— У меня нет слов. Какое продуманное коварство!
— Ой, Жанна Маратовна, да посмотрите в социальные сети, — морщусь, вспоминая кое-что. — Особенно в «не наши». Коварство, как по мне, начинается с целей, а не с инструментов. Для примера, алкогольные компании действуют в маркетинге чётко по схеме: втягивание, вербовка, эксплуатация. Мне их реклама вообще не должна попадаться, потому что возрастной ценз. Однако же вываливается! Вот это коварство и сволочизм! На всех этапах.
— А что там? — из вежливости обозначает слабое любопытство директриса.
— Вначале заметил агрессивность рекламы алкоголя. При этом, не сразу понял, что раздражает не сам алкоголь, я-то его и не пью вообще… А массовость вроде бы "безобидной" рекламы. Для проверки собственных наблюдений, проконсультировался с опекуншей. И вот с ней — провели экспресс-анализ вечером "от нечего делать", из которого следует: пытаются ставить в мозги молодёжи маркеры. — Меня действительно покоробил в своё время один момент, но он явно за пределами моей компетентности, потому я просто отложил его в памяти. — Есть одна коньячная компания, мировой лидер. Вот у них, видимо, новый и активный территориальный менеджер по нашему региону, судя по тому, что я вижу в сети… У них же Целевая Аудитория уже полностью охвачена. Те, кто пил регулярно и был с деньгами, ими давно окучены пару лет назад. И они проработаны. Те, кто на границе по деньгам, и предпочитают обычно более дешёвые напитки, ими тоже окучены. Так вот эти коньячники сейчас начинают работать с молодёжью. Суть их текущей коммуникации: забивают в подсознание маркеры типа «Спорт — отстой, потрать деньги на полноценный отдых!». И визуализация — крутая вечеринка, на которую любой в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти попасть бы просто мечтал. Там и гендерные демонстрации противоположного пола, и идеально подобная ассоциативная цепочка… Вот это коварство!
— Ничего себе.
— Это не всё. Я же показывал этот опус в виде серии коммуникационных сообщений, попавшихся мне в разных каналах соцсетей, своей опекунше. Которая… Вот она говорит, работали чуть не доктора наук. И очень глубоко исследовали именно текущие тенденции нашего поколения, включая «ключи и крючки влияния». Говорит, что какую-то часть молодёжи они точно на свой образ жизни переключат. У которой самое лучшее времяпровождение будет ассоциироваться исключительно с праздным отдыхом. А единственный полноценный отдых — это где коньяк. Преимущественно оговоренного бренда.
— Получается какая-то целенаправленная диверсия? — настроение директрисы резко меняется на минорное.
— Да бог с вами, Жанна Маратовна. Какие диверсии? Слон не ловит мух… Просто заботливые бизнесмены, которые окучивают свою грядку. Так сказать, после сбора озимых, тщательно удобряют и готовят почву под следующий урожай: у них ведь купажи настаиваются десятилетиями. Вот они и мыслят категориями поколений. А сейчас просто готовят заранее гарантированных потребителей следующего купажа. Которые должны разделять ту систему ценностей, которая им выгодна: лучшее время — это отдых; любой отдых без алкоголя неполноценен; лучший алкоголь для отдыха — в их исполнении. Такая вот несложная цепочка шагов…[4] — Делаю вдох, переводя дух. — Вот там действительно коварство. Молчу, насколько наш государственный аппарат готов реагировать адекватно на такие вот вызовы и угрозы. По идее, Министерство вот против этого должно прививки делать в воспитательной работе. А не классиков двухвековой давности муссировать… Простите. — Меняю тему, чтоб мы сейчас не поссорились. — Давайте заполню заявление?
Глава 4
Когда забегаю домой, чтоб взять вещи в бассейн, на кухне застаю Лену, выставившую в ряд несколько бутылок пива и гипнотизирующую эту батарею своим взглядом.
