— Я знаю. — Он опять покраснел?
— Док, — Определенно, мне нравится так его называть. — Что случилось?.. Почему я здесь?
— Ты ничего не помнишь?
— Очевидно. Нет, пойми правильно, я… Помню все, но не понимаю… Почему я оказалась здесь? Что… произошло?
Он молчал томительные секунды, или минуты. Явно взвешивал «за и против», но все же повернулся ко мне:
— Послушай, Лексис, я бы не хотел этого говорить. Я не хочу, чтобы вообще кто-то с тобой об этом говорил. Память должна вернуться сама. Тогда, когда ты будешь готова. Я не буду тебя от этого ограждать, но и подталкивать не стану.
Я нахмурилась, а он лишь опять улыбнулся.
— Эй, не дуйся. — Он легко похлопал меня по колену, спрятанному под одеялом.
— Тогда расскажи мне что-нибудь еще. Когда я могу выйти отсюда? Я могу получить телефон и поговорить с друзьями? Когда… — Мой живот заурчал, прерывая мой монолог и вызывая понимающую улыбку на лице врача.
— Отлично, все вопросы после ужино-завтрака! Я распоряжусь, чтобы тебя покормили. Но, сама понимаешь, это будет не бифштекс. — Он развел руками, а я была благодарная уже за то, что он способен раздобыть мне ночью еды и не вдаваться в подробности диеты людей, вышедших из комы. Я и так узнала, что из-за отсутствия рефлексов мне вводили пищу с помощью резинового зонда! Нет, вы представьте!
Позже меня ждал монолог на тему сложностей моего положения, прогноз долгого пути восстановления потерянных навыков и рефлексов, реабилитация, которая может занять год, и прочая дрянь. Были и восхищения по поводу отсутствия у меня афазии (Умное словечко, да? Вообще, это нарушение речи, но так звучит солиднее.) и поразительных показателей. Оказалось, что я действительно уже приходила в себя, но сейчас с концами. А семью он успел позвать потому, что прежде чем "вынырнуть из своих волн" я уже успела очнуться. Если верить Джереми, то я просто феноменальна в этом плане. Если верить моим ощущениям — я в дерьме.
Глава 2. Социальная паутина
Глава 2
«Воспоминания, вы тяжелей, чем скалы».
Шарль Бодлер
«Цветы зла»
Лениво перелистнула страницу указательным пальцем:
«Минхо встал, подошел к ящику с картами первого сектора и откинул крышку. Опустившись на колени перед ящиком, Томас извлек из нее вчерашнюю карту и положил рядом со своим творением.
— Что теперь делать? — спросил он».
Я поглощала больничную еду и страницы очередной антиутопии. Уже 46 дней (да, я считаю каждый день, скажите спасибо, что не делаю зарубки на спинке кровати!) я была в полнейшем сознании, практически каждый день принимала гостей и родных, но никто не говорил о причине моего заточения. У меня даже был план выкрасть мою больничную карту, если бы я смогла отвлечь Джереми. Но я быстро отмела эту идею: отвлечь Джереми можно было от чего угодно, но только не от меня. Серьезно, если я находилась в поле его зрения — все внимание доставалось мне. А если не находилась, то он настраивал свои локаторы на «Поиск Алексис» и появлялся рядом. Он приносил книги, отбирал вредную для меня еду, разговаривал со мной, его было так много. Его, не Адриана.
Я спросила у Лили, звонили ли ему. Она сказала, что он перестал приходить ко мне. А также о том, что «ходить ко мне» было бы проблематично. Это был другой город и другая больница. Но в любом случае, ни звонка? Ни письма? Ни телеграммы? Ни совы со свитком лапке? Да хотя бы воробья с весточкой! В любом случае Лили отвечала слишком скупо, не выдавая никаких подробностей. Просто он пропал. Я не знаю, может он уехал, или что-то случилось. Или да, он мог просто не хотеть приходить сюда и смотреть на трубки, торчащие из его девушки, но я в это не верю. Я даже решила провести расследование по многочисленным букетам и уже завянувшим гербариям в комнате и заставила племянника по слогам читать все этикетки и записки на них. Но так и не поняла, было ли что-то от Адриана. В любом случае, сейчас я просто хочу как можно быстрее встать на ноги и встретиться с ним. Обнять его… Или хотя бы зайти на его страницу в фэйсбуке, черт. Мне не дают телефон или ноутбук, все попытки категорически пресекаются. Я просила, требовала, молила, страдала, хитрила, но всегда слышала «нет». Все люди, с которыми я общалась в больнице, такие же заключенные как и я, мне сочувствовали, но свои аппараты не давали. Может, Джереми обещал лишить их пудинга? Проклятый шантажист. Андреа, моя лучшая подруга, тоже не сдавала позиций. А если мне надо сделать звонок, я делаю его с телефона Джера, под его чутким руководством. Не понимаю, к чему такая атмосфера таинственности, разве что я действительно воскресла из мертвых и могу прочитать об этом в новостях.
— Привет диванным войскам. — В палату, подталкивая дверь плечом, ввалился Джереми. Руки у него были заняты огромными пакетами.
— Ха-ха, Док, очень смешно.
— Когда ты назовешь меня по имени, я станцую победный танец прямо в холле больницы.
— Я постараюсь как можно дальше оттянуть этот волнующий момент, боюсь, мое сердце еще не достаточно восстановилось, чтобы вынести такое зрелище.
— Не наговаривай на свое сердце, ты здорова как бык.
Я фыркнула и стала загибать пальцы:
— Во-первых, не стоит говорить леди, что она как корова, пусть и мужского пола. Во-вторых, если я так здорова, почему я все еще здесь? И, в-третьих, если я бык, то пусть это будет тот самый красавчик с символики Chicago Bulls.
