Она понятия не имела, что может измучиться с Лори. Что ее добрая, милая, всегда послушная саба способна превратиться в такую безжалостную госпожу. Если бы она на секунду забыла, что попросила об этой игре сама — решила бы, что бывшая саба мстит ей за все. И дело было не в боли — стек в руках временной госпожи почти не жалил. Просто перед ней разверзлась бездна унижения.
Казалось, Лори шлепала и одергивала ее чаще, чем раз в секунду — за каждый неловкий взмах ресниц, поворот головы, за недостаточную мягкость жестов и изящество движений. Ирина изо всех сил старалась сдерживать рвущуюся наружу ярость и досаду. Она столько раз произнесла "да, госпожа", что эти слова утратили для нее всякий смысл. Лори заставляла ее опускаться на колени и подниматься снова и снова — пока это не начало напоминать тяжелые физические упражнения в зале.
— Могу я отдохнуть, госпожа, умоляю? — попросила тогда Ирина, но Лори что-то не понравилось в ее тоне, и "отдых" превратился в пятнадцатиминутный куни. Правда, она увлеклась и смогла немного расслабиться. Нежную киску Лори было очень приятно ласкать, а ее стоны удовольствия принесли Ире огромное облегчение: значит, она не совсем безнадежна. Еще больше облегчения принесло милостивое позволение госпожи передохнуть пару минут и выпить немного воды… а потом пытка началась снова.
На этот раз ее госпожа решила дать ей урок перемещений всевозможными способами — от "простой" походки послушной сабы до кошачьего ползания на четвереньках в максимально соблазнительных позах. А затем минут двадцать порола по всему телу, заставляя при этом стоять, лежать, наклоняться и выгибаться в самых изящных соблазнительных позах.
Когда через пару часов Ирина вышла из комнаты, она пошатывалась от усталости и на всякий случай не смотрела на Лори, боясь, что вцепится ей в волосы. Ей казалось, что прошла целая вечность. Каждая мышца, каждый сантиметр кожи болел. Вдобавок мучил зверский голод. При этом все, на что ее хватило — это вызвать такси, приехать домой и рухнуть спать.
Но, закрывая глаза, она чувствовала себя победительницей. И даже ненависть к Лори уже постепенно проходила.
А утром она проснулась от сообщения Тимофея.
Он писал ей много раз за эту неделю. Спрашивал о любимых книгах, фильмах, затевал интеллектуальные дискуссии, а потом внезапно присылал эротические фото женщин из БДСМ-студий — но не пошлые, скорее, художественные.
Возбуждал воображение, и снова внезапно обрывал сам себя, заговаривая о чем-то невыносимо будничном, вроде выбора из двух сервисов по доставке готовой еды. Ирина подсказывала, какой сервис лучше, а потом дразнила его своими интимными фото, отснятыми хорошим фотографом в "Сабспейсе". Тимофей делал ей комплименты и грозил высечь при встрече. "За что?" — кокетничала Ирина. "Слишком дерзкая", — лаконично отвечал он.
В новом сообщении, которое пришло утром в субботу, он осведомлялся, как ее киске нравятся игры с душем. Судорожно сжав колени, Ирина улыбнулась и написала ответ: "Моя киска будет наслаждаться этим… Если этого пожелает мой господин". Но от следующего сообщения едва не выронила телефон.
"Заеду в семь", — коротко написал он.
Ирина ошеломленно замерла. Еще вчера он писал, что они встретятся не раньше воскресенья. Дьявол. Ее тело еще болело… метнувшись к зеркалу, она сбросила халат, повернулась и приглушенно застонала. Даже будучи осторожной накануне, Лори не смогла не оставить следов кое-где: отчетливые следы от розг виднелись на верхней части бедер и у коленей. А спереди немного припухла нежная кожа под грудью.
"Дура, дура", — ругалась на себя Ирина, замазывая следы кремом от ушибов. Разумеется, это следовало сделать вчера — теперь скрывать синяки было уже поздно. Но отменять свидание она не хотела, не могла… придется объяснять. Впрочем, не мог же он рассчитывать на лебединую верность после первого же свидания? Или… мог?
Нерешительно замерев с телефоном в руках, она долго смотрела на погасший экран, после чего молча отложила его в сторону. Нет, она не станет скрывать от Тимофея что-либо. Она просто объяснит как есть. Если не поверит и приревнует, если не поймет — так тому и быть. В ее жизни уже было достаточно ревнивых идиотов. Пусть этот ведет себя нормально или сразу катится ко всем чертям.
Но несмотря на воинственный настрой Ирина потратила почти весь оставшийся день на то, чтобы прихорошиться. Она ругала себя за глупость: Тимофей мог оказаться кем угодно, хотя и казался мужчиной, для которого стоило стараться. Мужчины, которые с первого взгляда кажутся идеальными, чаще других оказываются мудаками.
