Десять месяцев (не)любви - Юлия Монакова 11 стр.


Даже этот Вадим… Полина почти не отвечает ему ВКонтакте, отделывается вежливыми отписками, а этот чудак регулярно шлёт ей длинные восторженные послания, иногда в стихах. И если сначала ей это было по-глупенькому приятно (ах, ну надо же! она кому-то понравилась!), то теперь начинает не на шутку утомлять. Ещё и Ксения постоянно выспрашивает детали их общения с братцем и жаждет подробностей. А Полине и рассказать-то нечего… ей скучен Вадим, он её банально не заводит.

А может, ей теперь вообще не нужна эта “любовная любовь”? Ну бывает же, что у женщины атрофирован материнский инстинкт, к примеру… А ещё случается, что человек совершенно не испытывает потребности в друзьях, или абсолютно лишён способности плакать… А вот Полине с некоторых пор до лампочки вся романтическая дребедень.

На ту же Катю и её любовь к напыщенному, изломанному, пустому мальчишке ей смотреть неловко и неприятно. Горе у неё неинтересное, потому что неинтересен он. Ведь и несчастье бывает прекрасным… Наверное, всё зависит от того, кого рассматривать в качестве потенциального партнёра. Должно быть, случается и так — когда от простой улыбки конкретного человека вдруг становится близкой и понятной его душа, и сам он неуловимо отзывается на едва слышное, едва ощутимое…

Интересно, подумала вдруг Полина, а что, если бы Громов пригласил её на свидание? Мысль вздорная и бредовая, но… сердце заколотилось быстрее, и Полина украдкой оглянулась по сторонам, будто желая убедиться, что никто не подслушал и не подсмотрел её тайное желание. Однако все посетители почтового отделения были заняты своими делами: кто-то получал и отправлял посылки, кто-то оплачивал квитанции… Полина расслабилась и, буквально на мгновение прикрыв глаза, позволила фантазии вновь завладеть её сознанием. Она моментально увидела ясную и чёткую картинку — они с Марком Александровичем гуляют вместе по набережной, разговаривают о вещах, не имеющих отношения к учёбе, заходят в кафе с видом на Волгу, ужинают, улыбаются друг другу, потом он помогает ей накинуть плащ и задерживает свои руки на её плечах… а затем наклоняется и осторожно целует. Дальше этого мечта не зашла, Полине сделалось стыдно, да и глупо было грезить о том, что априори никогда не сбудется.

Гораздо легче было вообразить и поверить, что Громов однажды и впрямь соберётся приехать на её родной остров. Вот это уже ближе к реальности, вот это желание даже может когда-нибудь сбыться… Он же сам говорил, что ему не хватает практики, необходимо припасть к истокам и с головой погрузиться в народный быт… А почему бы и нет?

“Кто это с тобой, дочка?”

“Папа, тётя Настя, знакомьтесь — это мой преподаватель, Марк Александрович Громов”.

“Милости просим, Марк Саныч! Присаживайтесь-ка к столу, как раз пироги с рыбой поспели, только из печи. Вы любите пироги?”

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍“Я вашу дочь люблю…”

Подперев щёку ладонью и рассеянно улыбаясь, Полина настолько отдалась власти этих предательских, волнующих картинок, что едва не опоздала в университет. Хорошо, вовремя спохватилась, зато пришлось потом нестись почти бегом, чтобы успеть к началу второй пары. Но даже на бегу она чувствовала, как горят щёки — боже, и нафантазировала ведь абсолютно на пустом месте!.. Самой и стыдно, и смешно.

Илона

Никто из студентов никогда не раздражал Илону так же сильно, как второкурсник журфака Кирилл Рыбалко.

Все остальные ученики были для неё более-менее ясны и предсказуемы, всё в в пределах понимания. Илона даже условно делила их на определённые типажи: студент-умник, студент-заучка, студент-неслух, студент-пофигист, студент-недотрога и так далее. Но Рыбалко!..

Илона понятия не имела, как этот наглый мальчишка ведёт себя за пределами университета. В аудитории же это был шут. Паяц! Он готов был пойти на всё, лишь бы вызвать хохот однокурсников и довести преподавательницу до белого каления, даже если ради этого приходилось ставить в дурацкое неловкое положение не только русичку, но и себя самого.

В первый год Илона ещё пробовала с ним как-то воевать, пыталась добиться хотя бы минимального уважения, а потом просто махнула рукой и пустила всё на самотёк. Но всякий раз перед тем, как идти на занятие к журналистам, она понимала, что настроение её начинает стремительно портиться, и осадок потом не исчезал весь день.

Вот и сейчас, настраиваясь на этот “крестовый поход”, она заранее морщилась, точно от сильной боли, и отчаянно тянула время. В конце концов, очнулась она от оклика Марка.

