— Ладно, — утвердительно кивает, набирая по памяти номер Дёмы. Как только брат берет трубку, Улька начинает тараторить, говорить так, словно отчитывается перед балетмейстером. Через пару предложений брат перестает задавать глупые вопросы, просто слушая. Напоследок напоминает, что сестренка не в себе, и сбрасывает вызов.
Девушка возвращает телефон на стол, смотрит в уже остывший чай, видя в темной жидкости свое отражение.
— Ты же понимаешь, что выйти туда завтра было бы непрофессионально?
— Наоборот, Степочка, наоборот, — шепчет себе под нос, — я с температурой сорок танцевала, а тут легкие головокружения. Зря я тебе позвонила, нужно было разбираться самой.
Подыгрывает ему, чтобы он поверил.
— Вот видишь, насколько поздно в твою голову приходят правильные мысли. Спать иди.
— С тобой? — усмехается, не отводя глаз от мужского лица. Смотрит в его слегка расширенные зрачки, закидывая ногу на ногу, так что края полотенца разъезжаются, оголяя колени.
Громов ведет плечом, его кадык нервно дергается, а кулак упирается в столешницу.
— Не злись, Степочка, — соскальзывает на пол, касаясь пальцами мужской груди, очерчивает напряженные мышцы живота под тонкой серой футболкой, — мне не нравится, когда ты злишься.
Мужчина сдавливает девичье запястье, тянет ее стройное тело на себя, проводит пальцами по голому плечу, ключице, слушая громкие удары собственного сердца.
— Иди спать, — цедит сквозь зубы, понимая, что еще одна подобная провокация, и вся его сдержанность полетит к чертям. Здесь его дом, не гостиничный номер, здесь у нее не получится сбежать по-английски, не помахав ручкой напоследок.
— Иначе что? — Ульяна запрокидывает голову, приподымаясь на мыски.
— Иначе все, — усмешка.
— Совсем все? — затаив дыхание.
— Абсолютно.
— Подними меня.
— Что?
— Хочу на ручки, Громов, — лениво улыбается, и он действительно приподымает ее над полом, усаживает на стол, устраиваясь между разведенными ногами, — мой Степа самый хороший, — шепчет и тянется к его лицу, — я это точно знаю.
Громов молчит, наблюдает за ее действиями, реакциями, анализирует. Ульяна же продолжает говорить. Очень тихо, почти шепотом. Касается теплыми губами его щеки, и от этих прикосновений по его спине расползаются мурашки. Губы непроизвольно подтягиваются вверх, заостряя уголки в улыбке.
— Я хочу с тобой пообниматься, — она обхватывает его шею ладонями, — у нас не будет секса, нет, не сегодня. Но я очень хочу с тобой пообниматься. Ты выдержишь мои заморочки, Громов? Выдержишь или пошлешь куда подальше? Я тебе нравлюсь, я это знаю. Всегда знала, — проводит языком по его шее, — но ты всегда меня боялся. Меня или себя? — отстраняется, чувствуя, как его пальцы впиваются в ее талию.
Громов крепче стискивает ее своими ладонями. Чувствует запах чистой кожи, волос, от него едет крыша. Каждое ее прикосновение равноценно удару тока. Пальцы сами тянутся к матовой коже, разворачивают полотенце, оголяя острую грудь, касаются сосков едва уловимыми движениями. Ульяна замирает, сидит не шевелясь. Нервничает. Он знает, что нервничает. Целует в шею, чуть выше, обхватывая губами мочку ушка.
— У нас не будет секса, — говорит с хрипотцой, — ты права, сегодня не будет.
— Ты пойдешь на такие жертвы? — она смеется, стараясь выглядеть уверенно.
— Жертвы? Что ты знаешь о жертвах? — приподымает бровь и резко, в одно движение, стаскивает ее со стола. Как она и хотела, берет на руки, устраивая ладони под коленями и под спиной.
8(4)
В комнате, где они оказываются, темно. Кромешная тьма и плотно задернутые шторы.
Ульяна дрожит, ее влажные волосы рассыпаны по плечам, груди, ладони крепко прижимаются к его шее. Волнение зашкаливает, она так близка к этой грани, к чему-то запретному до этой ночи. Оголена как электрический провод. Она не стесняется своей наготы, скорее наоборот. Никольская чувствует его взгляд даже здесь, в абсолютной темноте, когда все эмоции обострены до предела. Он смотрит на нее страстно, с неподдельным обожанием. Она сводит его с ума. Она и сама уже давно рехнулась. Каждое его прикосновение пробуждает в ее теле приливы неконтролируемых желаний, когда низ живота стягивает крепким узлом, а инстинкты становятся поистине животными.
Громов усаживает ее сверху, включает свет. Неяркий, приглушенный желтый свет. Ее изящное тело отбрасывает на стену тень с ярко выраженной тонкой талией. Его большие ладони проходятся по спине, притягивают к себе. Ее тугие соски трутся о его футболку, которую он мгновенно снимает. Прижимается к ней крепче, кожа к коже. Где-то на грани безумия. Степа целует ее губы, его язык минует ровные зубы, погружаясь глубоко в ее рот. Ладонь придерживает голову. Ульяна ерзает, не специально, ее широко разведенные бедра способствуют тому, чтобы нежная, возбужденная кожа между ними так болезненно сладко скользила по ширинке мужских джинсов.
Громов отстраняется, совсем немного, рассматривает ее лицо до мельчайших деталей, словно видит впервые. Костяшки пальцев поглаживают девичью щеку, спускаясь к шее, ниже, зажимая между собой чувствительный сосок. Отпускают, разводя возбужденные складочки, тем самым срывая с Улиных губ стон.
