Между нами проскальзывает рука Киллиана, и он хватает два печенья.
— Лучший пекарь всех времен, — он чмокает Либби в щеку. — Люблю тебя, Элли Мэй.
Она закатывает глаза и ставит поднос перед ребятами.
— Я думаю, что прямо сейчас ты больше любишь мое печенье, газонный бродяга.
— Да ни за что.
Они усмехаются друг другу, и я делаю снимки до того, как сажусь. Киллиан прав, Либби — отличный пекарь. И Либби права, еду проглотили в мгновение ока. Я нахожу себе место и просто наблюдаю за общением ребят. В том, чтобы находиться рядом со старыми друзьями, пока они наслаждаются компанией друг друга, есть что-то уютное.
Но ребята не оставляют меня в покое. Очень скоро Уип обращает на меня внимание.
— Итак, Бренна бросила тебя прямо в логово льва?
— А вы кажетесь довольно обузданными.
Он смеется, и меня поражает тот факт, что парень выглядит очень похожим на Киллиана, только с голубыми глазами вместо карих.
— К сожалению, сейчас так и есть.
— Скучаешь по диким временам? — спрашиваю, делая снимок, поскольку парень такой симпатичный в этом кресле из черной кожи, и его загорелое тело в комплекте с винтажной футболкой с концерта Деф Леппард смотрится отлично.
— Неа, — говорит он. — Мне в некотором роде нравится такая остепененность. По крайней мере, это более продуктивно.
— Он просто стареет, — говорит Рай, открывая мини-холодильник и доставая несколько бутылок пива.
— Ты на шесть месяцев меня старше, — указывает Уип.
— Я лучше сохранился.
— Как заплесневелый сыр, — отвечает Уип.
Рай плюхается рядом со мной на маленький диван.
— Удивлен, что Скотти согласился на то, чтобы ты спала в этом автобусе.
Киллиан передает мне пиво.
— А почему бы нет? Ее работа — снимать нас.
— Миленько же ты описал мою работу, — говорю ему, закатывая глаза.
Парень усмехается, обнажая зубы так фальшиво, что я делаю снимок до того, как эта улыбка исчезнет. На что он сердито смотрит на меня, но в этом взгляде маловато жару.
— Дружище. Я не говорю, что мне нравится, когда снимают каждый мой шаг и постят эти глупости на свой страх и риск, но признаю, что данный аспект необходим для тура, понимаешь?
Я быстро моргаю, прижимая руку к груди.
— Не могу. Ответить. Слишком. Шокирована.
Либби смеется.
— Видишь? Ты отлично нам подходишь.
— Спасибо, — я чокаюсь с ней пивом.
— Все равно не понимаю, почему Скотти мог быть против размещения Софи в нашем автобусе, — вставляет Киллиан. — Он был непреклонен в вопросе отношения к ней... — его голос становится хриплым и стихает, имитируя акцент Габриэля, — как к заслуживающему уважения квалифицированному профессионалу.
Он так сказал? Теперь я злюсь на него немного меньше. Но лишь немного.
Рай глубоко вздыхает.
— Потому что тупица Джакс растрезвонил, что переспал с ней.
У Киллиана отвисает челюсть, он смотрит на Джакса так, будто у того выросли рога.
— Ты сказал Скотти, что переспал с Софи? — пищит он так, что становится интересно, как его низкий голос способен на подобный звук.
— Это была шутка, — отвечает Джакс со своего места на диване по другую сторону автобуса. — Успокойся.
Киллиан качает головой.
— Чувак. Не о чем тут шутить. Ты покойник.
— Скотти нужно расслабиться. И тебе тоже.
— У него есть все права надрать тебе зад, — Киллиан машет бутылкой в сторону Джакса. — Ты нарушил первый закон мужской дружбы, мистер Ходячий Мертвец.
Джакс хмурится.
— Да ладно.
— Ага, — добавляет Уип, смеясь.
Даже Рай качает головой.
— Ты же не знал? Кто подставил тебя, рассказав Скотти об этой истории?
Джакс садится ровнее.
— Бренна всё ему вывалила.
Рай издает звук, будто пришел в ужас.
— Это подло. Даже для Бренны.
— Эх, — вздыхает Джакс, потирая затылок. — Думаю, он отчитывал ее за что-то.
— Очевидно, чувак сыграл с огнем, — заявляет Рай.
— Верно.
— Что за, черт побери, первое правило мужского кодекса? — перебиваю я.
Киллиан делает глоток пива перед тем, как ответить:
— Никогда не посягай на территорию своего друга.
— Территорию, — повторяю я. — Говорите, как какие-то кобели.
— Соф, — торжественно произносит Уип, — когда дело касается парней и секса, мы все кобели.
— Верно, — добавляет Рай.
— Я не захожу на территорию Габриэля, не желая его злить.
Кажется, никто мне не верит.