Пролог
— Ненавижу! — Горячим плевком сорвалось с языка, с шипением разнеслось по пространству. Кричать нельзя, а хочется. Приходится шепотом ругаться.
— Не-на-ви-жу! — Цокотом, в ритм каблукам, стучащим по офисной плитке. В мыслях, конечно же, в мыслях.
— Ненавижу… — змеиным шипением, чтобы заглушить сдавленные смешки окружающих, что доносятся вслед. Кажется, мне, конечно же, все это только кажется…
— Ненавижу, ненавижу… — я ненавижу эти презрительные взгляды, которые меня провожают. Я ненавижу ненавидеть, но ничего не могу с этим сделать сейчас.
— Я ненавижу тебя, Владислав Хмелевский! Какого хрена ты вечно портишь мне жизнь? — крикнула, распахнув дверь его новенького кабинета. Даже не думая, чтобы стучать и спрашивать,
— Надежда… Владимировна… Что случилось? — Вот. И опять испортил. Надо же, не успел занять место, которое должно моим быть, а уже совещание с утра собрал. Как последняя идиотка, опозорилась.
— Ничего хорошего! — Помирать — так с музыкой. — Для тебя, Хмелевский…
Прошипела последнюю фразу максимально зловеще и захлопнула дверь. С той же стороны, откуда и открывала. Развернулась и почесала назад. Нет, желание скандалить никуда не пропало. Но там — люди, их наши разборки с Хмелём не касаются. Потом разберемся. Никуда он от меня не денется. А от ненависти моей — и подавно.
Часть 1. Растоптана, но не сломлена. 7 лет назад
Глава 1.
— Надь, вот скажи, как у тебя это получается? Что пьешь? Седативное что-то? Или препараты посерьезнее? — Подруга Аня все никак не могла угомониться. Прямо подпрыгивала на ходу, то обгоняя меня и заглядывая в лицо, то притормаживая и дергая за рукав. Я поражалась, как это ей удается: коридор универа был похож на МКАД вечером в пятницу, трафик безумный и пробки нескончаемые, это студенты неслись в столовую, как стадо бизонов на водопой. А мы с Малининой буравили этот поток по встречной. Нам в столовую было не надо. Мы оттуда валили на крейсерской скорости. И вот Анька умудрялась идти спиной назад, вклиниваясь в поток молодых жеребцов и лошадушек, при этом ни разу не запнулась.
— Ань. Я за тебя переживаю. Не мельтеши ты так. — Поймала ее за руку, оттянула к окну. — Сейчас перемена закончится, тогда и пойдем спокойно.
— А как же… — Она подозрительно прищурилась… Ахнула, осознавая… — Ты что, решила прогулять эконометрику, что ли?
— Да. А что такого? Подумаешь, всего разок и погуляем…
— Он же в свою специальную тетрадочку записывает всех, кто пропускал занятия… — «Он» — это препод, которого ненавидели и боялись все студенты нашего факультета, начиная от третьего курса и далее. Мы были на четвертом, и наши мучения с эконометрикой только начинались.
— У него есть еще одна тетрадочка, в которой отмечены студенты с самыми лучшими работами на семинарах и контрольных. Тем идет зачет автоматом. И мы с тобой в эту тетрадочку уже попали. Так что, успокойся, Малинина, и сходим хоть по пирожку на улице сожрем.
— Ффффууу! Надя! В тебе заговорила провинция! — Жеманно сморщив носов и глупо выпучивая глаза, она передразнила нашего главного врага — Любезникову Жанну. От ее пылкой невыносимой глупости мы сейчас и бежали.
— Ань, я, действительно, не есть хочу, а жрать. Слона бы умяла, не пережевывая…
Собственно, причина моего голода и заключалась в Любезниковой. Это она, будто нечаянно, зацепила своей сумкой мой контейнер с едой. Я только его разогрела и приготовилась то ли позавтракать, то ли пообедать. Иначе — никак, не с моей работой, плавно переходящей в учебу. Только собранный со вчерашнего дня лоток, только хардкор… А эта фифа напомаженная оставила меня без еды. Еще и нос двумя пальчиками зажала. Будто запах разогретых сосисок и быстрорастворимой лапши — худшее, что она в своей жизни встречала.
— Надо было козе этой драной двинуть, как следует! Чтобы больше чужой едой не разбрасывалась! — Анька, стоило коснуться этой темы, снова завелась.
