— Только не сегодня!
— Разумеется! — отмахнулась она. — Давай собираться, действительно пора, — произнесла недовольно. — Но как же уходить не хочется, Петя! — сказала, откидываясь на мягкий ковёр из бело-голубых подснежников. — Как же я тебя люблю…
Мы ещё несколько минут целовались, не переходя грань — я специально следил за ощущениями, контролировал, — и принялись одеваться — чиститься. Было прикольно. Делаешь шаг — снег. Обтёрся. Вернулся — тепло, цветы. Во время сборов Лена пытала меня что, да как; откуда поляна, весна. Я ответил, не беспокойся, мол, это техника такая тибетская, тайная по самые помидоры, убедительно попросил никому не рассказывать и самой не бояться. Она и не боялась. Ослеплённая чувством Лена неадекватно воспринимала действительность, на фундаментальные физические законы плевала, и главное, что её интересовало, это невероятные ощущения, которые она испытала.
— Я слышала, девчонки много трещат об этом, хвастаются. Я тоже, признаюсь, убедила всех, что не девочка, что любовник у меня есть опытный, но… это невероятно. Пусть технически у нас ничего не было, но… как так, Петенька?
— Это любовь, Леночка, верное доказательство. Ты чувствуешь то, что чувствую я и наоборот. Для меня это тоже впервые, поверь…
— Не ври! Ты опытный, я чую.
— Но с другими подобного не испытывал и они в прошлом, — слукавил я самую чуточку.
— Сколько их было? — спросила вдруг капризно.
— Мало, всего две… нам пора, Ленчик.
Перед уходом с крыши, повинуясь порыву, я нарвал охапку цветов и преподнёс Лене.
— Спасибо, — охнула она, будто только что не валялась на целом ковре этой прелести. Будто не пыталась снегом оттереть с платья зелёные пятна от соков, понося проклятые цветы последними словами, потому что следы очищаться ни в какую не желали. — А с остальными что будет? — поинтересовалась впервые.
Если честно, то сам не знал. Полагал, что развеются, когда сила уйдёт, скорей всего с первыми лучами солнца, которые есть противоположность лунным, но уверен не был. А то, что поляну, если в подобном виде застанут, как полтергейст изучать начнут, мне было плевать.
— Зима, природу не обманешь. Утром, как солнце встанет, замёрзнут, увы. Но ты не расстраивайся, я тебе все цветы мира готов подарить! Всё для тебя — рассветы и туманы…
— Ловлю на слове, — произнесла лукаво, вдохнула аромат еле пахнущих подснежников и поцеловала меня в щёчку. — Спасибо, Петенька.
Когда Лена входила в квартиру, я прятался на ступенях лестницы.
— Наконец-то, доченька, — послышался полный облегчения голос мамы. — Ой, подснежники! Красота какая… — дальше дверь захлопнулась.
Спать лёг переполненный счастьем. К ведьме не пошёл, не до неё было.
Глава 12
Татуировка зажила быстро. Утром поехал в школу и в маршрутке обратил внимания, что всё, не болит. Поколотил по спине, стараясь кулаком хлестать аки молотом, но ничего, кроме сочувствия окружающих, не добился. Пора творить накопитель.
С Леной не хотелось расставаться ни на минуту, поэтому после школы в магазин подарков пошли вместе. Появилась у меня мысль приобрести янтарь крупнее того, что купила Катришка, жадность вдруг обуяла.
— У вас брали? — спросил я у продавщицы, показывая снятый с руки браслет.
— Наверное, — согласилась она. — Чек есть? Без него претензии мимо, ни возврата, ни обмена.
— Претензий нет, наоборот понравился. Настолько понравился, что хотели бы ещё такой приобрести, только камень крупнее должен быть. Правда, Лен?
— А, по-моему, пропорции выдержаны, вещь художественная, — не согласилась девушка. — Вкус у твоей сестры имеется, в отличие от тебя. Стильненький браслетик. Ему брэнд поставить вот тут вот, Гуччи, допустим, и он не три тысячи рублей, а три тысячи евро будет стоить.
— И не говорите, девушка, — подтвердила продавщица, — половина бутиков подобными шедеврами китайскими забита, и никто не жалуется. Будете брать, я поищу в подсобке, по-моему, видела такую штуковину.
