— Вы мне это прекратите, — предупредил я, — спекулянтов буду вешать высоко и коротко.
Перепуганные старшина артели старателей и купцы, торговавшие строительными материалами, кланялись и бормотали о своей безграничной преданности. Я с интересом посмотрел этот спектакль, а когда он мне надоел, поднял руку. Сразу стало тихо.
Я объявил о новом формировании цен внутри Кларии для своих поданных: себестоимость плюс не более двадцати пяти долей прибыли. Для чужаков цены пока оставил свободные. Надо же прожорливым продавцам всякого дерьма хоть где-то надувать людей.
Шевалье Дэмент благожелательно посмотрел на суету горожан.
— Через пару месяцев город можно показать хоть самому королю, — сказал он, — но для этого, друг мой, вам необходимо срочно съездить в столицу и испросить у короля аудиенцию, чтобы стать законно утвержденным бароном. А то вы уже по уши влипли в политику, вмешавшись в межгосударственные отношения, и при этом официально являясь десятником.
Да, что ни говори, а поездка в столицу стала неизбежностью.
Глава 18
В Тиссет я отправился один. Разумеется, с Мявкой. Анре аргументировал свое несогласие выделить мне спутников опасностью со стороны Ганворского герцога. Де Сэну он верил, но сам герцог клятву не давал и с этой стороны мог с легкостью потребовать возвращения под свой скипетр двух владений. Графство и баронство — шутка ли! — составляли где-то десять процентов Великого Герцогства Ганворского. Такой кусок на дороге не валялся и вряд ли герцог спокойно отпустит их.
Я согласился. Клария не завалившийся медяк, чтоб махнуть на нее рукой. На месте герцога я бы обязательно сделал попытку отбить город. На своем месте я бы остался в своих новых владениях, но Дэмент очень настоятельно рекомендовал утвердить за собой наследственные права королем. Иначе его величество может решить, что я не очень рвусь быть бароном и передаст владение одному из своих любимчиков.
Де Стоун, кстати, согласился со всеми рассуждениями шевалье и рекомендовал прислушаться к доводам Дэмента.
Звучало здраво и, заручившись обещанием шевалье и графа приглядывать за Кларией, я отправился в путь. Пешком предстояло идти не менее недели. Единорог домчал бы за два дня, но он подчинялся только хозяину, а чужака мог забить рогом и затоптать копытами.
Перед уходом я поинтересовался о словах де Сэна о Рыцаре Света.
— Красивая сказка, — буркнул де Стоун, — Солнцеликий иногда посылает своего представителя, чтобы уменьшить количество зла в мире. Он развивается в теле одного из разумных существ, обычно человека и когда достигает расцвета, в Кимане воцарится мир и благодать. Рыцарь обладает неограниченной маной и путешествует по миру со знаком волшебства…
Чем дольше он говорил, тем медленнее становилась его речь. И он завершил:
— А может и не сказка.
Я отмахнулся от него. Глупости. Мне лучше знать. Я на какую-то минимальную долю соединился с Солнцеликим и уловил его удивление своим существованием. Меня послал не он.
Сегодня предстояло пройти не менее тридцати даций и заночевать в придорожной гостинице, специально стоящей на этом месте для путешественников. Караваны проходили путь меньше, у них свой график. А для пеших при многодневном пути такое расстояние было достаточным.
Мявка сначала носилась по округе за бабочками и прочей живностью, но затем, притомившись, чинно пошла рядом. Кошечка моя все росла, но уже не верх, а по отдельным частям — стала более массивной холка, толще лапы. И голова стала больше, по крайней мере, у меня складывалось такое мнение. Сама Мявка на прямой вопрос о том, куда и как растем, уклончиво мяукнула и бросилась бороться, чтобы сменить тему.
Идти было не сложно. Широкий тракт, выложенный брусчаткой из местного твердого камня, позволял проглатывать дацию за дацией. Пообедали мы с Мявкой в придорожном трактире. Кошка по своей привычке сожрала больше, чем следовало, а я скромно обошелся фруктовым супом и ножкой местного аналога курицы. Мы немного отдохнули и пошли дальше, несмотря на красноречивые взгляды Мявки с просьбой добавить для передышки еще пару часиков.
К вечеру остановились в гостинице небольшого города. Там сначала свысока посмотрели на мой потрепанный мундир и небольшую сумку, но когда я назвался, да еще заказал роскошный номер из трех комнат, небрежно расплатившись монетой в пять серебряков, хотя красная цена ему пара серебряных момент за ночь, отношение изменилось портье низко поклонился и отправил мальчишку посыльного показать мне номер. Этот обошелся мне в пару медяков чаевых.