— Илона Эдуардовна! — он остановился рядом со стулом, где она сидела, и, наклонившись, слегка обеспокоенно заглянул ей в лицо. — У вас всё нормально? Вам пора идти, насколько я знаю, а вы поникли главой и, ей-богу, буквально стонете вслух!

Она невольно рассмеялась.

— Да, Марк… Александрович, спасибо за заботу, я уже бегу. У меня всё хорошо, не волнуйтесь. Это мои специфические отношения с некоторыми из студентов. Сама разберусь.

— Если надо, зовите на подмогу, — он подмигнул ей. — Я скор на расправу со студентами!

Илона поднялась со стула с лёгким сердцем. Не так уж и страшно идти к студентам, даже к самому Кириллу Рыбалко, когда тебя провожает такое облачко искреннего тепла…

Торопливо шагая по опустевшему коридору, она всё вспоминала этот взгляд и эту улыбку. Было в них что-то, что дарило надежду, обещало, что теперь всё-всё в её жизни пойдёт по-новому. По-счастливому… А на Марка и студентку Полину Кострову она рассердилась сегодня утром совершенно зря. Повела себя, как глупая ревнивая жёнушка. Марк слишком порядочен для того, чтобы заводить шашни со своими ученицами — тем более, прямо на рабочем месте, тем более, после того, как провёл ночь с другой… Да с чего Илона вообще вообразила, что между ним и Костровой что-то есть? Обычные отношения между студенткой и научным руководителем. Не такая уж Полина и красавица, девчонка как девчонка, в их университете полным-полно девушек и покрасивее.

Войдя в аудиторию, она сразу же увидела Кирилла. Он явно подготовился к появлению преподавательницы: широко раскрыл рот, делая вид, что беззвучно зевает. Илона готова была поклясться, что зевать ему совершенно не хочется и рот он разинул заблаговременно. Лучше не замечать, не обращать внимания… ему же неудобнее.

И всё-таки было сегодня что-то странное, что-то непривычное со студентом Рыбалко… Ах, вон оно что! Он же пересел.

Раньше Кирилл всегда сидел вместе с Катей Таряник. Илона не вникала особо, да и вольностей себе эта парочка на занятиях не позволяла, но было совершенно очевидно, что у них роман. Теперь же эти двое сидели в противоположных концах аудитории, словно намеренно старались лишний раз не попадаться друг другу на глаза. Поссорились?..

Ничего, милые бранятся — только тешатся, усмехнулась Илона. Откровенно говоря, она не понимала, что такая милая и славная девушка, как Катя, могла найти в этом нахале Рыбалко. О чём они могут говорить друг с другом? Впрочем, смешно: может быть, они не больно-то разговаривают, а в основном занимаются другими делами, более приятными и уместными в их возрасте.

Не успела Илона объявить тему сегодняшнего занятия, как в аудитории грянул похоронный марш Шопена: у кого-то из студентов-шутников он был установлен рингтоном. Илона даже смогла с первого раза безошибочно угадать, у кого именно.

Телефон всё звонил и звонил, студенты ржали, а Кирилл не торопился сбрасывать звонок, словно наслаждался траурной мелодией.

— Господин Рыбалко, — ровным голосом, подавляя уже поднимающуюся волну бешенства, произнесла она, — будьте добры, отключите звук у вашего мобильного телефона.

— Зачем это? — лениво, не сразу, откликнулся Кирилл, словно размышлял — стоит ли вообще удостаивать эту назойливую русичку ответом.

— Вы мешаете мне. У нас занятие. И у вас, между прочим, тоже.

— Благодарю вас, — паясничая, отозвался Рыбалко, — сегодня я как-то не расположен учиться.

Но телефон всё-таки отключил.

— Вам не кажется… — Илона с трудом подбирала нужные слова, хотя в глубине души сейчас просто хотела треснуть изо всей силы этого наглеца стулом по башке, — что ваши выходки и ужимки нестерпимо скучны и предсказуемы?

— Ваши занятия тоже нестерпимо скучны и предсказуемы, — не моргнув глазом, парировал он. Илона вспыхнула, но постаралась не показать, как уязвили её эти слова. Глупый, вздорный мальчишка… и ведь он не поймёт, не поверит, что ей действительно дорога эта дисциплина, что она любит свою профессию…

— Не смею вас больше задерживать, — холодно кивнула она Кириллу. — Можете пойти погулять, пока мы будем заниматься делом.

— Спасибо, — вальяжно кивнул он, — я лучше здесь останусь. Тут тепло, светло и мухи не кусают…

На этом молчаливая поддержка аудитории вдруг оборвалась. То ли Кирилл взял неверную ноту, то ли всем банально надоело терять время попусту… Ольга Земляникина, смуглая черноволосая красотка, с досадой обернулась на Рыбалко и раздражённо бросила:

— Слушай, Кир, ты правда достал уже. Сам не хочешь учиться — так дай другим. Или заткнись, или вали нафиг отсюда, клоун недоделанный!