— У тебя всё в порядке? — обнимаю её сзади. — А то выглядит как-то тревожно.
— Мелкий, не мешай. Это последнее прощание с… ай, не важно, с чем. — Лена отворачивается от пива. — Тебя кормить?
— Только не перед бассейном. А ты это всё что, пить будешь? — киваю на батарею пива на кухонном столе.
— Во-первых, оно безалкогольное, — показывает язык Лена. — Читай этикетку внимательно. А во-вторых, это не мне: Алия собиралась заскочить, по-бабски пообщаться. Тем более, мы с ней сейчас в одинаковом положении. А чего ты сегодня раньше?
— Заходил к директрисе об экстернате договариваться. Она предложила…
— … по-моему, нормальные вполне варианты, — Лена не удерживается, открывает одну из бутылок пива и жадно к ней припадает.
Опустошая примерно наполовину и вызывая этим смех у меня.
— Ты сейчас выглядишь, как алкоголик со стажем, — смеюсь. — Если б ещё и пиво было «боевым», а не «учебным»… А зачем ты пьёшь эту гадость? Ладно, понимаю, ещё б был в нём алкоголь…
— Ой, что бы ты понимал во вкусах… Сама не знаю, зачем, — разводит руками Лена, вызывая у меня новый приступ смеха. — Логического объяснения не имею.
— Надеюсь, твоей приверженности к здоровому образу жизни хватит на весь необходимый период, — продолжаю смеяться. — И мне не придётся тебя вожжами оттягивать от алкоголя и прочих антиобщественных проявлений.
— Пф-ф, смеёшься? — Лена пренебрежительно баскетбольным броском попадает пустой бутылкой в мусорное ведро, от чего то здорово гремит. — Воля бабы, Мелкий, крепче стали. Не переживай. У меня с головой всё в порядке.
Лена пересаживается мне на колени, обвивает мои плечи рукой и упирается лбом мне в лоб:
— Ты лучше скажи. Ты теперь на эту родину Юлдашева поедешь? Или что? Я у бати могу спросить, но там у нас прихвата точно не было. Я в курсе… И вообще, Мелкий, а почему бы тебе, вместо того, чтоб путешествовать при волнующейся жене за две тысячи километров, не согласиться с моим батей и не сделать этот экстернат через НИШ?
— Я решил, что это будет запасным вариантом. — Кладу руки Лене на талию. — Если я не справлюсь сам, то обращусь обязательно. Но мне не нравится сама схема, понимаешь? Такая вот помощь вырабатывает очень вредный, с моей точки зрения, рефлекс рассчитывать не на свои силы и навыки. А на какую-то заёмную помощь снаружи. Вот мне не хватает слов, чтоб всё объяснить, вернее, знаний. Но я понимаю, что начинать с крайних запасных вариантов — не есть путь успешной личности.
— Ла-а-а-дно, согласна, — вздыхает Лена, поднимаясь с моих колен. — Тогда вечером позвоню твоей директрисе. Спросим, что там за лицеи в кишлаках за Термязом.
— За Термязом лицеи совсем другого плана, — бормочу, — и в них лучше не попадать. Судя по мемуарам Бахтина… Нужная нам школа как раз таки по эту сторону, около него, а не за ним.
— Мелкий, значит, договорились? — Лена хлопает раскрытыми ладонями по столу несколько раз. — На принцип сверх необходимого не идёшь, если что, обращаемся через батю в НИШ?
— Точно. Всё, я в бассейн. Пиши в ватсап, если чего надо купить, раз ты сегодня на хозяйстве.
Огороженная резиденция в Бур-Дубае недалеко от Музея Дубая. Открытая беседка в западной части территории.