— О, знаешь, у меня где-то валяется старая толстовка с быком. Во времена тинейджерства я гонял на скейте исключительно в ней. Будешь хорошо себя вести, я даже подарю ее тебе.
— О-о да, старинная толстовка пропитанная потом скейтера. Очень щедро, я ценю это, действительно.
— Кто будет вредничать, тот не получит десерт. — Джереми, все это время стоявший у стола спиной ко мне и разбиравший на столе пакеты, повернулся и продемонстрировал мне йогурт. Обычный йогурт, совершенно без всего, но в условиях моей диеты — это была амброзия.
— Это шантаж! Какой из тебя профессионал?! Я буду жаловаться!
— Кому? — Джереми нагло, нарочито медленно, стал открывать банку с йогуртом. Язычок из фольги следовал за его движениями, заставляя меня вопить.
— Всем! Буду жаловаться во все инстанции, дойду до президента!
Врач, одетый по-домашнему в ярко-зеленое поло, чУдно оттенявшее его глаза, не переставая кивать взял пластиковую ложку. Освободив ее от обертки, опустил в белую массу. Это было не выносимо.
— Изверг. — Прошипела я, щурясь и следя за его движениями. Затем обиженно отвернулась, не забыв надуть губы.
— Ну что ты насупилась, как ежик?
— Бык, ежик… А ты умеешь делать комплименты!
В поле моего зрения возникла вожделенная банка с йогуртом и торчащей в нем ложкой:
— Мир?
Я хмыкнула:
— Нет уж, теперь я не стану доверять тебе как прежде, между нами все кончено. Но вот это я все же заберу. — Высказалась я, отбирая вожделенный десерт.
Примерно так и проходили мои дни в этой суперкрутой больнице имени некоего доктора Хопкинса. Как я и говорила, оказалось, что родители привезли меня сюда из Флориды специально, на лечение. Дни интенсивного курса реабилитации дали свои плоды, и я действительно была если не быком, то вполне окрепшим теленком.
Это не удивительно, что родители искали лучшую медицину, более удивительно, что они переехали сюда, купив домик. Мы давно обсуждали возможность переезда, но я была категорически «против», мотивируя это нежеланием оставлять своих друзей, увлечения, учебу. Как считаете, я могу обидеться, что мои родные воспользовались таким мелочным поводом, как кома, и переехали сюда без моего согласия, мм?
— Я принес новые фильмы.
— Что-нибудь из заказов?
— Нет, ты не будешь смотреть «Пилу» в больнице.
— Что за суеверия, Док.
Он хотел продолжить нашу вечную перепалку, но дверь открылась:
— Мистер Вуд, вас вызывает мистер Томпсон. — Пропела блондинка-медсестричка, которая постоянно искала поводы появиться рядом с моим врачом. Увидев ее, я закатила глаза. Не нарочно, это просто реакция у меня такая, как у собаки Павлова. Если блонди и заметила это, то виду не подала: умная девочка.
Вуд оставил стопку дисков рядом со мной и, потрепав по голове, пошел к выходу:
— Я еще зайду.
— Ага.
Я посмотрела на дверь, а затем на диски. Спустя два фильма он так и не зашел, лживый докторишко. А на третьем (это были «Дневники памяти», уж не знаю, почему смотреть «Пилу» здесь нельзя, а фильм по Спарксу, где кто-то обязательно в конце умирает — можно), я заснула.
«Ночь. Темная ночь, освещаемая лишь яркими звездами, которые невозможно увидеть среди огней города, и светом фар от нашей машины. Кабриолет стремительно несется по трассе, а мы смеемся, смеемся, смеемся. Мы не пьяны, разве что опьяняет вкус свободы. То самое чувство, которое ты ощущаешь, уносясь дальше от города, от проблем, стремясь к морю. Да, мы ехали к морю. Я так хотела увидеть плеск волн, почувствовать брызги пены на лице, пройтись босиком по песку… Мы с Адрианом сидели сзади, а Саймон и Абигэйл расположились спереди, периодически устраивая шуточные баталии за право выбора песни. Они только-только начали встречаться и выглядели действительно мило.
Адриан крепко обнимал меня, накинув на мои плечи свой пиджак, и ветер, который является вечным спутником машин без верха, а также ночная прохлада, не трогали меня в его сильных руках. Я ловлю отблеск луны на маленьком камушке своего нового кольца. Изящная полоска золота обхватила мой безымянный палец. Точно такое же, но без камня, у Адриана. На обороте колец гравировка, фраза на языке мертвых, латыни: «In aeternum», которая гласит «Навсегда». Лаконично и просто. Навсегда. Эта ночь — навсегда. Мы с ним — навсегда. Нет, это не обручальное кольцо, это кольцо — обещание. Обещание, которое мы обязательно выполним…
Парень то и дело наклонялся и целовал меня в макушку, в висок, в нос. Знаете, я ненавижу свой нос. Нет, он вполне сочетается со всеми остальными чертами моего лица, но я считаю, что он мог бы быть несколько поменьше. Он у меня от отца, так сказать, семейная реликвия. Но Адриан все время избирает именно его для поцелуев и это действительно приятно. В один момент он прижимает меня крепче к себе правой рукой за плечи, а левой чуть сжимает запястье и наклоняется, чтобы что-то сказать. Я тоже опускаю глаза и подаюсь к Адриану. И… лязг, шум, крики, хаос, темнота…»
— Нет!
— Лексис! Лексис! Очнись!
Я распахнула глаза, глотая воздух, как рыба, выброшенная на берег. Горло саднило так, как будто я кричала, и, судя по испуганному лицу Джереми, так и есть.