И Рыбалко, дерзкий, непокорный, невыносимый нахал Рыбалко, который никогда не лез за словом в карман и мог поставить на место любого обидчика, вдруг побагровел, втянул голову в плечи и послушно замолк.

"Ого, — подумала Илона, — да уж не по этой ли самой причине, имя которой — Ольга, между Кириллом и Катей пробежала чёрная кошка?.."

Впрочем, это было абсолютно не её дело.

С Марком они столкнулись в дверях кафедры.

— Устала? — негромко и ласково спросил он, отмечая её слегка потрёпанный облик после общения с Рыбалко. — Или чем-то расстроена?

— Нет, просто устала, — Илона покачала головой, мгновенно расцветая от его внимания. У неё это было последнее занятие на сегодня, а Громов спешил на очередную лекцию. — Но приглашение на яблочный пирог по-прежнему в силе! Приходи сегодня вечером часикам к семи-восьми. Не поздно?

— Н-нет… нормально, — чуть замявшись, всё-таки отзвался он.

— Где я живу, помнишь? Или давай, я запишу тебе точный адрес на всякий случай, а то запутаешься в подъездах и квартирах… — намеренно игнорируя эту красноречивую секундную заминку, Илона вырвала листок из записной книжки. Она готова была завизжать от восторга, по-девчоночьи запрыгать, захлопать в ладоши и покружиться вокруг собственной оси. Марк придёт к ней в гости! И уж, по-любому, она его сегодня не отпустит. Останется ночевать, как миленький!

Глава 5

Домой Илона спешила, улыбаясь идиотской счастливой улыбкой; с этой же улыбкой бродила по супермаркету, толкая перед собой тележку и закупаясь необходимыми продуктами. Пирог-то она Марку пообещала, и не какую-то банальную шарлотку, а её фирменный, "цветаевский" — но в доме нет ни муки, ни сметаны, ни лимонного сока. Подумав, Илона взяла также хороший кусок говяжьей вырезки и бутылку вина. Марк — взрослый мужик, поэтому нужно прежде всего накормить его нормальным ужином… а чаёк с пирогом — это так, баловство после основной трапезы.

Она возилась с ключами, пытаясь одновременно удержать в руках пакеты из супермаркета, как вдруг дверь сама распахнулась ей навстречу. Радостно-приподнятое настроение Илоны тут же испарилось: в квартире её поджидала мама.

Она уже много раз пожалела о том, что сгоряча отдала ей когда-то запасной комплект ключей. Мама, совершенно не обладающая даже минимальной деликатностью, имела свойство сваливаться, как снег на голову, без звонка — и затем часами выедать мозг, читая мораль и раздавая непрошенные советы.

— Мамуля… — растерянно проговорила Илона, машинально подставляя щёку для традиционного поцелуя. Милая, славная, идиллическая картинка: заботливая любяшая мама и кроткая послушная дочурка.

— Что-то ты скисла, — проницательно заметила мать. — Не рада?

— Тебе я всегда рада, — отозвалась Илона, запнувшись, — но, откровенно говоря… сегодня ты немного некстати, уж извини. Я жду кое-кого, у меня куча дел, нужно прибраться в квартире и заняться готовкой.

— Кого ты ждёшь? — глаза матери хищно блеснули. — Неужели мужчину, слава тебе, господи?!!

Чувство такта было ей абсолютно неведомо. Она так откровенно, так неприкрыто радовалась тому, что у дочери — наконец-то! — хоть кто-то появился! Но Илона решила с ней пока не откровенничать. С Марком всё ещё так зыбко, так призрачно… она просто боялась сглазить. А мама… мама никогда не щадит и всегда бьёт по самому больному. Ни к чему ей об этом знать.

— Нет, не мужчину… подругу с кафедры. Мусю… то есть, Машу, — быстро соврала она.

— Подруги, подруги… а годы идут, — брови матери поднялись скорбным домиком. — Ты что, совершенно махнула на себя и на свою личную жизнь рукой? Все твои бывшие одноклассницы и однокурсницы уже обзавелись семьями и детьми, а ты после смерти Андреса словно запретила себе даже думать об отношениях с противоположным полом! Боже, как же вы с ним сглупили, когда решили не торопиться с детьми… Сейчас ты хотя бы была не одна!

— Мам… пожалуйста, не начинай! — взмолилась Илона; всего за пять минут общения родительница успела надавить поочерёдно на все её уязвимые точки. — Мне правда не до этого сейчас.

Мать поджала губы, давая понять, что уступает, но не меняет при этом своего отношения к ситуации.

Назад Дальше