Все принесённые браслеты и кулоны я раскритиковал. Янтаря в них было меньше, чем в подарке Катришки. Спросил напрямую и женщина посоветовала заглянуть в Балтийскую волну — недавно открытый магазин на янтаре специализирующийся.
Всю поездку до места Лена ворчала. Я никак не мог объяснить, почему привередничаю. Не понимала она, зачем нужен именно крупный камень, если он не вписывается в художественный замысел. Не бриллиант, чай, не изумруд, а так, дешёвка, по сути.
В итоге купил пасхальное яйцо размером с гусиное, инкрустированное серебряной проволокой на серебряной же подставке. Отдал круглую сумму, вызвав неудовольствие Лены, несмотря на то что и для неё там же подарок приобрёл, и стал соображать, что с такой неудобной для ношения вещью делать. Ничего не придумал. Лену, кстати, больше покоробила не сумма, а то, что я на явный кич повёлся и её, в искусстве понимающую, практически дизайнера, не послушал. Обидно ей стало.
С Леночкой мы, разумеется, помирились. Расстались с неохотой, с трудом прекратив целоваться. Я снова контролировал наше возбуждение, не позволяя перейти грань. Надо дело доделать.
Добывая янтарь, серебряную проволоку я раскурочил безжалостно, как чёрный старатель культурные пласты. Причём копатель, я надеюсь, испытывал угрызения совести, когда над археологией измывался, я же, наоборот, ломал пасхальный сувенир с удовольствием. Вещь, посвящённая чужому богу, меня бесила.
Капля крови на лежащем в чаше янтаре, медленно сползающая с крутого бока… я нараспев читаю. Ночь, полнолуние, пропускать момент нежелательно.
— Мать-Сыра Земля и творец твой Энки-бог посвящаю вам амулет сырой, для силы назначенный, — и у меня глаза на лоб полезли, еле сдержался, не прервал полу-заготовленную молитву. Дело в том, что кровь у меня на глазах бесследно всосалась в янтарь, точно жидкое масло в хлеб, и тот засветился мертвенно-блеклым, лунным светом. — Примите кровь мою, вам подаренную, словно жертву мою, вам назначенную, — слова полились почти неосознанно, самостоятельно возникая где-то в глубинах сознания. — От сердца примите, от моих щедрот, да исполните в ответ просьбу лёгкую, вам не стоящую. Сотворите так, чтобы камень сей стал не просто смолой вами созданной, а питался бы силой тёмною, силой светлою; да не жадничал, отдавал бы всё по желанию, по хотению, по нужде моей вновь возникшею. И велите так, чтобы стал другим, посторонним чтоб не показывался, не виднелся чтоб и не чуялся, никогда меня не покидывал. Благодарен вам, Мать-Сыра Земля и творец твой Энки-бог, что вы слушали, да исполнили, и что жертву мою не отринули. Пусть восславит вас песнь-молитва моя, сквозь века пронесёт память долгую, благодарность мою безразмерную… да будет так! — последние два слова я услышал и остолбенел — подобные звуки горло издать физически не может.
Вслед за этой мыслью разболелась гортань, а янтарное яйцо стало плавиться и растекаться по дну чаши, вытягиваясь, постепенно принимая форму толстого ремешка, который постепенно, подобно бересте над слабо тлеющим костром, сворачивался в полукольцо. Из вазы я вынул гладкий, матово блестящий золотисто-коричневый браслет в виде подковы.
На запястье он болтался, как хомут на козлиной шее, пришлось сдвигать выше. На плече, там, где бицепс стыкуется с дельтой, амулет сел как влитой, плотно обхватив руку и совсем не мешая, будто был гуттаперчевый, а не из материала древесной твёрдости. И вдруг, будто выключатель щёлкнул: повеяло от него чем-то нежным, приятным, чётко ощущаемым как поток, словно тепловентилятор в янтаре завертелся. Слабый нагрев и дуновение. Само собой пришло понимание, что накопитель пустой, что работает, говоря языком автомобилистов, на холостом ходу; будто бы шепчет, просит напиться…
В школе я уговорил Лену провести время в гостинице, сразу после уроков. Понятно зачем. У неё наверняка имелись иные планы на потерю девственности, но на моё предложение, покочевряжившись, согласилась, с условием захода домой для переодевания. Я прождал почти час, пока Лена не соизволила выйти. Под распахнутым пуховиком виднелась сексуальная мини-юбка, на лице красовалась боевая раскраска. Должен честно сказать, что красивей она не стала — мне больше естественность нравится, — но я её, разумеется, похвалил. Гостиницу я заказал заранее, пока шлялся возле подъезда, — мама Лены не работала и сидела дома, поэтому в квартиру приглашён не был.