— Робби, если я сейчас дам слабину, они и дальше нас за людей считать не будут. Моя позиция проста: мы должны раз и навсегда отбить саму мысль о том, что с нами можно не считаться. И что на моей земле можно решать свои вопросы. Уже молчу о том, что имела место попытка покушения на нашего друга и гостя. В каком свете это выставляет Эмират? — эмир молчит какое-то время, потом добавляет. — Получается, они своими действиями говорят, что я тут не хозяин. Что со мной можно не считаться, и что я тут ничего не решаю. Поскольку ничем не могу управлять и даже своим гостям гарантировать безопасность не в состоянии. Ты согласен?
[4] В тексте краски сгустил в художественных целях. В реальности, конечно, конкретно с алкоголем всё не так грустно. И законодательные ограничения, в том числе на маркетинговую коммуникацию и Закон о рекламе, работают.
— Я бы не был столь категоричен, — дипломатично отвечает собеседник после некоторой паузы. — А давай подумаем, можешь ли ты получить что-то большее, чем заранее неудачная (давай откровенно) попытка поставить И-ь на место? Я сейчас об их стране и доктрине в целом.
— Есть только одна страсть, — смеётся эмир, — которая может заставить меня поступиться в этом вопросе. Если бы кто-то разрешил нам охоту на дроф. В естественной среде обитания.
— Они ж в красной книге, нет? — удивляется собеседник. — Я не в теме, можешь сориентировать?
— Робби, мы уже несколько лет у вас охотимся на неё! — смеётся эмир. — Ты что, не в курсе? И газеты не читаешь?[5]
— Да это вообще не моё, ни территориально, ни по зоне ответственности. — Продолжает удивляться собеседник. — А на каком основании вы это делаете? Или втихую и незаконно?
— Обижаешь. Всё законно. — Качает головой эмир. — Мы же за свои деньги поддерживаем на вашей территории популяцию и размножаем их. По несколько миллионов в год вкладываем. Более того, в соглашении чётко оговорено: можем охотиться только при условиях… Да и, как ты себе видишь тайную выгрузку у вас в аэропорту двух десятков наших джипов, когда мы прилетаем именно охотиться?
— Ну, вы же охотитесь не со мной, а с теми, кто на чуть другом уровне.
— Так ты только скажи, — эмир взмахивает рукой. — Мне ничего не стоит организовать запрос на включение тебя.
— Вот не надо… Знаешь, охоту, по моему мнению, любят те, кому не хватило острых впечатлений в обычной жизни, — смеётся собеседник эмира. — А я в своё время наохотился… И главное знаешь какая умная тварь эти копытные возле Зайсана? Когда едешь без ничего, просто пасутся и внимания не обращают на тебя! А когда автомат с собой возьмёшь на заднее сиденье, сразу отбегают за пределы! Как чувствуют![6]
Собеседники смеются, потом первый продолжает:
— Так а что ты тогда хочешь? Какую охоту тебе ещё, если вы и так охотитесь?
— В вашем законе оговорено только наше право на охоту, к которой больше никто не допускается. НО. Лицензии нам каждый раз дают разовые. И по времени действия каждая лицензия ограничена. И когда ваш первый президент, ниспошли Аллах ему долгих лет, умрёт, власть же по наследству никому из его потомков может не перейти? А жить ему осталось, к сожалению, гораздо меньше, чем он уже прожил.
— Тебе и самому семьдесят, — скептически смотри собеседник на эмира, после чего они снова смеются.
— Так у меня рака простаты нет. И я раз в квартал в Бундес не летаю, чтобы «от розетки подзарядиться».
— То есть, ты теоретически согласен? — уточняет первый собеседник, вопросительно глядя на эмира. — Если за тобой закрепят право охотиться, то об обмене пленными ты поговорить можешь?
— Моя благодарность будет безграничной, друг мой. И это будет не обмен, давай откровенно: у них нет в И-ле ничего, что мне нужно. Это будет мой подарок вам, который вы потом передарите, как считаете нужным. Поскольку я в подарок приму наследуемое право охотиться у вас. Закреплённое за нами.
