— Так ты сам разбудил меня… Зачем так пинаться-то?
— Да? Ну, извини тогда… Сама понимаешь, это не специально было… — и потянул ко мне руки, пытаясь уложить обратно. — Давай, забудем этот инцидент, и будем дальше дрыхнуть. Когда еще такая возможность выпадет? Неизвестно…
Он что-то еще бубнил под нос, на тему воскресенья, которое никак нельзя испортить ранним подъемом, а руками подгребал меня поближе к телу, обхватывал, опутывал…
— Ты мне не ответил, как я оказалась в одной постели с тобой. Мы же так не договаривались? — в объятиях Влада было тепло и удобно, и пофигу, что халат задрался куда-то на пояс…
— Ты уснула в кресле, я тебя перенес. Ждал долго, не ел, думал, что ты проснешься, вместе поужинаем… Потом прилег рядом, ждать уже надоело, и тоже вырубился.
— Ммм… Понятно, нужно было разбудить и отправить домой…
— Вот еще… Когда еще ты окажешься у меня дома, почти без одежды и сонной?
— Надеюсь, что никогда…
— Вот и я так подумал, что сложно будет заставить. Поэтому решил воспользоваться ситуацией.
Это было даже забавно немного: выяснять отношения шепотом, словно кто-то посторонний мог услышать, лежа в обнимку в темной комнате. Я еще и спиной к Хмелю была повернута. Великолепная диспозиция для диалога…
— Ну, и ты доволен итогом? Нечаянно разбудил меня, я тебе спать помешала…
— Очень доволен. — Он потерся носом о мою шею, шумно втянул воздух. — Ты вкусно пахнешь, Надь.
— Хм… конечно. Твоим шампунем и гелем для душа. Странно было бы, если бы они тебе не нравились.
— Твой сарказм неуместен. Это был комплимент сейчас. Тебе, а не моим гелям. И мне реально нравится твой запах. До одури.
— Хмель, давай уже спать. Раз уж ты так настаивал…
— Давай. Спокойной ночи, Надя.
— И тебе хороших снов.
Некоторое время мы так лежали. Я даже глаза закрыла, надеясь, что придет спасительный сон. Судя по дыханию Хмеля, ничуть не изменившемуся, он тоже надеялся на что-то. Только вот, уснуть не получалось никак.
— К черту. Надь. Мы снова теряем время! На какую-то ерунду! — он первым не выдержал. Развернул меня лицом к себе, приподнялся на локте. — Мне уже надоело постоянно ждать, надеяться и обламываться!
Я не отвечала. Внимательно рассматривала черты лица Влада. Глаза немного привыкли к темноте, и уже спокойно различали подробности, не только силуэты. Хмель казался очень искренним в своем выступлении.
— Что ты молчишь? Если имеешь против что-то — говори сразу! Я не хочу снова оказаться уродом и подлецом в твоих глазах.
— А что я должна сказать? «Скорее возьми меня, о, мой долгожданный?!» — Подбавила в голос пафоса, чтобы звучало совсем уж противно. — Ну, серьезно, Влад, какого ответа ты ожидаешь?
— Почему с тобой все так сложно получается? — видимо, он принял мою фразу за согласие. А я сама до конца не понимала, как ее нужно воспринимать. «И хочется, и колется» — это сейчас точно было про меня.
— Наверное, потому, что не должно быть просто. Не с нашим прошлым…
— К черту прошлое. Пора уже настоящим заняться.
Говорил решительно, а сам, отчего-то, не спешил. Улегся набок, лицом к лицу, начал поглаживать волосы, так и не высохшие до конца, подергал за прядки… Протянул руку, чтобы распустить до конца и без того уже растрепанный узел. Обнял, притягивая на себя, обеими руками обхватил лицо, погладил брови, щеки, губы…
— Обожаю тебя целовать, Игнатьева! — Глубокий вдох, а потом поцелуй — глубокий, жадный, долгий, исступленный — такой, после которого необходимо отдышаться. Выдохнул, позволил мне набрать воздуха побольше. — И вообще, всю тебя обожаю.
