Я думал, — звучит его ответ. И я понимаю, что с удовольствием ловлю тихие вибрации Доминикова голоса в этой пугающей темноте чужого дома, который вдруг перестает казаться мне странным и одиноким — присутствие Доминика разогнало всех сумрачных монстров…
Не знала, что ты подвержен этой болезни! — отзываюсь я на это признание, с трудом удерживая голову Томми на своем плече.
Ты много чего обо мне не знаешь, хотя и уверена в обратном…
Меня удивляют эти его слова, сказанные с некой латентной обидой в голосе, хочу парировать этот выпад, но тут Томми еле слышно шепчет:
Хочу спать. Можно мне в кроватку?
Я удобнее перехватываю его руками.
Конечно, малыш. Пойдем!
Доминик подходит и берет у меня мальчика.
Спасибо, — благодарно охаю я, разминая затекшие мышцы и бредя вверх по лестнице каким-то стопудовым мешком с картошкой.
Ник бережно укладывает брата в кровать, и тот даже прикрывает глаза, как бы намереваясь сразу же уснуть, и я спрашиваю Доминика:
Так ты сегодня никуда больше не собираешься?
Нет.
А как же твоя вечеринка?
Никак. — Ну что ж, немногословно, думаю я про себя, но вопросов больше не задаю…
Значит я могу пойти домой. Ты ведь присмотришь за Томми? Думаю, Хелена скоро вернется.
Доминик поправляет покрывало в ногах брата, а потом смотрит на меня долгим, задумчивым взглядом. Уверена, что он хочет сказать мне нечто другое, когда тихо произносит:
Да, я присмотрю за братом.
И тут этот негодник открывает глаза и берет меня за руку:
Тетя Джессика, расскажите сказку! Пожалуйста.
Я невольно улыбаюсь, так как это не первая подобная просьба Томми.
Какую же сказку ты хотел бы услышать? — интересуюсь я, и личико мальчика лучится хитрицой в свете бледной настольной лампы.
Про короля с ослиными ушами! — Я знаю заранее, что именно это он и скажет — маленького Томми неизменно интригует бамбуковая дудочка, извещающая подданных об ослиных ушах их короля.
Хорошо, я буду рассказывать, а ты закрывай глазки. — Пристраиваюсь под боком у мальчика, и ощущаю, как говорится, затылком, внимательный взгляд его брата, наблюдающий за нами.
Могу я тоже послушать? — интересуется он, присаживаясь с другого края кровати. — Никогда не слышал этой сказки.
Совсем никогда?! — удивляется маленький Томми. — Но ведь ты такой большой…
Доминик хмыкает.
У меня не было такой вот Джессики, которая бы рассказывала мне сказки на ночь, — произносит он, обращаясь к брату, а потом — ко мне: — Мама не была сильна в историях, думаю, ты сама это знаешь. Так могу я остаться?
Это твой дом, тебе не нужно спрашивать, — отвечаю я, чувствуя себя участницей все той же фантасмагории, сотканной из теней и полусвета. А Томми лишь протягивает брату руку, и Доминик, сжав маленькую, хрупкую ладошку, растягивается по другую сторону от него, подложив другую себе под голову. Я обращаю внимание на то, какие глубокие тени залегают на его щеках под густыми рестницами и как это несправедливо, когда у мужчины они такие темные и густые… Легкая щетина покрывает его высокие скулы, похоже он сегодня еще не брился, и мне эта его небритостость кажется очень притягательной. Просто невероятно, насколько красивы могут быть некоторые люди!
А сказка? — вырывает меня из созерцательности голос Томми.
Да, я тоже заждался, — усмехается Доминик, не открывая глаз. Должно быть, он догадывается, что я рассматривала его!
Смущенно отвожу взгляд в сторону и принимаюсь рассказывать историю про ослиные уши примерно в сотый раз кряду. Где-то на половине истории дыхание мальчика становится мерным и глубоким — похоже, он уснул, и я замолкаю, чтобы убедиться в этом. Доминик тоже кажется спящим, по крайней мере он ни разу не пошевелился с самого начала истории.
Гляжу на часы, показывающие начало третьего ночи, и тихонько шевелюсь, чтобы размять затекшее тело. С неудовольствием думаю о том, что Хелена могла бы уже и вернуться… Где можно пропадать так долго?!
Разве ты не станешь рассказывать дальше? — вырывает меня из задумчивости голос Доминика. — Ты остановилась на самом интересном.
Я думала, ты уснул, — отзываюсь на это, только теперь заметив, что он смотрит на меня.
Не думаю, что смог бы уснуть рядом с тобой. — Да, это определенно слова с подтекстом, который я в данном случае предпочитаю не понимать. Этакая глупышка тридцати с лишним лет… К счастью, Ник избавляет меня от необходимости как-либо реагировать на свои слова, быстро добавив:
Мне, действительно, хочется узнать, чем вся эта история закончилась. Бывало в детстве Пауль полночи кряду пересказывал мне прочитанные им книги… Это было здорово.
Внимательно всматриваюсь в его глаза, которые как будто хотят мне о чем-то сказать.