Большой палец надавливает на клитор, потирая его, указательный погружается в узкое лоно, медленно, Громов добавляет еще один. Она стонет, царапает плечи короткими ноготками, касаясь своей губы. Эмоции на грани, самом пике удовольствия.
Она красивая, невероятно красивая. Залившиеся румянцем щеки, чувственные губы, идеальные изгибы тела.
Эти дни выдались бешеными, злость смешалась с похотью. В ту ночь в отеле она прилично выбила его из колеи, совершила отнюдь не позволительную вещь, сбежала. Хотелось поймать эта маленькую стерву и хорошенько вправить мозги. А сегодня увидел ее в травме и чуть крышей не поехал. Испугался. Как-то чересчур сильно, когда нечем дышать, понял, что не отпустит. Больше ни за что ее не отпустит. Нет. Просто не сможет. Он так долго сходил по ней с ума, отгонял абсолютно все мысли о возможности хоть какой-то близости, а сейчас сорвался. Окончательно. Бесповоротно. Она будет его, с ним.
— Расслабься, — шепчет в губы, поглощая их в неистовом поцелуе, чувствует, как сжимаются ее мышцы, а стоны становятся громче.
Ульяна льнет к нему, сильнее вцепляясь в мужские плечи, и, отпустив себя, летит в пропасть удовольствия. Дыхание сбивается, а между лопаток собираются мелкие капельки пота.
Степа убирает руку, проводит ладонью по бедру, заставляя девушку вздрогнуть. Улыбнуться.
Она чувствует его каменное возбуждение, пальцы расстегивают ширинку на джинсах, касаются влажной головки, неумело обхватывая ствол поступательными движениями. Громов кладет свою руку поверх Ульяниной, откидываясь спиной на изголовье кровати. Улька сидит на нем нагая, с разведенными по разные стороны бедрами. Ее глаза блестят в полумраке комнаты, она послушно подстраивается под него. Наращивает темп, чувствуя, как по пальцам медленно стекает жидкость. Степа прикрывает глаза, толкается бедрами, изливаясь в ее ладонь.
Никольская убирает руку, закусывает нижнюю губу, поднося пальцы ко рту. Язык проходится по тыльной стороне ладони, Ульяна не прерывает визуальный контакт.
Громов резко тянет ее на себя, целует, сжимает так крепко, что, кажется, ей становится нечем дышать. Они перекатываются набок, продолжая целоваться. Улька отстраняется первой, упираясь ладонью в мужскую грудь.
— Зачем ты на ней женишься? — спрашивает тихо. — Ты ее не любишь. И она тебя не любит. Я же знаю.
Степан растягивает губы в полуулыбке.
— Оставайся у меня на эту неделю. Я сделаю тебе больничный.
— Не боишься, что соглашусь? — смеясь.
— Я хочу, чтобы ты согласилась.
— И ты не женишься на Светке?
— Мы разъехались.
— Навсегда?
— Навсегда.
— Из-за меня?
— И из-за тебя тоже.
— Тогда я остаюсь. Но заметь, ты сам меня позвал. Не пожалей о последствиях, Степочка.
Глава 9(1)
Ульяна просыпается в обед. Одна. Переворачивается на спину, потягиваясь в мягкой постели. Громова уже нет. Вышмыгнув из комнаты, девушка проходится по дому, окончательно понимая — он уехал. На диване в гостиной лежат ее вещи, сумка, рюкзак. Порывшись во втором, достает телефон, на экране сообщение: «Я на работе. Буду после восьми. Дом закрыт, чтобы ты никуда не вляпалась. Не ругайся!»
Никольская, постукивая ножкой по полу, прищуривается, осматривает огромную гостиную и, кинув телефон обратно на диван, идет в кухню. Как он вчера называл умный дом? Тина? Кажется, так.
— Тина, завари кофе.
После этих слов на кухонном островке начинает работать кофемашина. Ульяна улыбается и шагает в душ. До выступления еще уйма времени, но ей нужно на прогон. Один минус во всем этом был — закрытая дверь. Впрочем, если дверь закрыта, возможно, удастся вылезти в окно.
Никольская освежилась под прохладной водой, выпила чашку горячего кофе и торопливо подкрасила глаза тушью. Натянув вчерашние, еще немного влажные вещи, прихватила сумку, надела на плечи рюкзак и попыталась открыть окно на первом этаже. Не получилось. Взбесившись, Ульяна побродила по дому, а когда ее осенило, взбежала по лестнице на второй этаж. Вышла на просторный балкон, прямо над бассейном. Осмотревшись, рассмеялась и сбегала за полотенцем. Разделась, сложила все вещи в спортивную сумку и скинула ее с балкона чуть в сторону, так чтобы она не угодила в воду. Сама же прыгнула в холодный бассейн.
Вынырнув, Улька вылезла на газон, мокрая и продрогшая. Погода сегодня была ветреная и без единого лучика солнца. Расстегнув молнию на сумке, вытащила полотенце, хорошенечко им обтеревшись. Натянула белье, джинсы, майку и кардиган. Перелезла через забор к уже ждущему ее такси. Мужчина, сидящий за рулем, никак не отреагировал на свою довольно странную пассажирку, на голове которой было намотано полотенце.
На прогон успела вовремя. Поднимаясь на этаж, стянула с волос полотенце и, затолкав его в сумку, скрылась за дверьми раздевалки. Завязала на голове пучок, переоделась, сталкиваясь с Лизкой.
— Привет. Я тебе утром звонила.
— Я, видимо, спала, — Ульяна сделала глоток минералки и кинула ее в рюкзак.