«Доверие к тебе и другие ошибки»
Николь Уильямс
Книга вне серий
переводчик и редактор — Лена Меренкова
русификатор обложки — Лена Меренкова
оформление — Лена Меренкова и Наталия Павлова
Для всех, кто когда — либо восставал из пепла, даже сгорев дотла.
ОДИН
В тысячный раз я заерзала на заднем сидении, пытаясь устроиться удобнее, но стоило догадаться: ничего этим летом не будет комфортным, даже кожаное кресло, которое обещало быть уютным и превратить любую дорогу в поездку мечты, как говорил мой отец, ничего не изменило.
После почти шести часов мучений на заднем сидении я могла с уверенностью сказать, что понятия мечта и кошмар у него пересекались.
Поток холодного воздуха кондиционера с переднего сидения наполнил Рендж Ровер семьи Эйнсворс. Там сидели родители, но с таким же успехом они могли находиться на разных полюсах планеты. Хотя все четыреста миль они так и делали.
Я установила подогрев сидения, покрутив регулятор, когда заметила, как мама переключила кондиционер с холодного на ледяной. Она тихо выдохнула, склонив голову к потоку воздуха. У любого другого человека из носа выросли бы сосульки от бьющего по нему ледяному воздуху, но мама махала рукой перед лицом, словно все еще было жарко.
Мои леггинсы и туника не защищали от холода, и я вынула из рюкзака свою толстовку с «North Shore Track&Field». Я надела капюшон и застегнула молнию. Несмотря на свитшот, озноб пронзил меня, пока сидение только нагревалось. Моя мать, может, и родилась на северо — востоке, но я была рождена и воспитана Калифорнией. Я не выходила, когда было ниже 15 градусов, без слоев дополнительной одежды.
— Мы почти на месте, — папа показал на знак у дороги, который я даже при желании не смогла бы разглядеть: он давил на газ со всей силы, еще когда мы отъехали от дома в Санта — Монике. — Все еще листаешь эту брошюру? — папа оглянулся на Гаррисона, моего десятилетнего брата, сидевшего около меня и листавшего брошюру нашего места назначения. Он выучил ее наизусть еще 15 листов назад.
Гаррисон или Гарри, как я называла его, несмотря на мамины возражения, что это имя слишком «обычное», поправил очки на носу.
— Фехтование — это когда люди в странных масках танцуют вокруг друг друга, да? — спросил Гарри.
— Точно. Так сражались на мечах в средние века. Но затупленным мечом не так легко ранить или изуродовать противника.
Он снова оглянулся на Гарри, и меня обеспокоило, что на опасном повороте он гнал почти пятьдесят миль в час.
— Как круто! — Гарри вынул розовый фломастер из бокового кармана и подчеркнул неожиданно ровной линией слово «фехтование» под списком активностей в брошюре. Он подчеркнул почти все в списке из нескольких десятков активностей. Все, кроме плетения корзин, папье — маше и украшения тортов было выделено разными цветами, зависящими от степени интереса Гарри.
У него было объяснение всему. Желтый цвет означал заинтересованность, зеленый — крайнюю заинтересованность. Оранжевый значил, что ради этого он даже поспит в палатке, ну, а розовый — что он пожертвовал бы щенками ради этого. Для ребенка, жизнь которого состояла из учебников, уроков музыки и компьютера, это было необыкновенное приключение, почти такого же масштаба, как выигрыш полета на Луну в лотерею.
А что же я? Для девочки — подростка, планировавшей провести ее последнее официальное лето на пляже, весь день играя в волейбол, а ночи проводя у костра, перед отправлением осенью в колледж, это было сродни пожизненному заключению в максимально охраняемой тюрьме, где надзирателями были ее родители, а тюремной камерой — убогая лачуга непонятно где.
Я хотела провести лето перед учебой в дурацком лагере в Флагстафе, Аризоне так же сильно, как быть запертой в той комнате с моим бывшим парнем, где я застала его с бывшей подругой на вечеринке пару дней назад. Китс — мой бывший парень, а теперь мудак — свалил всё на то, что перебрал текилы той ночью. Я же свалила все на его постоянный недостаток самоконтроля.
Кто бы ни был прав, исход был один. Мы расстались. До свидания. Скатертью дорога.
Это было моей мантрой, хотя моя уверенность иногда и отступала.
— Класс, класс, класс, — говорил Гарри, продолжая жадно листать брошюру.
— Гаррисон, пожалуйста, перестань вести себя так, будто прослушиваешься в рэп — клип.
Глаза моей мамы были закрыты, словно поездка уже подходила к концу. Сейчас она уже массировала виски, что говорило о надвигающейся головной боли. Она мучила ее с тех пор, как я себя помню. Мама связывала это с калифорнийским солнцем и ее неподготовленностью к такой жаре, хоть она прожила там двадцать лет. Со временем головные боли участились. И солнце уже не в чем было винить.
