Юля с удовольствием ответила бы ему ещё злее, чтобы только окончательно поставить на место, но в это время официант принёс вино, и она запнулась на полуслове, а потом и вовсе потеряла мысль. Было, признаться, очень обидно; Лебедева только-только заготовила подходящую колкую фразу, однозначно поставившую бы Андрея на место, а тот, словно чувствуя это, сейчас сидел и сверкал, как начищенный пятак. И что его так радовало?
— За что будем пить? — спросил Андрей, поднимая свой бокал. — За встречу?
Юле хотелось сказать, что за скорейшее расставание, но в этот момент над головой словно застыла Наташина тень, напоминающая о том, как надо себя правильно вести. И как только у подруги получалось незримо присутствовать за столом и подталкивать её ко всяким глупостям, например, к распитию алкогольных напитков с посторонними мужчинами?
— Давай за встречу, — подчинилась она, подняла свой бокал и попыталась сосредоточиться не на Андрее, пожиравшем её взглядом вместо того мяса, которое он заказал, а на звоне бокалов и на переливающейся в них бордовой жидкости.
Вино и вправду было вкусным. Не приторно-сладким, как тогда, на выпускном, а с дорогим вкусом и отнюдь не годом-двумя выдержки. Юля не удержалась и прикрыла глаза от наслаждения; её любимый сорт. Как Яворский угадал при выборе? Или тоже где-нибудь проведал?..
— Чем ты сейчас занимаешься? — не позволяя разговору вернуться в привычное русло, тут же спросил Андрей. — Знаю, что пиаром, но… Нетипично для тебя.
Юля вздохнула.
— Почему же нетипично? — пожала плечами она. — Времена меняются. Мечтательницей я была только в детстве. И никакого великого учёного с меня не получилось. Зато вышел профессионал своего дела.
— Помню, — Андрей сделал ещё один глоток вина и отставил бокал в сторону, — ты хотела стать известной художницей…
— Перехотела, — помрачнела Юля. — Не думаю, что у меня действительно получилось бы что-то.
— Почему? — удивился Яворский. — Красивые же были портреты. Сейчас такое популярно…
— Сейчас популярно коллажирование, — резко ответила она. — Этим мы на работе занимаемся более чем часто. А высокое искусство давно уже превратилось в один сплошной чёрный квадрат.
Абстракционизм, Андрей помнил, Лебедева с самого начала своего увлечения рисованием терпеть не могла — равно как и множество других современных направлений. Но у неё и вправду удавались хорошие портреты; люди на них выглядели, словно живые. Она мечтала, что пойдёт куда-нибудь на художника или хотя бы на архитектора, и произведения искусства будут появляться из-под её карандаша так же легко, как и чужие лица.
— Но ведь ты пробовала поступить? — спросил Яворский.
— Нет, — безо всяких эмоций ответила Юля. — Я вовремя поняла, что всё это — глупости, а в жизни мне нужен реальный заработок и стабильная работа. Разумеется, я не думала, что всё сложится вот так. Экономика…
— Которую ты терпеть не могла в школе.
— …Казалась мне хорошим выбором, — закончила за него Юля. — Там было легко учиться, и я получила определённый багаж знаний. Этого хватило для того, чтобы и дальше развиваться. А потом мне повезло попасть в ту фирму, где я работаю сейчас. И я счастлива, что не пошла на поводу у глупых детских мечтаний… А это ещё что такое?
