— А ноги? — послушно вопросила я, чувствуя как спустив руку сплеча, он касается моего бедра и нажимает, чтобы согнула ногу в колене и положила на него.
— С этим сложнее. — Мягко отстранил, вынуждая взять упор на локти. Сел на постели и внезапно, действительно внезапно довольно жестко за колено дернул на себя, разворачивая растерявшуюся меня на постели. Перехватил ногу за голень и упер стопой себе в плечо, лукаво глядя на полностью потеренную, но очень заинтригованную меня, — примерно так, — пальцы сдвигают браслет и он, склонившись, снова прикусывает лодыжку. — И примерно вот так. — От зрелища полуулыбающихся губ, поцелуем идущих до середины тыльной стороны стопы, почувствовала, как теряю связь с реальностью, утопая в медовом блике глаз и роскоши ощущения от таких прикосновений. — А у тебя? Вопросы, пожелания?
— Кажется, это тоже мое, — с трудом подбирая слова, заключила я.
— Я не дамся, — хохотнул Костя, слегка массируя мою стопу, заставляя откинуть голову назад, чтобы не видел как, просто как закатываются глаза от тех ощущений, что рождают его пальцы.
— Я в плане… э-э… — проблеяла, вообще утратив способность адекватно изъясняться от усиливающегося нажима его ладоней, тут же прервавшихся и давших мне шанс сообразить, — в общем, мне твои пристрастия очень нравятся… нет, не останавливайся.
Рассмеялся, вновь улегшись и вновь меня к себе. Я, скосив глаза, едва подавила смех. Эрекция была. Легкая, но эрекция.
— Ты знаешь, — тихо произнесла, глядя в его глаза, уселась на него и начала неторопливо спускаться ниже, — у меня, пожалуй, тоже есть, так сказать, предпочтения.
И он резко перехватил за предплечье меня, когда я только собиралась сесть между его ног и склониться к паху. Реакция странная. Странная от того что мелькнуло в глазах. Кратко, но тормознуло ощутимо.
— Нет, я забыл про презервативы. — Спустя секунду произнес он, снова поставив в тупик. Думала, скажет про алкоголь, про усталость, да про комплекс всего в конце-то концов, но не это.
— Кость, это как бы не с расчетом на обратное действие, — хриплым шепотом, почти просительно глядя в глаза, касаясь бляшки ремня. — Мне нравится сам процесс. И я хочу.
С силой прикусил губу. Я отчетливо видела, как подыскивает аргумент почему нет. И не хотела, не хотела до слез верить в то, что из миллиардов мужиков мне попался именно тот, кто не любит оральный секс. Не верилось в это абсолютно. Петтинг, его прикольные загоны и по тысяче поз за раз, это, конечно, хорошо, но… но почему, когда все почти идеально мне непременно жахает по башке гаечным ключем!
— Я… в душе не был. — Произнес, на миллиардную долю секунды запнувшись, и поднялся.
Нет. Абсолютно нет. Просто слегка пьян и накопившийся недосып. Как итог его мозг работает не так быстро и пока он там под надуманным предлогом купаться будет, то найдет триста способов обосновать, почему нет. Не исключая и самые очевидные, которые сейчас мимо Константина Юрьевича прошли — усталость и алкоголь.
Да уже и не надо. Уже перехотелось.
Мрачно глядя на дверь душевой, за которой он скрылся, я размышляла над тем, что явно не стоит устраивать скандал из-за того что я захотела сделать минет, а ему это претит. Мало ли какие у него причины. Может, его укусил кто, когда делал, и у мужика теперь психологическая травма. Не мое это дело, захочет — скажет, надо уважать чужое пространство.
И еще миллиард мыслей в голове из серии «а может?../ а если?».
— Почему ты против орального секса? — распахнула дверь я, решив недодумывать.