— Вот еще. Руки пачкать? Оно мне надо, Анют? — Желудок заурчал предательски, напоминая, что гордость — это хорошо, но материальное в нашей жизни пока что еще никуда не делось.
— И вот как ты могла спустить это все, ничего ей в ответ не сделав? — Я еле удержала подругу, чтобы та не вцепилась в волосы главной красавице нашего курса. Да что там, Любезникова метила на «Мисс Университет», не меньше. Не все соглашались, конечно, что нарощенные сивые пакли — это билет на подиум, но Жанке было, как всегда, начхать, на чужое мнение.
— А что я должна ей сделать? Мозги добавлять — так это, прости, из области магии. А я колдовских навыков не имею… — Развела руками, показывая, что и не против бы бедолаге помочь, да вот только не знаю, чем.
— Нет. Я. Не. Понимаю, Надь! Она же тебя оскорбила принародно! Как можно на это промолчать, а? — Малинина — девушка добрая, но крайне заводная. Особенно там, где ей кажется, что проявилась хоть капелька несправедливости. А «провинция» — для нее как красная тряпка для быка. Мы же с ней, вообще-то, из одинаковой провинции и явились.
— Считай, что у меня просто стойкий иммунитет на придурков.
— Ну, как так, а? Расскажи, где взять-то его? Может, какую прививку сделать?
Этот разговор был не первым и не последним, явно. Каждый раз, когда меня кто-нибудь цеплял, а я никак не реагировала, Малинина поражалась. И я уже просто прекратила объяснять, что имея в наличии старшего брата, который издевался над тобой все детство, других придурков просто перестаешь замечать. Просто эти придурки — посторонние, цепляют тебя случайно, и совсем не знают о настоящих больных местах. Поэтому задевают лишь по касательной. Им бы у братишки поучиться, вот он смог бы преподать настоящий мастер класс, как довести Игнатьеву Надю до настоящей белочки. Правда, и с ним я научилась бороться: игнор. Просто делаешь вид, что тебе параллельно на его слова. А еще лучше — соглашаешься. Толстая безмозглая корова? Да. И что? И ничего. Не интересно сразу. А если тебя обвиняют в провинциальности, так тут и притворяться не надо. Если правду в лицо говорят, смысл открещиваться?
— Анют, ты все равно не поймешь долгий ход моей философской мысли. Реально. Просто считай, что я слишком флегматична и чересчур устала, чтобы тратить силы на каких-то Жанн…
— О! Смотри! — Малинина где-то в детстве застряла. Во всяком случае, ее талант переключаться с темы на тему слишком напоминал мне трехлетнего племянника. Тот, абсолютно так же, как и Аня, умел задавать вопрос и забывать о нем, еще не дождавшись ответа. — Хмель-то, похоже, тоже решил прогулять!
Анька завороженно уставилась на проходящую мимо компанию из местных заводил-лоботрясов. Ну, как лоботрясов… Хмелевский, например, при всем своем раздолбайстве, умудрялся почти по всем предметам получить автомат. А на экзаменах никогда ни на что не соглашался, ниже пятерки. Даже если всем казалось, что в этот раз его безнадежно завалят, и лучше бы молча принял твердую четверку, он мог часами разговаривать с преподом, но свое «отлично» получал. Впрочем, это единственное, за что я его уважала. И, никогда и никому не признаюсь, кроме себя: тихо завидовала. Потому, что он реально знал намного больше, чем я. Лучшая гимназия в городе с математическим уклоном, а еще — масса репетиторов и дополнительных курсов, аналитический склад ума, хорошо подвешенный язык — преимущества на старте, которых у меня никогда не было. Все, чем Влад Хмелевский пользовался и, порой, злоупотреблял с самого первого курса, мне доставалось только сейчас. И то не всегда: не хватало ни сил, ни времени, чтобы просиживать в библиотеке или интернете и находить сведения, которые уже давно и прочно сидели в голове у этого парня. А порой мне казалось, что догонять его — труд напрасный и бессмысленный. В конце концов, надо уметь признавать, что рядом может быть кто-то, на порядок умнее и успешнее. Это очень трудно, когда в своей родной школе ты была звездой номер раз, гордостью, надеждой и оплотом всех учителей, привыкла быть самой-самой… А тут — хренакс! И оказалась смешанной с обычной серой массой. Таких гордостей и надежд у нас — минимум пол-курса. Остальные пятьдесят процентов: не надежда и не гордость, но школы такие окончили, что первые два года в универе просто скучали и не понимали, что они здесь делают.