— Ваш заказ, — безо всякого смущения ответил официант. — Устрицы. Конечно, в классической подаче предпочитают игристое вино, но, поскольку вы согласились с выбором вашего спутника…
— Может быть, — вкрадчиво предложил Андрей, — ты хочешь заказать что-нибудь другое? Всё-таки, эскарго — не самое привычное блюдо…
Юля не поморщилась и больше ничем своё возмущение не выдала. Сама виновата, надо было слушать, что ей предлагали, а не охотливо кивать, игнорируя на самом деле официанта и как самостоятельную личность, и как живое существо. Вот теперь и должна наслаждаться прекрасным вкусом улиток, чтоб их…
Лебедева никогда не стремилась вкушать экзотические для жителей Украины блюда. Она пробовала однажды жабьи лапы, но те, во-первых, были просто мясом, а не подозрительным наполнением своих раковин, да и по вкусу напоминали что-то среднее между курицей и рыбой. Но тогда приходилось подчиняться вкусовым предпочтением бизнесмена, с которым она вынуждена была ужинать, а вот сегодня можно было смело оттолкнуть от себя этих… моллюсков и сказать Андрею, что она есть не будет.
Но отступать на полпути Юля не собиралась. С трудом выцарапав из памяти кадр из какого-то фильма, где ели эту гадость — и показывали, как это правильно делать, — она с мягкой улыбкой взглянула сначала на Андрея, а потом на официанта.
— Спасибо, всё в порядке, — мягко промолвила она. — Я выбрала то, что хотела. Вы можете идти, — Юлия смерила быстрым взглядом официанта. — Мы желаем побыть наедине.
Тот спешно извинился и, кивнув, удалился на кухню, а Юля ещё раз с подозрением посмотрела на устрицы. Если её не подводила память, то есть их после красного вина — тоже отнюдь не лучшее занятие.
— Вкус будет не самым приятным, — подтвердил Андрей. — Может быть, закажешь что-нибудь другое?
— Нет, что ты, — она потянулась к тарелке, но рука словно сама по себе застыла на полпути. — Я действительно хотела…
— Юля, — он поймал её за запястье. — Прекрати. Ты их не хочешь. Я больше скажу: они тебе противны. Ну зачем притворяться любительницей экзотической кухни? — Андрей подался вперёд и прошептал ей на ухо: — Но если ты предпочитаешь попробовать блюдо, по мнению многих, являющееся мощным афродизиаком…
— Миф! — буркнула Лебедева, но с готовностью оттолкнула от себя тарелку. — Ладно. Посижу голодной. Устрицы — это не то, что я привыкла есть в нормальной жизни.
Яворский закатил глаза и самоуверенно придвинул к ней непонятно откуда появившуюся порцию медальонов из телятины.
— Помнится, ты всегда ненавидела морепродукты?
— Люди меняются, — вздохнула Юля.
— Но не ты.
— Я тоже меняюсь, — возразила Лебедева. — У меня другие цели, другая работа… — она ещё раз втянула носом воздух и сдалась. — Но всё те же вкусовые предпочтения. Спасибо. Я действительно терпеть не могу морепродукты.
Андрей, кажется, был доволен. Руку он так и не убрал, только теперь это выглядело не как попытка убедить её отказаться от устриц, а как интимный, преувеличенно нежный жест. Юля взглянула на пальцы, всё ещё едва ощутимо сжимающие её запястья, и язвительно отметила:
— Если ты хочешь, чтобы я что-нибудь съела, наверное, лучше меня всё же отпустить?
— Никаких проблем, — тут же убрал руку Андрей. — Всё это можно наверстать и позже, не так ли, дорогая?
Юля едва не спросила, зачем ему всё это — бессмысленные ухаживания, попытки понравиться ей, порадовать этим походом в ресторан. Она заставила себя сосредоточиться на еде, да и Андрей тоже, кажется, потерял желание разговаривать на ближайшие несколько минут. В абсолютном молчании они два или три раза пили вино, ели, не произнеся при этом, разумеется, ни слова, и даже какой-то авторский десерт, название которого ни Андрей, ни Юлия так и не смогли выговорить, тишину за их столиком не разрушил.
Когда принесли счёт, Лебедева упрямо потянулась к кошельку, но Андрей успел уже попросить у официанта рассчитаться картой. А потом, прежде чем она предложила вернуть потом часть расходов, расплатился.
