это набраться как можно больше опыта во время интернатуры. Лучший опыт там, где горячо, где много больных и много работы. Кто-то выкрикнул тост: «За молодых врачей!»
— За врачей!! Поддержали его все дружно. Чистый звон бокалов и родные лица. Врачи все наливали, чтобы веселиться.
Глава 3
— Извини, что давно не заглядывал, — сказал я, закрывая за собою дверь и заходя в больничную палату.
Её волосы, такие красивые и полные сил, развевались по подушке и казались такими живыми. Это придавало сильный контраст, глядя на их практически безжизненную хозяйку. Точечная, хрупкая фигура, болезненно худое лицо, тонкие руки, костлявые пальцы… И только ритмичное пиканье подключённых приборов говорило о том, что лежащая на этой кровати девушка все ещё жива. С того момента, как её первый раз увидел, прошло больше года, а с того момента, как она тут оказалась, уже более трех лет. Ошибка водителя, и то, что она в момент дорожно-транспортного происшествия переходила пешеходный переход, разговаривая по мобильному телефону, привели к неизбежны, трагическим последствиям. Глядя на фотографии, с трудом удаётся разглядеть этого светящегося жизнью, жизнерадостного человека. Осталось только надломленное, измученное приборами жизнеобеспечения тело с малейшим намёком на сознание. Но волосы… Раньше я не обращал на них внимание. Так почему же сегодня они притягивают мой взор. Возможно ей становится лучше… От этой мысли сердце стало безжалостно колотиться, ведь волосы и правда выглядят как на фотографии, живые и полные сил.
Вышел из палаты, пошёл быстрым шагом, срывающимся на бег, к дежурному врачу. В голове только один вопрос…
— Здравствуйте, — сказал я, глядя на неё полными надежды глазами. Елена Александровна, так было написано на её беджике.
— Состояние девушки в коме, что лежит тут несколько лет, не изменилось? Как она? — Выпалил я на одном дыхании.
На что получил обрекающий на неудачу всех моих надежд взгляд, разбивающий все МОИ хрустальные мечты о чугунное ого-го реальности.
— В её состоянии уже давно не было изменений. Всё стабильно. Как растение, что просто живёт, как камень, что лежит, как луна, что просто светит так безмолвно и одиноко. Наверно, она чувствует себя примерно так же. Просто есть, её тело существует, но души в нем не осталось. Голос медика звучал как приговор. Смысл её слов от меня улетал, я не хотел их воспринимать и не стал.
Направился обратно к ней, к моей Луне, к моей Ласке. Заходя в Палату, посмотрел на неё. Мой безжизненный, но самый дорогой цветок, такой тоненький, хрупенький, как будто растущий в пустыне, умирающий от жары и жажды, но все ещё живой. Коснулся её руки, теплая. Газа закрыты, а ведь я ни разу не видел их в живую, я все ещё не видел твоих глаз. Должно быть, они красивые. Посмотрел на фотографию. Большие, яркие, светло-карие. Такие живые и сильные. Улыбка, что способна растопить лёд в сердце самого чопорного и грубого человека. Красивая
спортивная фигура, что желает заполучить каждый здоровый мужчина. Мысли о ней сбивали здравый смысл в моей голове, и наконец я вновь услышал её голос, которым говорила её память.
— Ты бы ей понравился…
— Спасибо за комплимент, — ответил я с лёгкой полуулыбкой и задал так волнующий меня вопрос:
— Как она? Ей лучше?
Ответ был сух и полон грусти:
— Новых воспоминаний мене не поступало, извини.
Да, диалог не получился, ну что ж бывает. И больше в этот день не слышал я голоса её. Сидел так ещё пару часов. Поправив простынь, что её укрывала, я вышел из палаты. Быть может, завтра будет лучше. Я надеюсь.
Обучение в интернатуре продолжалось. С того момента, что я наконец после шести лет учёбы в медицинском стал врачом, прошло ещё полгода. Почти каждый день я навещал свою Луну. Как ни странно, ей подходило это прозвище. Ведь время для её посещения у меня было только тогда, когда солнце уже садилось. Она для меня словно луна, вроде рядом, но все так же далека, всё так же молчалива, моя Ласка. Сам не заметил тот момент, когда её мать перестала навещать ее, может, что случилось. Мне не важно это. Теперь я и вправду считал её своей. Только своей. Проходят дни, я весь в учёбе. Нашему миру нужны хорошие
специалисты своего дела, они всегда востребованы. Чиновников и управленцев у нас столько же, сколько безработных и бездельников, которые приходят на работу и проводят её в своём кабинете, словно мебель, так говорила моя мама. С того момента, как поговорил с её памятью, мы стали общаться намного чаще. Сейчас в моем сердце жили двое, ведь только открыв сердце другому человеку, её память сможет с тобой говорить. Память людей и так переполнена злостью и обидами со стороны самого человека, поэтому она боится общаться с людьми, которые не открыли ей свою душу. Моя собственная так и не стала со мной говорить, наверное, обижается на меня за то, что я так наплевательски забывал все хорошее, а все плохое помнил. Да, люди такие. Делай добро, и этого не заметят, да и забудут. Один раз покажи им зубы — запомнят на всю жизнь. Задумываясь над этим, я начал задаваться вопросом. И что же мы люди имеем в конце? Обиду и ненависть на всех и жалеем себя свою жизнь?