— Не торопись, Хмелевский, чтобы не разочароваться после… — хриплым голосом, с трудом нашла силы, чтобы суметь ответить.
— Не разочаруюсь, Наденька…
Он словно не мог надышаться мною: каждый раз, отрываясь от губ, втягивал воздух то где-то в районе виска, то ниже — у шеи, в ямочке между ключицами, то зарывался лицом в моих волосах, вздыхал блаженно, и снова начинал целовать. Руки Хмеля проворно распахнули халат, задрали футболку, открыв почти стопроцентный доступ к телу. А я лежала, спутанная рукавами одежды, распластанная и практически лишенная возможности двигаться. Но и не спешила особенно: мне, пока что, и так все нравилось.
Одна горячая ладонь пробралась под спину, устроилась между лопаток, заставила выгнуться навстречу глазам и губам Хмеля — все более откровенным, все более жадным, другая пошла бродить ниже, дразня и возбуждая. То легкими, почти невесомыми прикосновениями костяшек, то игривой щекоткой, то жадным, на грани грубости, движением, сминающим ягодицы… Сладко, горячо, нежно, упоительно до одури…Очень быстро и почти незаметно стянул с меня трусики, лишив последнего барьера скромности… Замер. Снова жадно воздух втянул.
— Я не верю, что все это на самом деле происходит… — Жаль, нельзя было разобрать выражение лица в полутьме. Но голос был какой-то потерянный… На обычного Хмеля совсем не похожий.
— Я тоже не очень верю, Влад. Но если ты решил поговорить, то выбрал не самое лучшее время… И помоги уже мне стащить эти чертовы тряпки! — что бы он там себе ни насочинял, а мне останавливаться точно не хотелось. Хватило и вчерашнего облома. — Мне надоело просто так лежать и ждать!
Он лишь усмехнулся, но халат и футболку стянул с меня до конца. Позволив прижаться кожей к коже, обжечься, зашипеть от переизбытка ощущений, и снова обжечься. Упоительно сильные, гладкие мускулы на руках, плечах, спине — хотелось трогать их снова и снова, жесткие на вид, но такие мягкие волосы на затылке — безумно тянуло в них запутаться… Неожиданно поймала себя на том, что недостаточно просто принимать ласки, загораться от них и ждать продолжения. Еще немного — и начала бы выпрашивать, или хуже того — требовать. Из горла вырвался нетерпеливый то ли всхлип, то ли стон… Он стал спусковым крючком для Хмелевского.
Все, что происходило до этого — мелочи, прелюдия, детский лепет.
Теперь уже наши руки путались и мешали друг другу трогать, сжимать, дотягиваться до самых желанных мест… Кожа, ставшая чувствительной до невозможности, горела от этих прикосновений, губы высохли от недостатка воздуха, от того, что постоянно хотелось то всхлипнуть, то зашипеть…
— Надь, я тебе дам возможность побыть главной, но потом, чуть позже, окей? — с этими словами, произнесенными прерывистым шепотом, Влад перехватил мои запястья, высоко задрав их над головой. Мне оставалось лишь извиваться от нетерпения, подставляя под его ласки все тело, еще немного — и начала бы вслух умолять. Но он, как будто зная, что именно требуется делать, успевал поцеловать, прикусить, потрогать — так, как нужно, и даже немного больше.
Долго держать мои руки Хмелевский не смог: не выдержал, снова сгреб в охапку, подхватил одной ладонью под затылок, вторую примостил под поясницей, и мы в который уже раз потерялись в жарком мареве из ласк и поцелуев.
— Не могу больше, — этой фразой Влад опередил меня всего лишь на секунду, оторвавшись от голодных губ.
— Я тоже… — не смогла промолчать. Прикидываться невинной овечкой уже было поздно. Мне просто дико хотелось продолжения, так, что все мысли о чем-то другом куда-то разбежались.