Юле это не нравилось. Она предпочитала самостоятельность во всём, даже в оплате счетов в ресторане, тем более, что могла это позволить. Но устраивать концерт при официанте — плохой способ доказать свою взрослость и состоятельность, потому девушка промолчала, даже позволила открыть перед собой дверь, не делая никаких абсурдных заявлений о том, что сама способна это сделать, и уже на улице отметила:
— Я верну тебе часть денег.
— Не говори глупостей, — возразил Андрей. — Не стоит. Это действительно не катастрофично большая сумма. И я хорошо зарабатываю. Позволишь тебя подвезти, или мы будем идти до дома принципиально разными путями?
Отказываться было бы смешно — она и так пришла сюда сама, даром, что жили в одном подъезде, — и Юля согласно кивнула.
— Ладно, — произнесла она.
— Заодно и поговорим, — обрадовался Яворский. — А то весь вечер ты просидела, как рыба. Сердитая рыба.
— Дурацкое сравнение! — фыркнула Лебедева. — М-м-м… Ты подвезёшь меня домой на троллейбусе или на автобусе?
— Вообще-то планировал на авто, — Андрей кивнул на стоявшую в метрах двух или трёх машину. — Но если ты хочешь проехаться на троллейбусе в час пик…
Один из представителей общественного транспорта минуту назад проехал мимо них, забитый людьми.
— Как-нибудь в другой раз, — покачала головой Юля, невольно на эту вторую встречу соглашаясь. — сегодня и вправду лучше на машине.
Андрей не стал отказываться от джентльменского задела и открыл перед Юлей дверь. Для Лебедевой это было не в новинку на самом деле; она привыкла к уважительному поведению мужчин на работе, потому только сухо улыбнулась ему в качестве благодарности.
В дороге они тоже молчали, пока Андрей не остановился возле дома.
— Алина Петровна завтра же распустит о нас слух, — отметила вдруг Юля. — О каком-нибудь старом секрете, например, связывающем нас ещё с самого детства. Или с юности. О каком-нибудь рождённом и оставленном в детском доме ребёнке…
— Ну, глядя со стороны на твою реакцию, только это и можно подумать, — скривился Андрей. — Что ты до сих пор лелеешь ненависть в душе за то, что я оставил тебя в интересном положении и улетел в Голландию, да ещё и умудрился без вести пропасть.
— Вторая половина — чистая правда. А вот первая, Андрей, наглый домысел.
Яворский хохотнул.
— Ты точно не могла родить от меня ребёнка, — протянул он. — И оставить его где-нибудь в доме малютки.
— Потому что я — не такой человек, и обязательно протащила бы на себе это ярмо?
— Нет, Юля, — абсолютно серьёзно возразил он. — Потому что мы с тобой не спали.
Девушка не сдержалась и пнула его локтем в бок, а потом тоже расхохоталась, поддавшись чужому веселью. Надо было обидеться, заявить, что Андрей — редкостный хам, и в оскорблённых чувствах выпорхнуть из машины, а она заливалась смехом и всё никак не могла остановиться.
Позволив радостному настроению всё-таки охватить её, Юля даже не поняла, когда Андрей повернулся к ней, когда успел обнять, и когда, чёрт подери, она сама к нему потянулась. Этот поцелуй, впрочем, был первым взаимным — Юля не отталкивала его, даже в мыслях почему-то не возникло такое желание. И иллюзорное раздражение и отвращение разбилось о суровую реальность: она не могла его ненавидеть. Да что там! Юля даже не могла оставаться равнодушной.
Когда Лебедева заставила всё-таки себя отпрянуть от Андрея, было уже поздно. Будь он каким-нибудь остолопом, ничего не понимающим в женщинах — тогда ладно, сказала бы, что и сейчас не хотела оказаться так близко. Но Яворский, будь он трижды проклят, и так чувствовал себя прекрасным и неотразимым, а уж теперь и вовсе задерёт нос.