— Громова?
— Громова, кого ж ещё. Правда, мельком… Астаров тут же увёл его в деканат, увиваясь вокруг него, как виноградная лоза.
— Хочет очаровать, — фыркнула Илона. — Это манера у него такая с новыми людьми.
Впрочем, не только с новыми — Астаров был любезен абсолютно со всеми. Он частенько с улыбочкой отчитывал Илону за то, что её студенты плохо знают русский язык. “Занятия поручены вам… ммм… следовательно…” Следовательно — что? Она виновата в том, что эти остолопы доучились до пятого курса и не умеют писать “папа-мама”?! Ведь уже на вступительных экзаменах видно, кого они принимают. В сочинениях по двадцать-тридцать ошибок, а Астаров широким жестом ставит четвёрку — “за общую одарённость”. А ей потом мучиться с этими одарёнными и быть за них в ответе… она же преподаватель русского языка.
Поняв, что пауза слишком затянулась, Илона спохватилась, что Муся ждёт от неё естественного в этой ситуации любопытства, и быстро спросила:
— Ну, и… какой он, этот Громов? Как тебе показался?
— Интере-е-есный мужчина, — протянула Муся многозначительно. — Такой, знаешь… с драмой в глазах.
Вот ещё, выдумала какую-то драму… наверное, любовных романов перечитала, с досадой подумала Илона, а вслух невозмутимо заметила:
— Может, у него просто расстройство желудка.
— Ну тебя! — обиделась Муся. — Очень умный, но печальный взгляд.
Да, Илона прекрасно помнила, как Марк умеет смотреть — казалось, заглядывая тебе прямо в душу… Она как наяву увидела перед собой его внимательные серые глаза, обрамлённые на зависть длинными, пушистыми ресницами, отчего складывалось слишком уж милое общее впечатление. Этакий бесхитростный взгляд наивного ребёнка… Но между тем, какой-то дух противоречия упрямо побуждал её сейчас обесценивать все неоспоримые достоинства Марка перед Мусей.
— Умный и печальный взгляд, как у собаки? — иронично осведомилась она.
— Фу такой быть, — слышно было, как Муся надулась. — Вот выздоровеешь, придёшь и сама увидишь. Уверяю, ты останешься от него в полном восторге!.. Все наши тётки пищат в экстазе. Кстати, когда ты планируешь воскреснуть и вернуться в родной коллектив, чтобы продолжать истязать бедных студентов?
— Да думаю, денька через два появлюсь, — откликнулась Илона, вздохнув. Не может же она, в самом деле, вечно прятаться…
Кафедра филологии располагалась на втором этаже. Поднимаясь по лестнице, Илона тщетно старалась справиться с бешено колотящимся от волнения сердцем. Подойдя к белой двери, она дышала так тяжело, будто только что пробежала марафон. Господи, только бы Марка там сейчас не было… или нет, наоборот, пусть будет, лучше уж сразу… ожидание и неизвестность её просто убивают. А если и нужно от чего-то обороняться, то только от самой первой минуты.
Марк был на кафедре.
Илона не знала, куда девать глаза, и краска всё-таки обожгла щёки. Пялиться в открытую неудобно, избегать его взгляда — подозрительно… А ещё терзала дурацкая фольклорная ассоциация: она только что отворила дверь в запретный “мёртвый” мир, куда ни в коем случае нельзя входить… “По несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайся в прежние места. Даже если пепелище выглядит вполне, не найти того, что ищем, ни тебе, ни мне…”*
Астаров немедленно представил их друг другу со всей церемонностью.
— Марк Александрович Громов, наш новый доцент… А это Илона Эдуардовна Саар, преподаватель современного русского языка.
Она, наконец, решилась и посмотрела на него открыто… и сразу же узнала эти серые глаза, этот внимательный взгляд, словно и не было никакой разлуки, и перед ней — всё тот же двадцатилетний Марик, до отчаяния похожий сам на себя… вот только морщинки в уголках глаз и чуть загрубевшее, больше не такое мальчишеское, лицо свидетельствовали о том, что прошло уже немало лет.
— А мы с Илоной… Эдуардовной давно знакомы, — произнёс Марк с улыбкой.
Голос… оказывается, она совсем забыла его голос. Как же приятно он звучит, хочется просто зажмуриться и замурлыкать, как разомлевшая на солнышке кошка. Можно себе представить восторг студенток, когда этим самым потрясающим голосом он читает им лекции…
На кафедре воцарилась удивлённая тишина. Илона успела перехватить ошарашенный и одновременно обиженный взгляд Муси, в котором явственно читалось: “Мне-то ты могла сказать, что вы знакомы?!”