Оставалось поужинать, принять ванную и можно было идти спать. Мявка уже забыла обеденное переедание и хмуро посмотрела на предложенную порцию похлебки. Добившись моего внимания, она принялась лакать. С недавних пор Мявка принялась питаться за столом, требуя, чтобы ее миску ставили рядом с моей. Рост позволял и она, садясь по-турецки, располагалась за столом на том же уровне, как и я. Ела кошка аккуратно, понятно без ложки и вилки, а ртом, помогая себе лапами. Увидев, что меня не тошнит от ее способов питания, я пошел навстречу хвостатой задаваке. Серог куда противнее.
Слопав порцию, Мявка грустно посмотрела в опустевшую миску. Скосила любопытный взгляд в мою. Там было еще больше половины и она возмущенно оскалила зубы. Наверняка решила, что я ее обманул и у меня было еды больше.
Пришлось попросить трактирного служку добавить еще, а после того, как кошка расправится с супом, положить ей в миску с десяток карасей, выращиваемых в местных прудах.
Только после этого Мявка перестала дуться, когтями разделывая и поедая рыбу и благожелательно мурлыкая.
Я, не торопясь, пил вишневый сок, знаменуя конец рабочего дня. Ноги ныли, хотя и не так сильно, как я ожидал. Мявка развалилась на стуле с видом застрелите меня, но не трогайте. Ничего кошечка, осталось подняться на третий этаж и растянуться на кровати. Их было две и если она захочет, может занимать в спальне соседскую. Хотя вряд ли. Она либо залезет в мою кровать, либо устроится на коврике на полу рядом.
Покой и умиротворение было прервано подбежавшим портье. Угодливая улыбка перекашивала его лицо и я все удивлялся, почему его не сносит в бок.
— Господин, я крайне извиняюсь, но не могли бы вы перейти в другой номер.
Я соизволил удивиться.
— К нам прибыл господин, который любит именно этот номер.
Так-то мне все равно, но народившееся дворянское самолюбие заставило поставить вопрос ребром:
— Вы хотите меня оскорбить, милейший?
Почему я должен уступать?
Портье съежился, побледнел и затряс головой. Дворяне лечили наглость очень просто — простонародье убивали, не сходя с места, дворян — на поединках.
Я вполне мог убить портье, если бы посчитал его поведение хамским. И максимум, во что бы обошлось убийство — штраф в пять серебряков. Оказывается, жизнь копейка не только на Руси.
— Дети у тебя есть?
— Четверо, — на портье было жаль смотреть.
— Если еще раз покажешься мне на глаза, они станут сиротами. Иди.
Портье испарился. Но мне не дали спокойно посидеть. Расфуфыренный по столичной моде белокурый птенчик лет двадцати нарисовался перед столом. Роскошная, украшенная перьями страуса (а может быть петуха — откуда я знаю?) шляпа, темно-зеленый с золотом костюм и высокие сапоги делали его никоим подобием рождественской елки. На фоне этого клинок на боку выглядел чужеродным элементом, в какой-то мере даже смешным.
— Сударь, — с ходу начал он пудрить мне мозги. — Настоящий дворянин всегда уступает…
Расфуфыренный вдруг замолчал. Я со скукой ждал продолжения.
— Я требую уступить мне номер! — вдруг выкрикнул он.
Несколько человек — свита то ли из дворян, то ли просто слуги — заволновались.
Белокурый щелкнул пальцами. Запахло озоном. Да ведь эта елка использовала магию! Причем, без всякого предупреждения и явно боевое заклятие. Запахло не только озоном, но и откровенной наглостью.
Хорошо, у меня появилась привычка держать на выходе порцию маны, образовавшийся щит поглотил заклятие.
Мявка рявкнула, протестуя. Нахал посмотрел на нее и обмер.
— Это кто? — пробормотал он. — Я думал вас двое людей… Извините, большой кот.
Кошку он перепутал с котом.
Мявка растянула морду в гримасе, которую можно было оценить и как приветствие, и как угрозу. Белокурый в восторге стукнул себя по колену:
— Почешите мне за ухом! Послушайте, продайте мне его. Я дам пять золотых.
— Да, Мявка, дешево же ты начала стоить, — сказал я, — стареешь, что ли?
Мявка огорченно вздохнула. Цена ей тоже не понравилась.
— Десять золотых!
— Ага, и ваши харчи.
Белокурый не понял юмора и заявил:
— Кормить вас я не намерен.
Ильфа и Петрова на Кимане, похоже, никогда не было. Однако, хватит интермедий, пора начистить рыло грубияну.
Я откинулся на спинку стула и заявил:
— Сударь, ваша фамилия начинается с буквы твердый знак!
Белокурый замер. Я уже решил, что этот идиот проверяет свою фамилию, но оказалось, он пытается сдержать смех.
Мявка тоже фыркнула, вытащила последнюю рыбку и принялась, растягивая удовольствие, медленно жевать.