Я привыкла к тому, что среди однокурсников очень сложно выделиться, опираясь только на мозги, а больше ничем, необходимым для этого, не обладала. Ни внешности яркой, ни машины, ни свободной хаты, где можно устраивать вечеринки, в запасе не имела. Было сложно свыкнуться с ощущением, что все люди вокруг смотрят будто бы сквозь тебя… А потом, неожиданно, стало как-то параллельно на это. Другие проблемы имелись, более значительные.
— Алло! Прием! Надя! Ты куда провалилась? Я с тобой, вообще-то, еще разговариваю… — Анька выдернула из грустных мыслей. Вот засада-то. Сначала Любезникова, потом Хмель на глаза попался… Они сегодня сговорились, что ли, навевать на меня мрачные настроения?
— Знаешь, мне, наверное, надо поесть и идти спать в общагу. — Вот она, причина моей грусти: есть хочу и не выспалась. А все остальное — так, ерунда. Мелкие раздражители…
— А ты, вообще, спала сегодня на смене? Или опять не вышло ни черта? — Веселье подруги резко сменилось на беспокойство. Вот же человек: вроде бы, и не настолько она мне близка, просто приехали из одного города, а потому и поселили нас вместе, а ведь искренне переживает, беспокоится… Только вот, мне от этого лишь одно неудобство душевное.
— Нет. Вроде бы, четверг. Обычно спокойно в будние дни, а тут все будто сговорились — перли один за другим. — Когда-то подработка в магазинчике на АЗС казалась мне идеальным решением всех финансовых проблем. Заправка была тихая и спокойная, стояла на отшибе. Я умудрялась и денег заработать, и позаниматься в перерывах между клиентами, а иногда и поспать несколько часов. Благо, девчонки-операторы, отпускающие горючее, меня жалели и просто насильно выталкивали в подсобку, вызывали только, если кому-то что-то действительно нужно было купить.
— Что-то у тебя все чаще такие дни случаются, Надь… — Мы уже подошли к небольшой заводской столовой, где кормили не хуже, чем у нас в универе, а ценник был на порядок ниже. Не знаю, кому пришло в голову наживаться на студентах, но у нас я могла купить только чай и булочку, а лучше — свое принести, а вот заводское заведение позволяло съесть целый комплексный обед и не разориться. — Тебе что взять? Как обычно?
— Так я сама возьму.
— Сиди. Вон, уже пошатываться начинаешь. Только, главное, не засни, пока я еду не принесу. Так что, твой любимый борщ и пюре с котлеткой?
— Ага. Деньги возьми…
— Ты мне в прошлый раз покупала, теперь моя очередь. — У Ани ситуация с финансами была получше моей, да и родственники в городе часто приглашали к себе с ночевкой, и периодически она пыталась меня подкармливать. Правда, безуспешно: я всегда контролировала, чтобы баланс между нашими «угощениями» никогда не превращался в долг перед подругой.
— Вот бы прикольно было, правда, если бы Хмель тоже сюда зашел, вместе бы прогуляли пару? — Малинина, порой, меня просто сводила с ума и своей простотой, позволяющей выпаливать вслух мечты, не думая, как они выглядят, и своими «необычными» мечтами. Сейчас она с аппетитом уплетала макароны по-флотски, прихлебывала компот и оживленно вербализировала все, что в ее блондинистую голову залетает. Благо, что и вылетало у нее все с такой же космической скоростью. В сухом остатке оставалась вполне себе практичная и толковая девчонка. Просто с очень сильно играющим детством в заднице.
— Во-первых, он даже в районе этом никогда в жизни не появится. Что ему делать среди заводов? — Борщ оказался горячим и наваристым, котлеты — почти похожими на мясо, мой организм, наконец, получил свою порцию еды, и теперь подумывал о том, чтобы вырубиться. Прямо здесь, в столовой. Поэтому улавливать бешеный поток мыслей, извергаемый Аней, мне уже было почти не под силу. Приходилось уточнять и спрашивать. — А во-вторых, зачем он тебе здесь нужен? Смотреть с отвращением на твои макароны, чтобы у тебя аппетит вперед на неделю отбило?