Он, уже сняв рубашку, расстегивал ремешок часов, глядя как сливается вода в душе. Пауза была недолгой, однако я уже начала думать, что задала вопрос я зря, но он все же ответил:
— Потому что у меня был контакт с ВИЧ-положительным человеком. Период окна закончился три месяца назад, я в последний раз проверялся более полугода назад и результаты очередных ПЦР еще не готовы. — Очень спокойно произнес Костя, поворачиваясь ко мне, опираясь рукой о раковину и выставляя руку так, чтобы я заметила прокол на его локтевом сгибе. От иглы.
Вспышкой в сознании вторая с ним встреча, когда прокусила ему губу. До крови. И они с Киром меня дезинфецировали.
— Незащищенный контакт, да? — тихо уточнила, с трудом сглотнув и глядя на его локоть.
— Да. С кровью.
Автоматически взгляд на его шлифованный шрам, которого абсолютно не видно. Приговор он выносил ножом и Виталя был вооружен, кровь могла смешаться. Могильный холод внутри от такого кровосмешения. И его возможных последствий.
— Нет, это не Виталя. Это Кот. — Усмешка в голосе и я обескуражено посмотрела в невесело улыбнувшегося Костю, опирающегося бедром о край тумбочки, отводя взгляд. — Вирусная нагрузка у него несколько лет минимальная, фактически неопределяемая, это говорит о том, что риск передачи инфекции у него очень низкий, но ранение в шею было глубокое, крови он терял много, а я в стороне не стоял. — При этих словах у меня эхом в мыслях пронеслись смеющиеся утробно мурлычащие интонации Кота, задавшего в клубе Косте вопрос, которого я не расслышала, а Анохин ответил отрицательно. И Стас сетовал, что ему снова тащить Костю. Что он спрашивал и куда ему тащить Костю теперь очевидно. А Костя, все так же не глядя на меня, продолжал, — в Сомали, когда находишься у местной шерсти в подобии плена, с водой и антисептиками проблемы. Нас вытащили через семнадцать часов и у Кота развилась паранойя, что я мог от него заразиться. Чтобы он отстал от меня, я сходил один раз сдал анализы, потому что мне его навязчивые мысли нервы делали, хотя я трезво понимал, в отличие от него, что факт, что он мог меня заразить близок к фантастике. Но. Когда я влюбился в тебя, мне паранойя Кота передалась и я тоже начал переживать, а времени провериться не было, забот полон рот. Поэтому половые контакты у нас с тобой защищены, а я сегодня сдал кровь и вечером к семи съезжу за результатами, за скорость получения которых доплатил. И я не против орального секса и очень даже за него, но я против инфекции, которую могу передать тебе, даже понимая, что это, скорее всего, паранойя, но и с собой я ничего поделать не могу. Так что можно я сейчас приму душ и пойду спать, потому что ночью у нас секс-марафон, а перед ним мне нужно съездить за своими анализами, ибо с паранойей жить тяжело, особенно рядом с девушкой, которую любишь и хочешь ее постоянно и разнообразно.
Вот стоит, тяжело смотрит и страшную по сути дичь несет, но я же девочка. Оказывается. Потому что тоже стою, смотрю на него и улыбку дурацкую с трудом контролирую.
— Можно, — стервозно бросила я, закрывая дверь. И танцуя. Беззвучно подвывая, подкидывая коленки до ушей и с обожанием глядя на дверь из-за которой донесся крепкий мат.
Когда дяденька выперся из душа и с недовольным ебалом деловито подмяв меня под себя, закрыл глаза, собираясь, наконец, отрубиться, я, поцеловав его в уголок губ, произнесла уже давно такое очевидное обоим:
— Я тоже тебя люблю.
Слабо улыбнулся, качнув головой и расслабляя руки, чтобы могла улечься удобнее.
Выпорхнула я из душа аккурат вовремя — Анохин закрывал за собой входную дверь. Оглядев меня с ног до головы, расслабленно оперся плечами о дверь. Скинув бейсболку на стул у входа, не снимая очков, поманил меня пальцем, извлекая из заднего кармана джинс сложенные листы.
Остановилась в шаге от него, глядя как расправляет отрицательные результаты, держа их на манер ксивы.