Ответ прост, мы сами записываем на плёнку воспоминаний нашей жизни все гадости, а то, что нам делают хорошее, канет без следа в нашей памяти. Не удивительно, что мы не можем общаться с нашей памятью…
Моя интернатура была в области изучения мозга человека, не удивительно, что я выбрал это направление в конце обучения. Я понимал, что если я не помогу Ласке, то ей точно никто из людей не поможет. Постоянное чтение научной литературы, поездки к профессорам, изучение пациентов в клинике. Все это пополняет мою базу знаний в этой области. На дворе уже наступила осень, мои надежды умирали, словно летящий, гонимый холодным ветром, опавший кленовый лист. Снова больница. Стоя перед её входом, я наконец обратил внимание на то, как она выглядит. Явно бюджетная. На проходной спящий охранник престарелого возраста. Стены облезлые, больше серые, чем белые, местами прорастает плесень от влаги и сырости. Оконные рамы деревянные, стекла окон не разбитые и то ладно. Три этажа без надёжности, грусти и печали. Да… В эту больницу кладут умирать, а не лечить. Такое вот впечатление.
Внутри картина не лучше. Палата Ласки немного порадовала, чистая, светлая, со свежим бельём, позже надо поблагодарить санитаров, что приглядывают за ней. Моя луна все также ждала меня. Я знаю, её память рада моему приходу и покажет ей это во сне. Внимательно осмотрев её взглядом, пытаюсь найти отличия в её теле. Волосы живые и растут. Ногти подстрижены, а значит тоже живы. Хмм, интересно, они всегда росли или недавно начали. Надо уточнить этот вопрос у медперсонала. Есть выпавшая ресниц. Так, а это что у нас?
Испарины соли на лице точно на пути слез. Она что же это, плачет, значит. Это нонсенс. Бегом к врачам все уточнять. Встретить лечащего врача проблем не составило, она одна на всю больницу. Нашёл её в палате у больных. Опять вопрос все тот же и ответ похожий как в тот раз. Я наседал со своими расспросами:
— Но как же, ногти, волосы, ресницы. Не жизнь ли это?
— Тело живо её, именно поэтому она здесь, ведь сердце её тоже бьётся, но жизнь ли это в вечном сне? Я понимаю ваши чувства, и если вдруг она очнется, то я скажу ей ваш номер телефона. Увы, но это все, что я могу сейчас для вас сделать. Мы можем лишь её купать, менять белье, наполнить капельницу раствором глюкозы. Другого у нас нет, увы, вот так.
— Спасибо вам за это, ну а все же. На её лице соль от слез, такое может быть?
— Интересно, я обязательно проверю и узнаю.
— Простите, мне пора, полно работы, — сказала мне Елена и ушла.
Глава 4
Интернатура, как и ожидалось, довольно интересный этап в жизни врача. Человеческое тело стало словно открытая книга. Большинство болезней изучено, методы лечения разработаны. Мой куратор доволен моей работой. Всё это, конечно, хорошо, но к своей цели я не приблизился ни на шаг. Медицинская литература не отображала рабочих методов лечения комы. Куда там медицине, если даже вся современная наука в этой области лишь разводит руками. Существует множество центров исследования мозга, в которых ведётся работа, совершаются различные открытия, выявляются закономерности,
но до практического их использования пройдет не один десяток лет. Человеческий мозг, биокомпьютер, нейронная сеть и центр управления человека. Не удивительно, что человек умирает при его повреждении. Его схематичное строение достаточно просто: большие полушария, средний мозг, мозжечок, промежуточный мозг, мост. Что же не так…
В госпитале, где я проходил обучение, был современный аппарат магнитно-резонансной томографии. Для того чтобы начинать понимать хоть что-то, нужно диагностировать проблему, собрать данные, потом делать выводы.
Решено, обращусь за помощью к своему куратору. Он должен помочь мне провести МРТ на Ласке. Этим же вечером отправился в кабинет Полиновского Владимира Викторовича.