На рецепшене спросили паспорта, и мы чуть встряли — оба забыли документы дома, сказывалась неопытность, — но при помощи лёгкого внушения и волшебства денежных знаков, мне дали ключ. Лена заметно нервничала, прятала лицо в подаренный букет тёмно-бордовых роз и только в номере сумела расслабиться. Я нашёл в телевизоре музыкальный канал, заказал в номер шампанского, и мы принялись целоваться. Лена начала несмело, была скованной, но постепенно расслаблялась. Романтика, на мой взгляд, была полная.
— Не спеши… — шептала Лена, — мне боязно. Девчонки говорят больно…
— Слушай их больше, — отвечал я тоже срывающимся шёпотом, — тебе больно не будет от слова совсем… я позабочусь… — и я позаботился. Прошептал наговор и почувствовал, как сквозь браслет протекла сила. Протекла из меня, из самой глубины и выдернула стержень. Член, увы, обмяк, влечение, только что прожигающее насквозь, пропало. Я застонал и откинулся на цветастую, пахнущую свежестью простынь.
— Леночка, милая, — зашептал лихорадочно, — любимая моя, поцелуй его… пожалуйста.
Лена, трогавшая его буквально минуту назад, несказанно удивилась.
— Ты что же, Петь, перехотел? Я… я тебе разонравилась? — ещё чуть-чуть и у неё хлынули бы слёзы. Я поторопился заговорить.
— Очень тебя люблю, очень тебя хочу, — соврал я, потому как желание улетучилось, будто и не бывало.
Странно с этими заклинаниями, никогда не угадаешь, на что сколько силы требуется. Весну сотворил — на ногах остался и влечение не уменьшилось. А сейчас вроде просто, наговорил чтобы боль Лена не почувствовала при сохранении остальных ощущений, и посмотри-ка, меня будто отстирали и выжали.
— Перевозбудился, наверное, — заключила Лена, взяв себя в руки, и наклонилась к члену. — Девчонки рассказывали, что у пацанов всякое бывает; когда рано выстрелить могут, а когда и наоборот — не встанет. Ты не волнуйся, Петенька, я слышала мужикам по этому поводу переживать вредно. — С этими словами лизнула мой уд, понюхала и принялась неумело втягивать его в рот.
Хвала Земле-Матери, буквально через минуту он откликнулся. Хорошо иметь молодой организм полный гормонов — механически встал, желания не прибавилось. Так, насилуя себя, я перевернул Лену и вставил, помогая рукой, ствол туда, куда надо, где был избыток смазки. Девушка охнула. Я надавил и в первый раз в жизни почувствовал преграду. С силой толкнул сильнее и словно провалился. Девственное влагалище сжимало член с силой правого кулака, я пыхтел, двигая тазом туда-сюда. Спустя вечность титанических усилий, радости мне не приносящих, шумно дышащая Лена заохала, застонала и, наконец, взорвалась. В реальности прошло меньше десяти минут. Я погрузился в блаженство, улетел туда, чему нет названия и почувствовал, как в амулет потекла тёмная сила; водопадом Виктория, Ниагарой и иже с ними. Таким количеством и с такой скоростью, что я даже представить не мог, что подобное возможно. И вот тут я возжелал любимую по-настоящему. Безразличие смыло потоком, как половодьем дамбу.
Я молотил поршнем, как молотом, тяжело дышал, рыча, и кончил… снова улетел в небеса и наполнил, казалось, презерватив под завязку. Перед тем, как начать действо, кстати, мы оба достали кондомы — я из кармана, Лена из сумочки — и рассмеялись.
— Как я тебя люблю, Петенька, — приговаривала Лена, целуя меня в губы.
Несмотря на то, что она только что кончила, желание у неё не убавилось. И я откликнулся, не успев вынуть член. Да и не хотел вытаскивать — он так удобно расположился во влагалище, что извлекать даже опавший было неохота, а сам, сокращаясь, ствол выбраться не успел и стал расти, находясь внутри, как в многочисленных байках. Пересилив себя, я вытащил уд, хватая пальцами использованный презерватив, перепачканный красным, чтобы, не допусти Мать-Земля, не слетел. Лихорадочно заменил на новый, подгоняемый причитания Лены:
— Скорее, Петенька. Скорее, любимый… — шептала, закрыв глаза гладя себя между губок. Её пальчики местами окрасились кровью.
