Я с интересом листал красочный анатомический атлас с подписями на латыни и русском, когда в комнату постучала Катришка.
— Петруша, отвлекись, пожалуйста!
Я находился в полу-погруженном состоянии, поэтому общение с противными людишками старался минимизировать. Промолчал.
— Я тебе уже в пятый раз напоминаю, пятый день пошёл, и он будет последним, предупреждаю!
— О чём речь, — я соизволил откликнуться.
— Ты просил напоминать тебе, когда проходит неделя, что что-то надо подправлять. Я понятия не имею что, но для тебя это важно! Ты после мне руку жмёшь и благодаришь. Ну, откроешь? А то уйду, свои дела есть…
Пришлось возвращаться в реальный мир. Пятый день пропуска — это неприемлемо. Сама собой заныла задница, вспомнив Катришкины удары и последующее унижение.
Глянул девчонке в глаза, сказал: «Спать. Стоять. Восстанавливаю все предыдущие установки и приказы. Три!», — пожал руку и поблагодарил. Вроде секунды занимает, но как всякая рутина приедается.
Когда Катришка вышла из комнаты, я уже почти закрыл дверь, но она вдруг вернулась.
— Подожди, Петруш… — сказала, морща лобик. — Я тут вспомнила кое-то. Давно хотела рассказать, но почему-то забыла…
— Рожай быстрей, — поторопил я раздражённо, но вдруг моя интуиция будто взорвалась. В животе повеяло холодом, на сердце легла тревога. Пока неясная, общая, будто что-то неприятное близится, неопределённое.
— Неделю назад… нет, дней десять уже, я в школе знаешь, кого встретила? Ты не поверишь…
— Ну?
— Верку. Надькину сестру помнишь?
— Конечно! Моя первая пациентка. А что необычного? К родителям приехала, она же местная.
— Так Надька о ней ни слуху не духу! Я когда с Веркой разговаривала, всё подумывала узнать у Надьки, почему она молчала, подруга называется, а потом прикинь, забыла! И тебе насплетничать тоже забыла! Представляешь?!
— Ага, а теперь, значит, после того как я тебе руку пожал, вспомнила? Присядь-ка Катришечка, на кровать, не стесняйся. Все рассказывай подробно и последовательно. Ну, пожалуйста.
Девушка фыркнула, показывая без кого, мол, скользко, удобно устроилась на моей кровати, заправленную тем самым постиранным покрывалом, и заговорила с выражением, словно любопытно-забавную историю собралась поведать.
— Я встретила её на перемене совершенно случайно. Иду себе одна, на Мишку злюсь, никого не трогаю и вдруг, она. Нигде не было, и появилась, красавица, ластиком не сотрёшь.
— Что значит, не было? — уточнил я.
— Ну, не видела я её. Как подкралась, не видела, шаги не слышала, а сама чуть в грудь её не упёрлась. За поворотом что ли пряталась и выскочила? Да нет, далеко там… вот поэтому и вдруг. Вроде ниоткуда, и в то же время понятно, что всегда тут была, рядом. Ясно?
— Предельно, продолжай.
— Ага… обращается, значит, ко мне. Привет, мол, Катенька, ведьмочка моя малолетняя. А выглядит — блеск! У мужиков слюнки бегут, наверняка. По-женски высокая, ты видел, стройная, как кипарис подстриженный, — удалась твоя кодировка на все сто. Грудь торчит будто резиновая, размер третий, не меньше, талия осиная, попа — орех. Два грецких ореха, палец сломаешь. Ума Турман от зависти удавится. Одета как Мерил Стрип в Дьявол носит Prada. Но лицо у сучки прежнее осталось — доярка Хацапетовская. Пусть рожа ухожена и размалёвана стильно, пусть одета как бизнес леди, а порода всё одно старая осталась, Хреновская. У них, у Хреновых, все такие рыжие, круглолицые, скуластенькие — деревня деревней. Сразу узнала, правда.
— Ближе к делу, не отвлекайся.
— Куда уж ближе! Я подробно рассказываю, как просил. Привет, говорит, ведьмочка малолетняя и по щеке меня так снисходительно трепет. Глаза — ледышки колючие, пробирают, а она вся такая… королева, млин, ниц перед ней надо падать! Я разозлилась, конечно, вспомнила тот день и в лицо её довольное, высокомерное, бросаю ей прямо в рожу: «Красный пять!». Торжествую заранее, представляю, как она в ноги мне валится, как от удовольствия корчится… а она. Сука она, Петь! Ехидно хохотнула, сверху вниз на меня глядя, как на букашку какую, и взором меня будто приморозила. Теперь ты, садистка начинающая, — заявляет мне нагло, — при слове «красный» со всеми предлогами и падежами без всяких цифр кончать будешь. Волею Земли-Матери да будет так! И в лоб мне пальцем ткнула. Меня до мурашек пробрало, будто молния сквозь тело проскочила — от головы до ногтей на ногах… испугалась я, жуть как.