— За тобой должок, капрал, — приподнял уголок губ, резко подаваясь вперед и правой рукой обхватывая мою шею сзади. И надавил. Не пальцами, чокером. Вниз. Чтобы встала на колени.
Прикрыла глаза, усмехаясь, качая головой, сгибая ноги в коленях, пока он, сложив листы и отбросив их на стул рядом с бейсболкой, правой рукой наматывал волосы на кулак, а левую закладывал в карман джинс.
Потянул волосы, заставляя вскинуть лицо и смотреть на него, слегка откидывающего голову назад, не снимая очки. Сжала пальцами его ноги чуть выше колен, подаваясь вперед, нажимая подбородком на пах. Хмыкнул, легкое сжатие волос и еще расслабленнее оперся спиной о дверь.
Раскрыла губы, чувствуя его взгляд на них и провела языком по плотной ткани. По набирающей обороты эрекции. Одновременно чуть нажимая ногтями на его ноги. Его выдох протяжный и глубокий, за ним полуприкус губы, когда вновь повторила, ощущая, как сжимает волосы, приближая голову к паху.
Он заведен. Распален. Движения резкие, сильные, без намека на осторожность, не до этого сейчас, когда хочется. И хочется жестко.
Его рука из кармана, щелчок бляшки ремня, одновременно за волосы оттягивая мою голову от паха, пока справлялся с тканью, пока медленно проводил пальцами по стволу, и от этого так сложно было отвести взгляд. От длинных пальцев, неторопливо сжавших основание, а он с усмешкой глядя на меня, прикусившую зудящие губы, тихим безапелляционным приказом с переливами похоти и насмешки:
— Соси прощения. — И резко, но выверенной гранью болезненности за волосы к своему паху.
Усмехнулась и перехватила ствол, языком идя по нему ниже, касаясь чувствительной кожи, втягивая, вбирая в вакуум во рту, чуть касаясь зубами, осторожно и выверено, ощущая, как спирает дыхание от дрожи, коснувшейся его тела.
Медленно языком назад, снова по стволу, снова по нижней его части, дурея от его вкуса, и, подняв взгляд в его лицо, вернее дурея от его чуть приподнявшейся верхней губы. Полуоскал. Полухищный. Полудикий. Он очки не просто так не снимает, не хочет, чтобы видела… а я хочу…
Привстав, выбросила руку вверх, чтобы убрать ненужный барьер и неосознанный стон с моих губ, вновь ссаживаясь перед ним на колени и накрывая губами. Стон от степени плавлености золота в хищных, голодных глазах, от уровня голода в них, от запредельного удовольствия, когда сжал волосы грубее, подаваясь вперед бедрами, заставляя взять глубже… И тоже дурел, наблюдая, как ведет меня, стоящую перед ним на коленях, глядящую в его глаза и жадно берущую так, что сводило челюсть, но удерживающуюся, чтобы хоть на мгновение причинить ему сейчас дискомфорт, хотя все идет грубо, резко и откровенно.
Сжала до боли его ноги, прежде чем переставить руки, помогая себе ими. Вакуум во рту, отрицательная атмосфера и полностью контакт моих губ и языка с его телом, когда резко взяла глубже, застонав от упоительного в легкой болезненности натяжения волос, требующего взять еще глубже и еще сильнее сжать на нем пальцы, под его и без того сбивчивый от срыва дыхания, утробный, почти рычащий выдох. Но ему нужно было больше. Вот так, до срыва моего дыхания, до стонов, удерживая безумие в рамках болезненности, питающей голод, подстегивающий меня увеличить ритм, почти не справляясь со слюной, но это заводило его сильнее. Добавляло привкуса огня в кипящей, воющей и торжествующе бурлящей крови. Добавляло терпкости его вкусу, прогрессивно набирающему силу. Его вело передо мной и он не скрывал, задавал ритм, срываясь в дыхании от свидетельств что справлялась и справлялась жадно, открыто демонстрируя сколько приносит наслаждения натяжение его пальцев в волосах, даже когда уже ощутимо болезненно. Но это был срыв планки, заставляющий находиться за пределом своих возможностей в ритме, доводящего его до безумия. И его вкус становился еще более насыщенным. Он был упоительно близок к срыву. Судорога свела сильные пальцы в моих волосах почти одновременно с моим осознанием, что я теряю контроль и вот-вот подведу, что кислорода не хватает и адски болит не только горло и губы, что я хочу еще, хочу сжечь его, но силы на исходе. Отчаянии не успело оформиться, когда он отстранил от себя резко, рывком за волосы назад.