Но в их первую ночь он проявил себя таким чутким, страстным, терпеливым любовником… и Макс с ним дружил, а это значило немало. Всю неделю она смотрела и читала его материалы из сети, стараясь отыскать в нем недостатки, а вместо этого невольно влюблялась в него еще больше.
То, как он рассказывал людям о детской психологии, то, как призывал обращаться друг с другом, его чувство юмора, здравый смысл, обаяние — в это невозможно было не влюбиться. И она чувствовала, что ее затягивает с каждой минутой. В одном из интервью его спросили об отношениях между мужчиной и женщиной, и он ответил коротко, но этот кусок она пересматривала много раз.
"Если женщина достаточно здорова психически, чтобы оставаться мягкой, то мужчина рядом с ней может стать бесконечно сильным. Если мужчина достаточно силен и дружит с головой, любая женщина рядом станет нежной и женственной", — сказал он. Когда Ирина услышала это впервые, ее сердце пропустило удар. Ей показалось, что Тимофей облек в слова именно то, что она почувствовала, когда он сидел в кресле и сказал "Посмотри на меня", а потом велел ей опуститься на колени. Он был невероятно силен в тот момент, и одним взглядом заставил ее захотеть подчиниться ему. Только щеки горели при мысли о том, какой она была такой неуклюжей…
Без пятнадцати минут семь ее нервозность достигла пика, и Ирина нашла себя за тем, что снимала невидимые пылинки с бордового шелкового платья. Ее грудь соблазнительно выглядывала из низкого декольте, одно плечо кокетливо открыто, но сверху она накинула черный газовый платок. Аромат "Шанель" окутывал ее терпким облаком, черные замшевые сапожки-чулки обтягивали ноги.
Широкий кожаный пояс, подумав, она с платья сняла, словно услышав слова "слишком дерзкая", произнесенные его голосом. В свои двадцать пять она думала, что умные мужчины за такой чепухой, сказанной серьезно, скрывают шутку. Теперь понимала — ни фига они не скрывают. И все, что касается их самолюбия, их ревности и прочей чепухи, для них не чепуха.
Макияж и прическу она сделала в очень спокойном стиле: простые косы послушной девочки, закрученные в затейливый пучок с парой выпущенных прядей, розовая помада, неяркие тени, мягкое контурирование овала лица. Вспомнив, как плакала в тот раз, Ирина на всякий случай воспользовалась водостойкой тушью и наложила ее в один слой.
Гадая, опоздает он или нет, она прождала до без пяти семь и даже вздрогнула от звонка — он застал ее врасплох. Чуть раньше…
— Выходи, малыш, — бархатным мягким голосом скомандовал он, едва она ответила, и сразу положил трубку, не дожидаясь ответа. На секунду ее тело напряглось: он был раздражен или ей показалось?
Спустившись, Ирина наткнулась на него возле самой двери подъезда и странным образом это напрягло ее еще больше — непредсказуемость в мужчинах всегда ее настораживала, хотя и завораживала тоже. Даже в мелочах.
Она была уверена, что Тимофей не выйдет из машины. Такие мужчины же всегда ждут женщин за рулем, раздраженно по нему барабаня, чтобы скоротать время, разве нет?
Про водителя Лешу она вспомнила лишь тогда, когда забралась в машину и встретилась с ним глазами в зеркале заднего вида. Тимофей сел на заднее сидение вместе с ней.
— Домой, — коротко скомандовал он, как только Ирина и Алексей поздоровались.
Дорога прошла в полной тишине. Ира смотрела в окно, облизывала губы и нервничала. Она совсем забыла про водителя, когда рассчитывала, что сядет в машину и сразу объяснится с Тимофеем по поводу Лори, предупредит о следах на теле. Так она смогла бы сбежать, если бы он разозлился. Но при Алексее такой разговор был немыслим, и теперь ей придется снова ссориться с ним у него дома. А что, если он рассвирипеет и слетит с катушек?
— Что с тобой, малыш? — тихо спросил Тимофей, когда они остались в лифте одни.
— Эм… я должна сказать тебе кое-что.
Его спокойный взгляд невозмутимо изучал ее лицо. После небольшой паузы он спросил с легкой улыбкой, которая показалась ей опасной:
— Про Лори?
Ее рот рефлекторно приоткрылся, а глаза изумленно распахнулись.
— Как?.. — прошептала она после паузы. Лифт с мягким рывком остановился. Тимофей жестом предложил ей выйти первой, снова улыбаясь странной угрожающей улыбкой.
— Мне рассказал Макс, — невозмутимо пояснил он уже в квартире, наклоняясь, чтобы снять обувь. — Он очень заботится о тебе, ты знаешь?