— Прости, мам.
Подчеркнув розовым слово фехтование, Гарри добавил пару восклицательных знаков по обе стороны слова.
— Фехтование одновременно вдохновляет как морально, так и физически.
Гарри улыбнулся маме, но она не заметила.
Он был ее копией, ее тенью на протяжении первых пяти лет его жизни и, по словам мамы, воплощением всех ее желаний. Я же всегда была очень похожа на отца, и раньше мне нравилось, что вся энергия и амбиции достались мне от него.
Но теперь я этого не чувствовала.
— Так что? Можно мне? — Гарри перевернул последнюю страницу брошюры.
Мама подвинулась на своем сидении так, чтобы можно было видеть нас, и открыла глаза.
Гарри был внешне очень похож на маму: светлая кожа, темные волосы, худощавая фигура. Все говорили, что у меня ее глаза. Сначала я гордилась этим, но теперь все изменилось. Женщина, которая была моей матерью, казалось, исчезла, и я не была уверена, что хочу быть чем — то похожа на человека, сидящего напротив меня.
Прежде чем мама взглянула на меня, я убедилась, что я как можно ближе придвинулась к двери и уставилась в окно, будто созерцание пальм и голубого неба было лучшим в первую субботу летних каникул. Ту субботу, когда все друзья собрались на Лагуна Бич, чтобы провести первую пляжную вечеринку этого лета. Я была в наушниках всю поездку, но слушала музыку только по пути от дома до границы Аризоны. Я не убирала их до конца, потому что они оберегали меня от всех неловких разговоров, что созревали в умах моих родителей в этот день.
— Можно что? — спросила мама, когда перевела взгляд на Гарри.
— Заняться фехтованием, — пожал он плечами.
Мама наморщила лоб и плотно сомкнула губы.
— Не думаю, что это хорошая идея. Как насчет занятия керамикой? Или украшения тортов? Разве это не звучит интереснее?
Гарри взглянул на маму так, будто она предложила ему надеть ледерхозе* и начать исполнять йодль**, но она этого не заметила. Мама уже устроилась на своем месте и сомкнула глаза, массажируя виски.
Гарри скрестил руки и сделал лицо в точности как у отца, когда он злился.
— Я не хочу провести все свое лето, обучаясь готовке. Или созданию тупых горшков. Мы направляемся в одно из самых наполненных приключениями мест в стране.
Он указал рукой на брошюру, в которой, я полагаю, он и прочел эту фразу.
— Я хочу заняться фехтованием, спуститься с горы на велосипеде, порыбачить и попробовать скалолазание…
— Скалолазание?
По правде говоря, если бы она еще сильнее давила на свои виски, то повредила бы себе мозг.
— Я так не думаю, Гаррисон. Будь благоразумен.
Было сложно продолжать слушать музыку и смолчать. Кто говорил десятилетнему мальчику быть благоразумным? И вообще были ли они таковыми?
Гарри обмяк в сидении рядом со мной. Брошюра упала ему на колени, пока он засовывал розовый фломастер в карман.
— Эй, посмотрим. Хорошо? Давай не будем спешить. Все сразу мне и не надо.
Отец протянул свою длинную руку и пару раз похлопал Гарри по коленке, словно это все, что он мог сделать, разбив детские мечты об идеальных каникулах.
Мне пришлось подвинуться и прикусить щеку, чтобы смолчать. Мои родители могли доставлять неприятности друг другу, сколько хотели, но если они втягивали в эту неразбериху Гарри, я теряла терпение. И в последний раз, когда я сорвалась, меня лишили мобильного на две недели.
Я отвлекла себя телефоном. За всю поездку я сыграла в такое количество игр, что могла претендовать на статус геймера, поэтому я решила быстро проверить соцсети. Отец заверил меня, что в лагере, где мы угробим кучу времени, будут Wi — Fi и телефон, но я не собиралась верить его словам. Они больше ничего не стоили. Я столько раз подлавливала его на лжи, что даже перестала считать.
Это мог быть мой последний шанс связаться с друзьями и сказать несколько слов, прежде чем исчезнуть на несколько месяцев.
Я ответила на несколько комментариев и постов, пытаясь отвлечься от того, зачем я правда зашла в сеть — чтобы проверить аватарку Китса. Она была все та же: мы с ним смотрели на закат, словно нашли способ остановить время. Я стала расслабляться и улыбаться, опустила телефон и тихо выругалась.
Этот парень не стоил моей улыбки. Мой телефон завибрировал на моем бедре. Когда я перевернула его, то увидела смс от своей лучшей подруги Эмерсон.
«Ты же не думаешь о нем, да?»
Я снова тихо ругнулась. Она утверждала, что у нее есть способность ясновидения. И я верила в это.