— Сними.
— На улице еще светло.
— Не настолько, чтобы прохожие могли видеть твою киску сквозь юбку. Давай, саба.
— Нет. Не сейчас.
Ирина пронзила его холодным обиженным взглядом, и Тимофей выпрямился, убирая руку от ее лица:
— Все еще злишься?
— Ты почти выставил меня из своей квартиры. Это было сегодня утром.
— Я помню, — спокойно заметил он. — Но ты вышла ко мне, и я извинился. Я не извиняюсь дважды, малыш.
— Ты не извиняешься, ты оправдываешься.
Она была зла на него, но даже это не помогло стать полностью бесстрашной — особенно когда в ответ на ее реплику его ноздри слегка расширились, а глаза опасно блеснули. Повисла долгая пауза.
Тимофей смотрел на нее угрожающе, потом перевел невидящий взгляд на дорогу. В какой-то момент Ире показалось, что он сейчас пинком освободит свою машину от присутствия такой строптивой сабы, но Тимофей, после невыносимо долгих размышлений, снова перевел на нее взгляд:
— Из-ви-ни.
В его тоне и голосе читалось желание растерзать. Во взгляде — обещание поиметь самыми извращенными способами, предварительно опробовав на ней все возможные и невозможные девайсы. Перед тем, как растерзать, разумеется.
Ирина почувствовала, как по спине ползет липкая капля пота.
— Я подумаю об этом, — сказала она и отвернулась, прикусывая по очереди обе губы, а потом еще раз.
— Малыш, — позвал он после новой долгой паузы — и на этот раз его голос внезапно снова стал человеческим, спокойным и бархатным. — Чего хочешь? Говори.
— Кафе, — вдруг решила она. — Свидание. Я хочу просто поговорить с тобой. Без ролей. Я не готова сейчас играть.
— Хорошо.
— И я хочу называть тебя на ты. Хотя бы час.
— Ты уже называешь. Четыре раза.
— Хорошо. Тогда я хочу, чтобы ты перестал считать.
— Вслух или…
Ее гневный взгляд вызвал на его губах новую улыбку:
— Ты очень красивая, — весело сказал он. — Пристегнись. Я не буду считать. Ты не в игре, так что делай, что хочешь.
Французские окна, зимний сад, деревянные столы — все уютно и так просто, как может быть только в очень дорогих заведениях. Восхитительный минимализм роскоши, отличный продуманный дизайн, и ничего лишнего.
Она полюбила это место с первого взгляда — особенно за то, что там почти никого, кроме них, не было — из пятнадцати столиков были заняты всего три. Улыбчивый метрдотель в черном костюме встретил Тимофея по улице, проводил их к столу, расположенному на большом удалении от других занятых мест, отодвинул Ирине стул. Официант к тому времени уже стоял рядом. Секунд через восемь принесли воду и тарелки.
Не успела Ира открыть меню, как на столе появилось блюдо с комплиментом от шеф-повара — крошечными тарталетками с чем-то, напоминающим фаршмак. Но вкус оказался совсем другим — что-то мясное с перцем, достаточно острое, но не слишком, очень сочное. Тимофей сразу взял одну, но стал есть ее очень медленно, а Ира проглотила две и с трудом сдерживалась от того, чтобы не слопать все.
— Почему здесь так тихо? — спросила она после того, как они сделали заказ и отложили в сторону тяжелые кожаные папки с меню. Рука чесалась, очень хотелось взять третью тарталетку, но необходимо было дождаться, пока Тимофей прожует хотя бы первую, чтобы сохранить хоть каплю достоинства.
— Секретное место, — мягко улыбнулся он, продолжая держать в руке половину недоеденной тарталетки.
— Заметила, что ты завез меня в какой-то лес. Мы еще в Москве? — спросила Ирина, отвернувшись, снова изучая полутемный зал. Камин, стремительно темнеющее небо за стеклянной стеной, четырехметровые потолки — было очень уютно и красиво. Когда же он съест чертову тарталетку?
— Если бы не спала по дороге, то знала бы, где мы.
— Не хочу знать. А ты здесь любимый гость?
Тимофей улыбнулся такой нежной улыбкой, от которой щемило сердце. И ничего не ответил. Зато проглотил, наконец, тарталетку.
Ирина на секунду сжала губы, но тут же подавила приступ ревности и снова принялась за еду. Что с того, если она уже пятая или десятая, кого он привез сюда? Их роман не продержится и месяца. Это не влюбленность, просто она соскучилась по мужчинам. Это точно такой же голод, как тот, что сейчас заставляет ее жадно поглощать закуски в ожидании заказа. Если блюда окажутся хоть вполовину такими вкусными, как она представляла, то скорей бы их уже принесли.