— Понятия не имела, что он вообще видел меня вчера, — честно призналась Ирина, замирая на месте от замешательства. Она автоматически сняла туфли, но не знала, что делать дальше и робко посмотрела ему в лицо, ожидая каких-то более ясных намеков: к чему он ведет?
— Мне было сказано, что если с твоей головы упадет хотя бы волос, то я не жилец, — сардонически ухмыльнулся Тимофей в ответ, тронул ее за локоть, кивнул в сторону и развернулся, пошел в гостиную, где они провели столько времени в прошлый раз.
— Я не всегда его понимаю, — призналась Ирина, послушно шагая за ним по теплому паркету, — Мне всегда казалось, Максу до меня мало дела.
Она поддерживала разговор автоматически, а сама напряженно размышляла о том, насколько сильно разгневан Тимофей. В том, что он злится, сомневаться не приходилось: доминанты терпеть не могут, когда в их отношения с нижней лезут другие домы. А тут — вмешалось, получается, целых два.
— Это не так, — мягко возразил Тимофей, опускаясь в кресло. — Но я хотел бы услышать больше об этой… Лори.
Ирина закрыла глаза, глубоко вздыхая. Ее щеки залились краской. Она стояла перед ним, почти на том же месте, где находилась в прошлый раз, когда он расстегнул брюки и велел ей начать с минета. Но даже тогда ей не было так трудно начать, как сейчас.
Пауза показалась ей получасовой. Но Тимофей терпеливо ждал ее слов и подался вперед, когда она, наконец, ответила.
— Она была моей нижней раньше. Я попросила ее поучить меня, — призналась она.
— Неужели для меня? — сузив глаза, спросил он быстро.
— Да, — чуть тише сказал Ира.
— Я польщен.
Его тон не оставлял простора для сомнений: это был сарказм. Тимофей больше не скрывал своего бешеного гнева — его темные глаза сверкали в полумраке гостиной. На этот раз паузу сделал он, и она была еще более мучительной, но Ира молчала, прекрасно помня все вчерашние уроки Лори. Опустив глаза, она безропотно ждала приговора, и в конце концов он откинулся на спинку кресла, глубоко вдохнув:
— Я хочу, чтобы между нами не было никакой неясности. Если ты еще раз придешь в клуб и позволишь себе играть с кем-то, мы больше никогда не встретимся, саба.
— Да, мой господин, — тихо сказала она, — простите меня.
— Я прощу тебя, поскольку не объяснил тебе моих правил в прошлый раз, но сегодня ты будешь наказана.
— Да, господин.
— Я не хочу, чтобы ты пользовалась всеми этими штучками, которым она обучила тебя, — резко сказал Тимофей. — Прекрати смотреть в пол, меня от этого тошнит. Посмотри на меня.
Ирина робко подняла глаза — разумеется, она сделала это именно так, как вчера научила ее Лори. Они отрабатывали этот взгляд до автоматизма — и результат получился неожиданно сильным. Лицо Тимофея мгновенно смягчилось:
— Хорошо, милая. Не бойся. Я не буду слишком жесток с тобой.
У Ирины мгновенно пересохло во рту. Все ее тело отреагировало возбуждением на бархатистый тон и обманчивую нежность. Это был голос садиста, который предвкушал долгое — очень долгое и извращенное — наказание своей нижней. И в то же время он испытывал искреннюю нежность к ней. И желал ее.
Ее соски стали такими твердыми, что она ощутила боль, а трусики мгновенно промокли насквозь, мозг почти отключился. Поэтому до нее не сразу дошла его следующая фраза.
— Идем в ванную, малыш, — сказал он, поднимаясь. — Кстати, когда у тебя в последний раз был анальный секс?
С трудом снова включив мозг, она на секунду почувствовала, что ноги приросли к полу. А правда, когда? Лет пять назад? Десять? Есть ли смысл делать вид, что она не хочет?
Снова бросив трепетный взгляд ему в глаза, она поняла, что вот-вот растает и расплавится целиком — не только ноги, которых уже почти не ощущалось, но она вся прекратит человеческое существование и превратится в его добровольную рабыню, не способную к сопротивлению даже в малом. Вот почему ей так не хотелось оставаться на завтрак в прошлый раз, вести с ним разговор утром, создавать этот пролог к новому возвращению — все потому, что с Тимофеем все человеческое в ней прекращало существование.
Он был настолько сексуален, что оставалось лишь бешеное вожделение и приступ фанатичной покорности в надежде получить невозможное, удовлетворить болезненную потребность, которая никогда, за всю ее жизнь, не была удовлетворена даже на минуту. Надежды и фантазии — единственная тень удовлетворения, которая когда-либо была ей доступна. Вот как сейчас…