Он протянул руку куда-то под подушку, на секунду от меня оторвался, явно занятый важный делом, затем улегся рядом. Объятья, как будто, стали сильнее и увереннее.
— Подготовился, да? — все-таки, этой паузы хватило, чтобы мой сарказм очнулся.
— Ну, а то! Я ж не дурак, чтобы дважды обламываться. — И такое довольство звучало в голосе, что невозможно было не улыбнуться.
— Ты мог бы стать трупом, если бы еще раз меня обломал.
— Похоже, здесь кто-то слегка остыл и расслабился… Пора возвращаться к тому, на чем мы остановились. — Вот только он забыл предупредить, что теперь все станет намного интенсивнее и … смелее, что ли?
Раньше была прелюдия, подготовка. А теперь начался откровенный разврат и совращение. Такие, от которых я вся выгибалась дугой, вздрагивала, что-то неразборчиво шипела, непонятное даже мне самой. Мало было всего — и его рук, и губ, и кожи. Ладони все никак не могли остановиться, блуждая от его плеч по спине к ягодицам, и обратно, цепляя ногтями предплечья, запястья, пальцы… Пока он снова не пришпилил мои руки к подушке. Затих, нависая, сделал короткий, рваный вздох сквозь зубы, и… Начался, кажется, новый отсчет в моей жизни…
Впервые такое было: когда и так невозможно хорошо, но нужно еще больше, сильнее, ярче, и ты требуешь этого стонами, вздохами, шепотом, и знаешь, что получишь… Когда хочется кричать, и был бы голос сорван, но его выпили, жадно, не отпуская ни на секунду… И необходимо вжаться, прикипеть, пристать намертво к мужскому сильному, такому желанному телу, а дальше вжиматься уже невозможно — и так уже слиты воедино, но ты все равно стараешься, будто есть шанс прорасти под кожу…
Это безумие было сладким почти до боли, до изнеможения. И не могло продолжаться долго, иначе бы я просто сгорела. Словно боясь потеряться, вцепилась в ладони Влада, что-то отчаянно пискнула и провалилась в бездну. Обмякла, так, что даже пальцем шевельнуть не могла. Хмель догнал меня всего через пару мгновений. Блаженно выдохнул, повис надо мной на локтях, коснулся нежным поцелуем губ, потерся щекой о висок и опустился рядом.
Кажется, я начала засыпать. Пару раз зевнула, это точно.
— Надь, теперь уже можешь отпустить меня… — Влад пошевелил пальцами, намекая на то, что я до сих пор держала сцепленными наши руки. — Кто-то у нас оказался чересчур страстным.
Только сейчас поняла, как сильно впивалась ногтями в тыльные стороны его ладоней.
— Больно, да? Извини…
— Да брось ты, мне все понравилось… Не до крови же… — Он поцеловал костяшки пальцев, каждый по очереди, затем подгреб меня ближе, под бок. — Я даже не против повторить этот трюк, если ты не против.
— Ты что! Я не смогу специально кому-то делать больно!
— А я постараюсь, чтобы ты это делала не специально. — Похоже, ко мне возвращался все тот же самодовольный и самоуверенный Влад. Правда, на этот раз меня ничто в нем не раздражало.
— Может быть, лучше поспим немного? — я бы и сама была не прочь повторить, но только вот, глаза нещадно слипались, а язык еле ворочался.
— Конечно, поспим. А потом уже повторим. Две-три минуты достаточно? Или тебе нужно пять?
— Откуда столько самоуверенности? — любопытство заставило раскрыть глаза пошире.
— Это не самоуверенность. Мне просто мало тебя, Надь. Вот прямо сейчас уже мало. — А руки уже загуляли по телу, снова оглаживая, сминая, вжимая… Заставляя вздрагивать и самой прижиматься. А слова… чересчур откровенные и жадные. От которых сглотнула и замолчала, не зная, что ответить. — Я знал, всегда знал, что это будет охренительно. Но даже не догадывался, насколько…