— Дай попить, во рту что-то пересохло. — Попросила Катришка взволновано. — Рассказываю, и всё больше и больше подробностей всплывает, страшнее и страшнее. Как позабыть могла?
На кухне налил минералки, принёс. Внутри царило ледяное спокойствие, словно холод тревоги в клубок заморозился.
— Хорошо, мягонько, — Катришка похвалила воду и продолжила. — Стою я, значит, столбом, а стерва спрашивает… а знаешь, я только сейчас поняла. Представь, перемена, малолетки носятся как угорелые, орут, а мы словно одни на льдине — вокруг будто и нет никого. Как такое возможно?
— После объясню, продолжай, — отмахнулся я, зная, что это и есть отвод глаз, любимая ведьмовская фишка.
— Ага, спрашивает, значит. Да как спрашивает! Приказывает прямо, будто я ей служанка какая-нибудь крепостная, а она барыня…
Моё ледяное терпение было безгранично, сестру я больше подгонять не хотел. Внимал, пока ни о чём не думая. Только обернулся на открывшуюся дверь и, поймав мамин взгляд, которая что-то хотела нам с Катришкой сообщить, сказал жёстко.
— Мама, выйди и не заходи без приглашения. Нас ни для кого нет, кто бы ни звонил. В квартиру никого не пускай. — Мама замерла на секунду и рассеяно кивнула. Катришка удивлённо глянула на меня, на маму, произнесла «А…» и я вынужден был её подогнать.
— Ты хочешь мне всё рассказать подробно, не отвлекаясь, ну, пожалуйста.
Сестра сглотнула и резко оживилась.
— Деловая вся, приказывать мне вздумала! Но, если честно, тогда у меня сердце в пятки ушло. Признавайся, говорит, откуда знания и силу получила. А я вообще, о чём речь не понимаю! Но отвечать что-то надо. Так и подмывает, рот будто водой наполняется, не удержишь. Я затараторила, что рядом стояла, что это ты её гипнотизировал, не виновата я вся напрочь! А она засмеялась, сука. Гипноз тот ерунда, утверждает, порча на мне… на ней, то есть, очень качественная лежит и есть огромное подозрение, что я — не я, а какая-то Лада. Приказывает, заставляет меня внимательно вспомнить и фотографию показывает. Спрашивает, видела ли я ту женщину. Я ни жива, ни мертва вглядываюсь, стараюсь. Нет, мотаю башкой, а сама думаю, сейчас прибьёт. А имя Елизавета, слышала ли? — уточняет. Я снова не в понятках и начинаю о всех знакомых Лизах ей чесать. Дура меня прерывает. Спрашивает другое, ещё более странное. Что я, типа, знаю о подснежниках в декабре. Я к пересказу Двенадцати месяцев приступаю. Нет, уточняет, здесь, в городе, этой зимой. Я рот открыла, а поведать-то ничего не могу, как собака Павлова. Молчу, соответственно. Верка подождала и повелела, наконец, челюсть поднять. Заткнись, мол, дай подумать. Я заткнулась. Она глаза свои наглые прикрыла и ко мне наклоняется…
— Я тогда всерьёз испугалась, что укусит. И не сбежать — как деревянная стала. Но Верка носом волос моих коснулась, и воздух втянула, точно собака принюхивается. Из стороны в сторону головой поводила и распахнула, наконец, зенки. Была она в тебе, была — заявила с недоумением, как бы между прочим, — но пропала… ладно. А после уже ко мне обратилась. Свободна, Катя, иди, учись. Ты забудешь меня и никогда нашей встречи не вспомнишь. Волею Земли-Матери да будет так! Произнесла важно так, торжественно, как заклинание на самом деле, и пошла, на меня больше внимания не обращая. Да! Твоя класснуха бывшая как раз рядом проходила, и Верка вроде бы в её сторону носом повела, принюхиваясь. Ищейка хренова… ха, фамильно вышло! А я шаг сделала и… всё, будто ничего не было! Я, конечно, успела подумать о Надьке, почему она о сеструхе молчала, о тебе вспомнила, зарубку ставя, чтобы тебе позвонить и рассказать непременно, но… шагнула и забыла. В точности как Верка наколдовала, стерва рыжая…
— За ней пошла? — уточнил я.
— Я? Да забыла сразу же, я же говорю…
— Верка за Любовью Михайловной пошла?
— А! Да я как-то… — Катришка нахмурилась, вспоминая. — Сначала да, а потом звонок прозвенел и она, по-моему, передумала. Да, точно, развернулась. Но погоди, не перебивай, ещё не всё рассказала!