— Вкусно? — спросил Тимофей, не спеша протянув руку за второй тарталеткой, в то время как Ира доедала четвертую. Невольно проследив за его движением, она недостаточно быстро отвела глаза и сразу встретилась с его взглядом, полным иронии. Казалось, он иронизировал над ней даже когда не над чем было смеяться. А сейчас, безусловно, поводов хватало.
— Да, — сказала она с достоинством и еще немного выпрямила спину. Не разрывая сцепки их взглядов, Тимофей протянул ей тарталетку. Ира потянулась за ней, но в последний момент он плавным отточенным движением пронес еду мимо ее рта и положил в свой:
— Мне тоже.
— Засранец, — вырвалось у нее. С истинным азартом она попыталась ухватить с блюда последнюю тарталетку, но Тимофей успел быстрее.
— Что мне за это будет? — спросил он, улыбаясь во весь рот и держа тарталетку прямо перед ее носом.
На минет под столом можешь не рассчитывать. Уж точно не здесь, — насмешливо сказала Ирина. — Так что ешь сам.
— Что за пошлые мысли, саба, — мягко поддразнил он, переводя взгляд с тарталетки на Ирину и обратно.
— Сказал человек, который торгуется за квадратный сантиметр фарша, — парировала она.
— Тебя это раздражает? Или ты всегда такая злюка, когда голодная?
— Всегда, — честно признала Ирина.
Тимофей молча кивнул, поднял руку и снова подозвал официанта. Через минуту на их столе стояла огромная тарелка с деревенским салатом, корзина с теплым белым хлебом и блюдо с восхитительным карпаччо — не толще бумаги. При одном взгляде на сочный бордовый срез, крупные крошки морской соли, Ира ощутила, как теряет волю. Рот мгновенно наполнился слюной.
Из последних сил она помедлила, с достоинством взяла с тарелочки половинку лимона и щедро полила соком пару ближайших кусочков. Но как только положила первый в рот, издала неприличный протяжный стон.
Тимофей тихо рассмеялся, невозмутимо подцепляя на вилку кусочек переспелого помидора из салата — такого красного и яркого, что Ира почувствовала сладкий глубокий вкус еще до того, как попробовала — при одном взгляде. Но она все еще была занята карпаччо и не заметила, как съела почти всю тарелку.
— Знаешь, — медленно сказал Тимофей, снова наблюдая за ее лицом, — по-моему ты стонала точно так же, когда я тебя трахал.
Дернувшись от внезапно грубого слова, Ира инстинктивно резко обернулась — но, к счастью, официанта в зале не было, а метрдотель находился слишком далеко. Мгновенно успокоившись, она не спеша повернулась обратно и одарила Тимофея сладкой улыбкой:
— Возможно, ты прав. Я люблю вкусно поесть.
— Говорят, все на свете связано с сексом, кроме самого секса, — усмехнулся он, подцепил на вилку второй кусочек помидора и поднес к ее губам. — Открой ротик для меня, саба.
Очевидный сексуальный подтекст заставил мышцы на ее бедрах резко сократиться — но, к счастью, он не мог этого видеть. Ира удержала лицо, послав ему новую улыбку — а потом не спеша приоткрыла рот, слегка запрокидывая голову. Холодный и сладкий… очень сочный — она угадала.
Кусочек помидора коснулся нижней губы, секунду спустя она ощутила этот вкус на языке. Новый тихий стон удержать было невозможно — наверное, проще было бы сдержаться во время секса. Закрыв глаза, Ира молча втянула лакомый кусочек внутрь рта и начала жевать так медленно, как могла, наслаждаясь каждой секундой. Теперь, когда первый голод был утолен, ей хотелось отдать должное превосходным свежим продуктам — такие помидоры далеко не на каждом шагу продаются, особенно зимой.
— Мне нравится, как ты ешь, — внезапно сказал он, когда она открыла глаза. — С первого взгляда понравилось.
— Что в этом особенного? — искренне удивилась Ирина.
— Все. Ты сексуальна, когда ешь, очень. Для меня это важнее всего остального.
— Серьезно?
Она еще не знала, верить ему или нет. Может, он просто придумал, как красиво сделать комплимент? Другим женщинам он, вероятно, говорит, что они сексуальны, когда застегивают пальто или наблюдают за каплями дождя, ползущими по стеклу?
— Серьезно, — ответил Тимофей, глядя в упор, — Еда — это самое земное и простое удовольствие. Первое удовольствие, которое учится получать младенец сразу после рождения, и последнее наслаждение, которое остается доступным перед смертью древним старикам. Если женщина не умеет наслаждаться едой, чем она вообще может наслаждаться?
— А тебе нравится, когда саба наслаждается как-то по-особому?