Извини, Ник, но уже очень поздно и мне пора домой, — осторожно спускаю ноги на пол, нащупывая ногами свои баретки, — да к тому же ты достаточно большой мальчик и можешь сам узнать концовку, — встаю и выразительно смотрю на него.
Да, я большой мальчик и даже умею читать, — отзывается он совсем тихо, — но мне все равно нравится слушать твой голос.
Очередную долгую секунду мы смотрим друг другу в глаза: я пытаюсь понять, зачем он говорит мне все эти вещи, какую игру ведет, а он словно хочет убедить меня в чем-то… В чем? В своем интересе, искренности? Не знаю, но игривости в этом взгляде нет точно, и это меня немного пугает.
Мне пора, Ник, — говорю я, отводя взгляд, посколько в голове вместе с пульсом бъется одна-единственная мысль о бегстве — мне не хочется вести эти итимные разговоры. — Проследи за Томми, пожалуйста.
Он теперь проспит до утра, не стоит волноваться.
Я лишь киваю на это головой и собираюсь было выйти в коридор, когда внизу хлопает входная дверь… Хелена. О, и кажется не одна… Ее переливчатый смех, приглушенный приложенной ладонью или, возможно, чужими губами, мужскими чужими губами, если судить по второму баритону, явственно отзывается в пустом доме каким-то инородным отзвуком другой жизни. Мы с Домиником переглядываемся, а через секунду он уже стоит рядом со мной у перил лестницы и выглядывает вниз, пытаясь оценить происходящее.
Когда же на кухне включается чайник и начинают позвякивать пустые стаканы, а потом все это и вовсе перекрывает грохот упавшей на пол посуды, и Хелена отзывается на этот тарарам лишь тихим стоном — чувствую, как руки Доминики осторожно ложатся мне на плечи и тянут обратно в комнату. Мне не хочется, чтобы он видел мое красное лицо, поскольку нескромная догадка о происходящем внизу стыдливой волной ударяет мне в голову.
Эй, — шепчет Ник мне в самое ухо, — что с тобой? Она не знает, что мы здесь и не узнает, если ты этого боишься. Иди сюда! — мы ретируемся назад в комнату Томми, и Ник тихонько прикрывает дверь.
Как я теперь уйду домой? — вопрошаю почти риторически.
Ну да, сейчас не лучший момент для этого, — хмыкает парень с улыбкой. — Будет немного неловко застать мамочку на обеденном столе с ее новым кавалером…
Как ты можешь такое говорить? — возмущаюсь я скорее по привычке, заламывая руки. — Она все-таки твоя мать…
Ну знаешь, это не в первый и не в последний раз, Джессика, — произносит Доминик немного обиженно, но с улыбкой. — Наша мама, как ты уже заметила, несколько отличается от тебя; в ее отправдание скажу лишь одно: она не знает, что мы дома, — его руки все еще лежат на моих плечах. — Кажется, ты в шоке! Хочешь вылезти в окно? Я подсоблю.
Жуткая, жуткая ситуация: Хелена внизу… на обеденном столе… а я тут… с Домиником посреди ночи…
Мне надо позвонить Юргену, — говорю я наконец, доставая свой телефон. — Вдруг он придет искать меня. — От подобной перспективы меня даже передергивает.
Лучше напиши, иначе тебя могут услышать! — Ник скашивает глаза на дверь.
Я глухо стону и быстро набираю текст сообщения: «Я заперта в комнате Томми — Хелена внизу с кавалером «пьет чай» за обеденным столом. Ну, ты понимаешь!!! Не волнуйся за меня, схоронюсь до поры до времени».
Отлично получилось! — одобряет парень мое послание, бессовестно заглядывая через мое плечо. — „Пьют чай за обеденным столом» — непревзойденный эвфемизм.
Я уж хочу было пожурить его за подсматривание, но тут серия понятного рода стонов доносится до нашего слуха, и я отступаю к окну, словно лишние пару метров могут избавить меня от чрезмерного неудобства данной ситуации. Мало того, что Хелена занимается любовью прямо на кухне, так я еще вынуждена слушать все сопутствующие этому звуки вместе с ее собственным сыном… а с ним, с Домиником, это особенно невыносимо. Его же вся эта ситуация, кажется, только забавляет…
Тренькает мой телефон и я читаю сообщение Юргена: «Да у тебя настоящее приключение, дорогая! Сочувствую. Возвращайся, как только сможешь… и непременно расскажи обо всем». Я улыбаюсь и мне даже становится чуточку легче. Ник, следивший за мной со стороны, интересуется:
Ну что, остаемся или лезем в окно?
Я не умею лазать по крышам, если хочешь знать, — шепчу я все с той же улыбкой на лице, хотя, если честно, мы могли бы говорить в голос — увлеченная парочка навряд ли бы нас услышала, — поэтому лучше уж переждем «бурю» здесь…
О, новый эвфемизм! Да ты просто мастер по эвфемизмам, Джессика.
Перестань. — Скидываю баретки и сажусь на прежнее место рядом с уснувшим мальчиком. Подняв с пола маленькую декоративную подушечку, прижимаю ее к своему лицу. — И без твоих подколов достаточно тошно.