— Сейчас ничего не обещаю, — задумчиво говорит первый собеседник. — Но там будет привязка срока действия этого разрешения к твоим финансовым вливаниям. Ты согласен, пока только принципиально, что для того, чтоб охотиться так, нужно постоянно поддерживать и популяцию, и сам заповедник? — Первый собеседник вопросительно смотрит на эмира.
— Вообще не вопрос, друг мой, — со снисходительной улыбкой кивает эмир. — На своего эмира у Дубая деньги есть. И всегда будут, тем более, столь небольшие… И давай договоримся ещё вот о чём: твой внук оформит отказ от претензий по нападению? Если вы этих пленных забираете и дальше их меняете, дарите, либо распоряжаетесь ими от своего имени, но уже без нас.
Собеседник непонимающе смотрит на эмира, потому тот поясняет:
— У нас срок давности по таким делам о-го-го: напали на твою дочь и внука. Плюс ещё на одну женщину. Чуть не убили второго парня. А вдруг твой внук через полгода или через год решит, что наказать обидчиков всё же нужно и подаст претензию в наш суд? Или что-то ещё, на «взыскание долгов»?
— Вообще не проблема, — чуть удивлёно отвечает первый собеседник. — Это как раз я решу, даже не выходя отсюда. Где мой телефон…
— Не нужно твоего телефона, — мягко перебивает собеседника эмир. — Мы официально отправим запрос в вашу прокуратуру; пусть твой внук в наше консульство подъедет и у консула откажется от всех претензий в адрес пленных. Ему же несложно?
— Вот ты недоверчивый! — сводит брови вместе собеседник эмира.
— Робби, — снова снисходительно улыбается эмир. — Эмирату в моём лице и неудобно перед гостем, которого чуть не убили. И стыдно перед тобой, поскольку на твою дочь покушались. И перед твоим внуком стыдно, который вынужден был твою дочь защищать, попутно спасая нашего гостя. Да и пленные, если по нормальным обычаям, принадлежат твоему внуку, Робби. — Эмир продолжает улыбаться. — Так что, давай хоть что-то в этой сделке оформим, как полагается? Если нужно, машину за ним пришлём от консульства.
— Вот не надо ваших машин от консульства с красными номерами ещё к нему в лицей, — недовольно бормочет собеседник эмира. — Не надо. Он найдёт, на чём приехать…
— Саша, я уже… — в кабинете педиатрии в приоткрытой двери появляется голова Котлинского, который был занят, когда у меня было «окно» и когда я очень хотел с ним поговорить. — А-а-а, ты ещё занят? Ну я у себя…
Появляюсь у него сразу, как только заканчиваю с последним на сегодня грудничком, которые по осенней распутице стали болеть ощутимо чаще. Теперь их за один приём редко бывает меньше десяти. Впрочем, лично для меня операция крайне несложная и быстрая.
— Игорь Витальевич, я тут свободное время использовал для подтягивания себя в теории, — начинаю, усаживаясь на стул напротив него, — и вот что вычитал. Можете это как-то прокомментировать с вашей высоты?..
— … Саня, озадачил. — Котлинский ошарашено смотрит на меня через пять минут. — Ты уверен, что это самая подходящая тема и для вечера, который конец рабочего дня; и для текущего исторического этапа?
— Насчёт вечера, а когда мы ещё с вами можем научно посоветоваться? — парирую. — А насчёт исторического этапа, что с ним не так? Я вроде в одной с вами стране живу, читаю всё. Что не так?
[5] https://forbes.kz/life/arabskie_sheyhi_priedut_ohotitsya_na_drof_v_kazahstan/
[6] Один близкий знакомый действительно служил в Зайсане, действительно оперуполномоченным военной контрразведки (при СССР), кажется, четыре года вместо двух положенных (его за выступление на коллегии сослали за то, что он поднимал вопрос, почему национальным кадрам расти не дают).