- Мы были соседями по дому, — пояснил Марк всем присутствующим, точно извиняясь за то, что они с Илоной утаили сей факт биографии от коллег. — Правда, уже очень и очень давно…
— Когда деревья были большими**, - робко улыбнулась она в ответ.
___________________________
*Строки из стихотворения Геннадия Шпаликова
**”Когда деревья были большими” — советский художественный фильм-драма Льва Кулиджанова, эта фраза обычно используется в контексте воспоминаний о детстве.
Глава 2
Полина
Университетские коридоры встретили Полину тишиной и покоем — первая пара была в разгаре. Здесь раполагалось филологическое крыло, и “сомнительный” факультет, как видно, принимал своё дело всерьёз. Сквозь плотно закрытые двери аудиторий доносились приглушённые голоса лекторов, навевая умиротворение и надёжность, вселяя в студентов уверенность в выбранной ими профессии и в завтрашнем дне.
Девушка поднялась на второй этаж, решительно намереваясь попросить заведующего кафедрой отдать ей черновик своей работы. Не хотелось ударить лицом в грязь перед новым доцентом, поэтому она планировала ещё раз внимательно перечитать сделанные ею наброски и внести необходимые исправления.
Астаров, к счастью, оказался на кафедре. В данный момент он сидел рядом с русичкой Илоной Саар и, судя по удручённому виду этой милой женщины, читал ей вслух Изборник Святослава или, быть может, Ипатьевскую летопись.
Этот молодой учёный полностью посвятил себя исторической грамматике, и больше его не волновало, похоже, абсолютно ничего. Вот, должно быть, славно-то ему живётся — никаких забот о презренно-бытовом, бренном, насущном… Астаров даже не вспомнил, куда задевал Полинину папку. И вообще он очень удивился тому, что студентка Кострова ещё в начале первого семестра столь обеспокоена судьбой своей дипломной работы.
— Сейчас, подождите… ммм… право, совсем вылетело из головы, куда я её положил… — бормотал он, вороша бумаги на столе. — Знаете что, зайдите лучше попозже… на перемене, я ещё раз хорошенько везде посмотрю.
— Вы только Громову не отдавайте мою работу, Максим Павлович, — встревоженно попросила Полина. — Там многое нужно переделать, и я не хочу, чтобы он даже начинал это читать.
Илона Эдуардовна уронила карандаш на стол. Тот покатился к краю, но преподавательница успела поймать его, улыбнулась и вмиг похорошела. Вообще, было в ней сегодня что-то непонятное, загадочное, она словно светилась изнутри… Полина засмотрелась на её сияющие золотые волосы и опущенные ресницы и чуть не забыла, зачем пришла.
— Хорошо, — кивнул Астаров.
Девушка, глубоко вздохнув — а что тут ещё поделаешь? — с неспокойной душой покинула кафедру. До окончания пары оставалось сорок минут. Чтобы хоть чем-нибудь занять себя на это время, Полина спустилась в столовую. Есть не хотелось, но можно было выпить какой-нибудь сок…
Устроившись за самым дальним столиком в углу, она достала из сумки электронную “читалку” и погрузилась в сюжет нового романа Дины Рубиной, время от времени прихлёбывая через трубочку сладкий манговый нектар из упаковки. В столовой было тихо и малолюдно, редкие студенты жевали свои ватрушки или коржики, так что ничего не отвлекало Полину от чтения. Она настолько увлеклась, что не сразу заметила появление нового посетителя, а когда, наконец, обратила на него внимание, то моментально сообразила: это, должно быть, и есть доцент Марк Громов!
Ну конечно же, он — больше просто некому. На студента явно не тянет, а весь старый преподавательский состав ей известен в лицо… Громов устроился через стол от Полины, и ей было прекрасно его видно.
Пару минут потаращившись на доцента исподтишка, Полина неохотно признала: он и в самом деле хорош, девчонки с четвёртого курса нисколько не преувеличивали. Пожалуй, его даже можно было назвать красавцем, если бы не выражение лица: оно было каким-то недовольным, даже брезгливым. Обложившись бумагами, которые он достал из чёрного кожаного портфеля, и вооружившись шариковой ручкой, словно шпагой, доцент остервенело накинулся на эту кучу макулатуры, перебирая и откладывая страницы с такой скоростью, что поднялся ветер.
Полину несколько смущало такое близкое соседство, но не бегать же от него — много чести… Подперев щёку рукой и заодно заслонившись ладонью от внешних помех, она снова попыталась вернуться к чтению, но теперь, как назло, у неё не получалось сосредоточиться на тексте. Глаза то и дело косили в сторону Громова.