— Глаза закрой, — его глухой от срыва дыхания голос, когда сам сжал эрекцию. И в пару движений довел себя до срыва.
Резко откинул назад голову, ударившись о дверное полотно, но не заметив, потому что его сотрясала дрожь под сокрушительным финишем. Кончал. На лицо. Наблюдая сквозь ресницы и улыбаясь так, что не передать. Такого его я не знала и, держу пари, что мало кто видел. Если вообще видел. Опьяненного до беспредела и за него, с адским хаосом в глазах, откровенно ревущим наслаждением.
Почти не ошибся, почти всё ушло за мои разомкнутые, зудящие, припухшие губы. Почти. Только штрих спермы на скуле и его взгляд на этом. Призывно повел головой. Плавно, по хищному, не моргая и не отпуская это взглядом. За волосы потянул вверх, требуя встать быстрее. И я слабела, улыбаясь безумно, когда он слизывал горячим языком сперму с губ со скулы. Когда отстранялся, расслабив губы и на его языке, лежащим поверх нижней губы, я видела собранные им с моего лица белесые капли. Усмешка в плавленом золоте глаз и вновь требовательно пальцами в мои волосы, придвигая рассмеявшуюся меня к своему расслаблено улыбающемуся лицу, заставляя языком забирать капли и вновь сходить с ума от его вкуса и от поцелуя сопровождающего этот вкус. Пока не сошел без следа. А поцелуй глубже и еще откровеннее, хотя, казалось бы, куда уж дальше, но от бешенства внутри капля по внутренней стороне бедра, от удара вниз живота, от его рук, сжавших ягодицы до следов, от того, что вытворял языком с моим…
Сорванный выдох ему в улыбающиеся губы, когда почувствовала его ладонь, с нажимом идущую вверх от середины внутри бедра, собирающей капли.
— Течешь, — удовлетворенно, слизывая языком влагу со своего указательного пальца и уничтожая переливами вновь набирающей силу эротики, расцветающей янтарем в золотом мерцании глаз.
Слабо улыбнулась измученными губами и он резко и безапелляционно, одним движением развернул меня, впечатав спиной в дверь. Нагретую собой.
Опускался на колено передо мной медленно и неторопливо, не отпуская взглядом мои глаза. Присел, сжал мое левое колено и внезапно поднял так, чтобы смог перехватить за щиколотку.
И весь мир рухнул в кипящий ад, когда он медленно и с нажимом провел горячим языком по внешней стороне ступни, не отпуская взглядом глаза, не позволяя сделать того, чего так отчаянно хотелось — прервать зрительный контакт, чтобы отдаться ощущению перемежающей слабости, вспыхнувшей сразу и везде.
Усмехнулся. Удовлетворенно и с наслаждением. Перекинул мою ногу себе через плечо, за свою спину. Ногтями повел от моей поясницы до ягодиц, срывая полотенце с тела, придвигая к себе, к своему лицу. И неожиданно сплюнул в сторону. Это почти разрушило то непереносимое томление, если бы не последовавшее за этим движение его языка под неразомкнутыми улыбающимися губами. Если бы не сглотнул и еще раз не сделал тоже самое, взглядом предупреждая, что хотел коснуться этим самым языком меня, плотнее придвигая к себе, но только что поцеловал ногу, а стояла я на полу длительно…
Запустила пальцы в его волосы, сжимая челюсть до того самого предела, что вот-вот и сведет, вглядываясь в смеющееся золото глаз и сообщая взглядом, что все… просто все… для меня это все… Сглотнул еще раз, облизал губы, на мгновение прикрыв глаза, в которых мелькнуло нечто такое, что стоит дороже всех оргазмов… но, до конца распознать не дал подавшись вперед, одновременно чуть отводя за колено ногу на плече, разводя бедра шире и с нажимом провел языком, собирая влагу, вынуждая содрогнуться, ошибиться дыханием, тоже податься вперед и впиться руками в его плечи, потому что, когда нажал на самое чувствительное место языком, от горячего тока под кожей истребило все… Удержал. Лукаво улыбнувшись глазами. И руками резко прижал назад к двери, усиливая нажим языка, уходя им ниже и внезапно рывком насаживая на себя. На язык.