Куратор был строг, но справедлив. Большую часть своей карьеры проработал военным врачом, что впоследствии сделало его хорошим специалистом по реаниматологии и
травматологии. Данный человек имел кучу связей и за спасенные жизни соответственно пользовался заслуженным авторитетом. Он часто повторял одну фразу: «То, что врач делает для себя — это не жизнь, лишь вегетативная её часть, но вот когда кому-то нужна помощь. И благодаря твоей помощи, этому человеку стало лучше, вот это жизнь для врача. Это та грань, что разделяет профессию медика от другой».
— Разрешите? — спросил я, постучав в его кабинет.
— Да, Дмитрий Денисович, проходите.
Зайдя в его кабинет, без тени сомнения, не опуская глаз, решительно сказал:
— Есть пациент одной клиники, это мой близкий человек, и ему необходима диагностика в нашем госпитале.
Владимир Викторович помечал что-то в своём блокноте, возникла неловкая пауза. Поэтому я решил продолжить:
— Пациент в тяжёлом состоянии, у неё кома, я хочу сделать магнитно-резонансную томографию для определения степени тяжести комы и выявления причин её возникновения, что вследствие откроет мне пути лечения этого пациента.
Снова пауза, в кабинете тишина, слышны лишь звуки пишущей в блокноте шариковой ручки. Куратор все так же не поднимал на меня глаз. Что ещё ему сказать, нужно было заранее подготовиться к разговору, и вдруг он заговорил:
— Скорее всего, вы, как и все учёные, ничего этим не добьётесь, если бы МРТ могло показать проблему и пути её решения, тогда у нас в мире не было бы пациентов с длительным пребыванием в коме. Над вами посмеются, да и спасибо не скажут. Нам, врачам, не часто говорят эти слова, по крайней мере искренне я это редко слышал. Услышав его ответ, я позволил себе лёгкую улыбку и слегка расслабился.
— Значит вы поможете мне это организовать? — спросил я у куратора.
— С чего ты это взял? — спросил он в том же положении. После этого ответа я снова напрягся, но та его оговорка, она была сказана не просто так,
и я ответил:
— Потому что вы сказали "скорее всего", а значит, вы допускаете, что у меня есть шанс. А врачи всегда сражаются до последнего. Выпалил я на одном дыхании. Наконец он отложил свою ручку поднял на меня глаза. Тот пристальный взгляд я запомнил надолго, а на его вопросы, что он задавал, смог ответить только в далёком будущем, когда понял то, о чем он говорил. А спросил он следующее:
— Что ты знаешь о борьбе до конца, сынок, о борьбе до конца за жизнь человека? Всё думают, что это легко, и каждый сможет. А что будет, если ты все же проиграешь борьбу за жизнь близкого тебе человека? А если позже ты поймёшь, что он погиб по твоей вине?
— Ответь мне, Дима, что ты об этом знаешь?
Что мог ответить на эти вопросы юнец вроде меня. Ничего этого я не знал тогда, поэтому я молчал, но лучше молчать и быть честным, чем слукавить и выглядеть глупцом. Мой куратор тоже понимал это и принял моё молчание за ответ. Сложив пальцы домиком, он погрузился в размышления. Минута тянулась бесконечно долго. Наконец он ответил:
— Мы никогда не узнаем и ничего не сделаем, если будем бездействовать, да и тем более твоя узкая специализация как раз о мозге человека. Я внесу изменения в твой интернатурный план подготовки, постараюсь согласовать его с советом. Как будет что- то известно, дам знать. Это все, можешь быть свободен.
Когда он говорил свои выводы, на моем лице растянулась улыбка, и, выходя из кабинета, я понимал, вот он мой первый шаг, что я сделаю для неё. Я встал на путь действия, а не сострадания и горевания. Настроение было отличное.
Шли дни, съёмная квартира и две больницы, вот был мой стандартный маршрут этого года. В одной больнице моя интернатура, в другой моя душа. Вечерние звонки матери, последнее время в разговоре с которой появлялись сомнения о крепкости её здоровья.
Моего отца не стало, когда мне было ещё восемнадцать лет, несчастный случай на работе. Ирония судьбы, всю жизнь проработал электриком. Имея колоссальный стаж и опыт работы погиб от удара током, когда проводил электричество на один из строительных объектов. Мы пережили это событие.
С момента разговора о проведении МРТ прошло больше месяца. Я не напоминал о нем, ведь куратор и так знал, что это меня тревожит. Уверен, он решит этот вопрос. Лёжал дома на диване с научно популярным журналом в руках о современных достижениях науки, вдруг раздался звонок моего мобильного.
Время одиннадцать вечера. Куратор.