Нет, всё-таки, он действительно симпатяга, рассеянно подумала она. Вот вам и устойчивый миф о лысых и пузатых доцентах, привет тебе, Ксения, а ещё писательница! Громов был худощавым, с красивым и чётким овалом лица, с густыми тёмными волосами… и даже лёгкая небритость ему шла, подчёркивая скулы. И одет он был, кстати, тоже очень стильно, даже элегантно, этакий “денди лондонский”*…
Ещё раз стрельнув взглядом в нового доцента, Полина вдруг чуть не задохнулась: Громов читал её дипломную работу! Она сразу узнала эту ярко-жёлтую папку-скоросшиватель… Чёрт, чёрт, рассеянный идиот Астаров всё, как обычно, перепутал: он не потерял папку, а просто, ничтоже сумняшеся, отдал её новому научному руководителю и сам же забыл об этом. А ведь она так боялась, что Громов прочтёт эти сырые наброски, которые теперь и самой ей казались наивным детским лепетом, далёким от того грандиозного замысла, которым она жила уже несколько месяцев!
Девушка почувствовала, как кровь прилила к щекам. Теперь она не отрывала взгляда от доцента, с жадностью следя за его мимикой и ревниво улавливая каждый оттенок в смене выражений его лица.
Читает… похоже, не слишком-то внимательно. Хотя нет — вот остановился, заглядывает на предыдущую страницу, перечитывает… И губы у него сложены в презрительную ухмылку, или ей это просто кажется со страху? И сам он весь какой-то презрительный, горький, как полынь-трава… Снова возвращается назад, опять перечитывает что-то и — о господи! — улыбается… Что он вычитал там смешного, интересно знать? Наверняка сморозила какую-нибудь глупость… Это, конечно, не трагедия — в конце концов, что такое черновик? Клочки и обрывки мыслей. Да, да, но смеяться там совершенно не над чем.
Какая же это мука, кто бы знал — видеть, как читают твою дипломную работу!.. Не выдержав пытки, Полина торопливо собрала свои вещи и спаслась бегством.
___________________________
*Отсылка к строкам из поэмы А.С. Пушкина “Евгений Онегин”: “Острижен по последней моде, как dandy лондонский одет”.
Ни на какую кафедру на перемене Полина, конечно же, не пошла. А смысл? К совести Астарова взывать бесполезно — он, наверное, уже и не помнит, что передал Громову её работу, начнёт мямлить своё вечное “ммм”…
Однако её ждал сюрприз — перед окончанием последней лекции прямо в аудиторию Полине передали записку: доцент Громов лично вызывает студентку пятого курса Кострову на кафедру после занятий. Полина даже испугалась. Что ему понадобилось? Собирается отчитывать её за неудачную работу?..
— От кого записка? — шепнула любопытная Ксения, но Полина только отмахнулась. У неё тряслись все поджилки — кто бы мог подумать, что она такая трусиха, буквально падает в обморок перед встречей со своим потенциальным научным руководителем…
Остаток лекции прошёл для неё, как в тумане. Когда пятый курс счастливо исторгся из аудитории на свободу, Полина медленно, оттягивая неизбежный момент, доплелась до туалета и хорошенько умылась холодной водой, чтобы немного прийти в себя. Она даже во время сессии так не волновалась… Собиралась поначалу подкрасить хотя бы губы, чтобы не смущать петербургского доцента своим перепуганным бескровным лицом, но отказалась от этой мысли. Ещё и прихорашиваться ради него! А вот резинку с хвоста стянула — не для красоты (хотя, безусловно, густые волнистые волосы были одним из главных её украшений), а в качестве психологической защиты. Волосы были занавесом, отгораживающим её от внешнего мира с его презрительно ухмыляющимися доцентами.
Простой путь вверх по лестнице, с первого этажа на второй, занял у неё пятнадцать минут. На каждую ногу словно подвесили по пудовой гире, и Полина в отчаянии цеплялась за захватанные перила, чтобы не развернуться и не дать дёру.
Оказавшись перед знакомой до каждой трещинки и маленькой царапинки белой дверью, девушка вежливо постучала, а затем нерешительно потянула за дверную ручку.
— Марк Александрович! — секретарша, на зависть румяная и жизнерадостная, обратила внимание доцента на вошедшую робеющую Полину. — Это Кострова. Та самая, о которой вы спрашивали. С дипломной работой.
Брови Громова взметнулись, и он окинул Полину классическим педагогическим взглядом, в котором Полине почудилось примерно следующее: “Ох уж эти студенты, все такие одинаковые, так наскучили…” Затем он приподнялся ей навстречу, коротко кивнув, и пересел на соседний стул — подальше к стене, жестом приглашая Полину занять его прежнее место.
— Вы, госпожа Кострова, лично собирали материалы о фольклорных традициях Поволжья? — спросил он.