— Ты что… Надь, ты никогда у меня замуж так не выйдешь. Вот гарантирую! — Прямо в мой глаз уставились четыре зуба алюминиевой вилки, все — погнутые, и каждый — в свою собственную сторону. Пришлось отшатнуться немного. Показать, что я как будто испугалась.
— Вообще не вижу никакой причинно-следственной связи. Между мной, моим замужеством, заводом и макаронами.
— Игнатьева! Ты когда научишься мужиков замечать, а еще важнее — делать так, чтобы они тебя заметили, а? Хмелевский — самый классный парень в универе! Все вокруг мечтают хоть пару дней с ним рядом побыть… А ты спрашиваешь, зачем мне это надо… — противным голосом передразнила меня.
— А он что, снимает венец безбрачия наложением рук? — Прекрасно я все понимала. И то, что Влад — реально интересный человек, по всем параметрам, и то, что его мозг и внешность находятся в идеальной пропорции и равновесии. Ну, как, в идеальной… Из таких, как он, идеальные моральные уроды и получаются…
— Ты издеваешься надо мной?
— Ань, ты разве не понимаешь, что красивые мужики — это опасно? А если они еще и умные, то совсем беда. Хотя… Красивый дурак — это что-то невероятно страшное… В общем, не знаю я, что хуже для красивого: быть умным или не очень. — Запуталась в своих размышлениях, психанула, от того, что не люблю, когда начатую мысль не могу закончить… — Пойдем лучше домой, пока ноги еще передвигаются. А то на себе меня потащишь.
Глава 2
— Привет! Как жизнь? — До отвращения бодрый и веселый мужской голос ворвался в мои размышления. Недоумевающее приоткрыла оба глаза и осмотрела все задние ряды в аудитории. Нет. Не ошиблась. Они все так же пустовали, как и пару минут назад. Так какого, простите… черта, кому-то потребовалось приземлить свою задницу на моей скамье? Ну, не совсем моей, конечно… Все же, я надеялась, что первую пару философии мне удастся немного подремать. Анька обещала конспекты писать внятным почерком, чтобы я потом могла разобраться. И это не эксплуатация неработающих студентов. Я ей, между прочим, все контрольные по микроэкономике решала.
— Надь, как жизнь, говорю? — Ну, надо же, этот настырный кто-то не захотел понимать, почему я пытаюсь слиться с мебелью. Пришлось опять открывать оба глаза и внимательно смотреть на вопрошающего.
— Хорошо… была… совсем недавно… — Да, не гостеприимна. Да, не дружелюбна. И вообще, грымза злая. Но его и не звал сюда никто. Вон, сколько мест вокруг свободных. И не очень свободных, если очень сильно поболтать надо…
— Да брось ты! Выспимся все на том свете! — Смутно знакомая блондинистая рожа продолжала чему-то радостно скалиться. Точно! Этот … бессовестный человек постоянно ошивается рядом с Хмелевским. Этакий представитель местной элиты. Правда, кроме Хмеля, я в их компании никого по именам не знала, да и хотелось — не очень-то. Особенно теперь.
— А куда ты всех своих дружков подевал? Зачем ко мне приперся?
— Ты всегда такая? — парень, явно, такой встречи не ожидал. Радостная улыбка слегка померкла. Но, стоит отдать ему должное: продолжал делать вид, что ему до ужаса приятно меня видеть.
— Какая? Не трачу время на лишние ужимки, а сразу в лоб спрашиваю, чего от меня надобно? — Вообще-то, конечно, я вполне себе воспитанный человек, и выбралась не из такой глухой деревни, где о социальных нормах и обычной вежливости не слыхали. Просто сон — это самая главная ценность в моей жизни, и самая недосягаемая. И все, кто мешает мне им насладиться, автоматом переходят в разряд врагов.
— Ну, да… Как-то непривычно, знаешь…
— Считай, что мы просто монтаж сделали. Вырезали все лишние ужимки и ухмылки, положенные приличиями. И сразу перешли к содержанию разговора. Так вот. Чего тебе надобно? — Сон окончательно прошел, и теперь уже одолевало любопытство. Как правило, большинство желающих поболтать отваливало после первой же порции хамства с моей стороны. А тут, понимаешь ли, какой настырный нашелся… То ли у него дело такое важное ко мне, то ли просто иммунитет… Почти как у меня…
— А тебе не приходит в голову, что мне может быть просто интересно поговорить с тобой?
— Нет. Не приходит. А должно?