Я медленно вставил, покачался сверху, перевернул девушку и зашёл сзади, не обращая внимания на красные пятна, измазавшие промежность.
— Ох, ох, — стонала она ритмично, в такт ускоряющемуся темпу.
Мне было хорошо. Не просто хорошо, а невероятно, удивительно и восхитительно; Люба и Марина в подмётки Лене не годились, так мне было замечательно. Как описать оргазм, который мы испытали вместе? Не могу подобрать слов. Будто мы одни во вселенной и вся вселенная принадлежит нам и только нам, обоим. Мы превращались в богов и возвращались в обычный скучный мир с неистребимой жаждой воспарить ввысь снова, утонуть в любви полностью, без остатка. Так и делали. Я потерял счёт. Лена охрипла.
За окном стемнело. Сила перестала прибавляться на четвёртый раз, и только тогда я понял, о чём говорила ведьма, утверждая, что запас человека не бесконечен. Мы стали испытывать наслаждение попусту, без пополнения накопителя, который остался пустым процентов на семьдесят — я непонятным образом чуял это. Придётся, думал я скучно, без вожделения, но и без угрызений совести, воспользоваться Любой и, наверное, Катришкой — последнее представлялось не как трахание, а в виде наблюдения за её мастурбацией с последующем съёмом энергии. Моральные запреты были всё ещё сильны, но я понял, что имела в виду ведьма, говоря о безбашенности первых богов и о нашем следовании за ними. А вообще, посторонние мысли шли фоном, основное заполнила Лена в нашем с ней растворении…
— Как… как… — тяжело дыша, вещала любимая. — Слышала, что это восторг небывалый, но представить не могла насколько… Петенька, любимый, как мне хорошо… ты заполняешь всё внутри и не верится, как твоя штука во мне помещается. Сначала страшно было, думала, разорвёт… я абсолютно счастлива… не знала, что такое возможно… говорили, что больно будет, а совсем и нет. Я тебя чувствую, как себя, у тебя острее всё протекает, быстрее и ярче… будто писаю, извини, Петь, толчками… и так сладко…
Мы ушли вечером, когда стемнело полностью и когда Лена устала врать матери по телефону, отвечая не звонки. Неоткрытое шампанское я забрал с собой.
— Вообще-то мы с мамой подруги, — объясняла Лена. — С детства повелось, у меня от неё секретов не было, но… о сегодняшнем я ей не расскажу. А ты бы как поступил, Петь?
— А я тоже ничего говорить не буду, — успокоил я девушку. — Зачем маме знать о том, что я девочку девственности лишил? Я и отцу не рассказал бы, если бы он нас не бросил, когда мне три года было. Я совсем его не помню. Так, вроде на огромной сильной ноге качался, которая ввысь вздымала, словно в облака подбрасывала. Дух захватывало. Ещё помню, как на плечах катался, и так высоко было, что страшно. Больше не помню. Ни лица, ничего… фотки мать все порвала и выбросила… зря, думаю.
— Конечно зря! — согласилась Лена. — Это их отношения, а не твои. Дети здесь ни при чём. Подожди… а деньги откуда? Не он что ли присылает?
— Нет. Я тупо в лотерею выиграл. Уже заканчиваются, кстати…
Перед подъездом мы ещё целовались, а после я поехал домой. Лёг в кровать и заставил Катришку заниматься мастурбацией, сидя у меня в ногах. Маму постеснялся позвать, не до конца ещё опустился. Пару раз и сам, возбудившись от зрелища, передёрнул. Чётко отличил цвет силы: моя — светлая, женская — тёмная. В первый раз энергия от меня всё-таки прошла. Тонким ручейком, несмотря на то что жидкости вытекло всего несколько капель. Второй раз кончил совсем пусто: и без силы и практически без излияния; но удовольствие всё равно получил. От сестры поток перестал поступать на пятом оргазме, а кончала она шесть раз — я командовал, следя за поступлением силы и испытывая, надо признаться, почти садистское удовольствие от самого факта власти над сестрёнкой, практически безграничной. Один раз поймал себя на мысли, что всё-таки мщу ей за волосы Афродиты… и боюсь их.