Я совсем не поняла, что ногтями прошила его кожу на плечах до крови, вообще не поняла ничего, убиваемая взрывом от чувства непереносимого огня разнесшегося из низа живота единовременно, сразу и везде, убивая пламенем рецепторы. И любую способность понимать… Да даже пытаться понять, когда снова рывком насадил на себя, прикрывая глаза и удовлетворенно вслушиваясь в мой сдавленный всхлип, когда изничтожало до молекул ощущение взрыва внутри.
Сорванный вдох, открыла глаза и, увидев то, что сотворила с его плечами испуганно отдернула руки, а он лишь улыбнулся, поднимаясь языком выше, создавая вакуум и действительно насилуя языком, жестко прижав к двери.
Увеличивал ритм и нажим прикосновений языком, жестче прижимая предплечья, улавливая мои непроизвольные движения, когда било разрядами, рожденными нажимом и движениями его языка. Улавливая эти движения тела, вел головой так, чтобы не прервать контакт, чтобы иметь возможность еще увеличить ритм, улыбаясь глазами, когда стоны с губ перестали уже даже отдаленно походить на его имя, которое кипело в крови, сжигающей сосуды все стремительнее. Последний, с трудом отвоеванный было выдох, но сорван, потому что все-таки накатило то, от чего я старательно уклонялась, а он жестче прижимал и сильнее касался.
Оргазм — это высшая степень удовольствия. Что со мной происходило там, у этой чертовой двери, охарактеризовать очень трудно. Нет, не разнесло, не разбило на миллиарды кусочков и прочее подобное.
Я просто внезапно перестала существовать. Меня просто не было, когда импульсы закоротили мозг настолько, что он внезапно отключился. Я совершенно не осознавала, что закричала, что сползла по дверному полотну, потому что судорога. Она не свела мышцы опорной ноги, она свела все тело, подыхающее от разрыва, от непереносимого наслаждения вспарывающего одновременно все и сразу. Душу, разум, тело, что в его удерживающих руках, в его губах, прикасающихся к виску, когда с моих губ кроме его имени ничего… когда во мне, кроме его имени, неистовым смерчем разносящим безжалостные мощнейшие удары тока сразу и везде, больше ничего не было.
Эта остаточная, совершенно неконтролируемая судорога, как только сознание начало проясняться… она сжимала мышцы почти до боли и каждый раз разные. Сжимала от остаточных импульсов не удовольствия, вовсе нет, от бескрайнего медленно сходящего наслаждения, которое пил поцелуем Костя. Очень осторожным, поверхностным, сразу отстраняясь, когда ощущал, что спазмом перехватывает так, что не могу вдохнуть. Удерживая в руках, оглаживая лицо, улыбаясь и отстраняясь, когда все вроде на спаде, но лишь бы не дискомфорт…
И я, глядя в его глаза, ощущая, как он стирает подушечками пальцев слезы, чувствовала, что такое любовь. Не та, героическая, из книг, а когда смотришь в глаза и не понимаешь, как жил без этого. Когда больно, но одновременно так, что понимаешь — не нужно мир менять, нужно самому просто остаться прежним, чтобы не происходило с этим миром… Не нужно ждать любви, просто нужно любить, вот так, не требуя взаимности и сходя с ума, когда она есть. Просто нужно быть.
Душ, дым сигарет поочередно. Он лежал на спине, я снова, почти уже привычно, на его груди.