— Давай уж, заканчивай, — согласился я, начиная беспокоиться за Любу и Лену. Ледок спокойствия затрещал и тронулся, сминаемый осознанием нависшей опасности.
— Вот! Сейчас смешно, а на уроке мне было не до смеха. Как услышу «с красной строки…» и всё, поплыла. Или ещё что-нибудь о красном, а этого цвета, оказывается, полно в речи, не замечал? Хорошо, что я кончаю почти без судорог, без крика, стон еле-еле сдерживала, но на меня всё равно коситься начали. Екатерина Петровна подняла меня, наконец, спросила, почему я стону, почему такая красная… дальше сам понимаешь. Еле устояла. Перед глазами темно, в голове кайф шумит, стыдно до одури и приятно до потери сознания…
— Плохо мне, еле проговорила я, заболела, мол. А все ржут, как кони, и, слава богу, о слове «красный» не догадались, а то понеслось бы. Достали бы придурки своими выкриками, содержащими корень «красный», пока меня в медпункт не определили бы. Слава богу, Екатерина Петровна поверила, отпустила меня. Или не поверила, а чтобы класс успокоить мягко выгнала, но иду я и рюкзачком зад себе прикрываю: чувствую — мокрый весь, будто обоссалась. Может, кстати, на самом деле, у меня бывает немножко при этом…
— А мне почему не рассказала?
— Клянусь, хотела! Да представляешь, до дома дохожу и точно как воспоминания о встрече с Веркой-падлой, из головы всё вылетает! Когда подмывалась от стыда сгорала, думала реально на уроке описалась! Когда Надька звонила, трубку брать не хотела, думала, оборжёт меня по-дружески, как она умеет, будто бы сочувствуя, охая и ахая; но она, наоборот, поинтересовалась, не заболела ли я на самом деле. Я аж расплылась, не ожидая от неё такого искреннего сочувствия без подколов. Потом слух до Мишки дошёл и мы с ним поссорились… до сих пор. Обиделся, что от него свою болезнь скрыла, что он, мол, для меня на поверку оказывается не главный, не тот, кому в первую очередь звонят… дурак он. Скорая помощь, что ли?
— Вот, теперь всё рассказала. И знаешь, легко так стало. Сидела история во мне, оказывается, грузом… это же ты её открыл, правда?
— Я, Катришка, и хватит, не вспоминай больше о ней, не думай о ведьмах всяких и о моих способностях никому никогда ни гу-гу, ну, пожалуйста.
Учёба, разумеется, полетела к чертям собачьим. Позвонил Лене, убедился, что всё хорошо; Люба о встрече с незнакомыми барышнями не помнила, но я и не рассчитывал на положительный ответ, поэтому попросился к ней домой.
— Ой, Петь, только не сегодня! Единственный выходной за месяц — я перед ЕГЭ вас, обормотов, натаскиваю — в кои-то веки с подружками собрались, отдыхаем… — в динамике чётко слышалась музыка, звон посуды и громкий женский смех.
— Бросай всё и лети домой, оттуда отзвонишься. Я жду. — Приказал я, на ходу вспоминая, что не обновлял установки уже… больше двух месяцев! Какого же было моё удивление, когда она, желая возразить, вдруг на первом же звуке заткнулась и через силу, борясь с собой, недовольно выдавила:
— Что делать с Борей, он у меня дома сидит, ждёт звонка, чтобы забрать из ресторана…
— Пусть привезёт и гони под любым предлогом, — сказал, не сбавляя тона. Но потом смягчился. — Захоти нашей встречи, ну, пожалуйста.
— Я всё сделаю, Петенька, — ответила уже довольным тоном. — Я по тебе соскучилась.
Нажал отбой и принялся ждать. А чтобы отвлечься от тревожных мыслей, стал вспоминать наше последнее свидание, которое вышло необычным. От предыдущих встреч оно отличалось тем, что Люба впервые явилась ко мне сама, и в общении с ней я не использовал ни грамма принуждения — ни прямого, ни опосредованного через внушённые желания, — к тому же новый сексуальный опыт получил.
— Привет, Петя, ты где? — задала самый логичный для разговора по сотовому вопрос.
— Я э… — замялся я с ответом, потому как именно в это момент мы с Леной, из-за ерунды повздорив, сидели на разных концах диванчика в стрип-клубе, друг от друга отвернувшись.
Славик-Будда владел не только ночным клубом Нирвана, но и парой ресторанов, и стриптиз-клубом Бабочка, без приставки ночная. Хотя по факту в приват-кабинетах клиент ничем ограничен не был. Разве что вместо кровати использовалась софа. Как администрация при отсутствии постельного белья добивалась соблюдения хотя бы минимальных гигиенических требований, для меня осталось загадкой. Подозреваю, что никак. Поэтому мы с Леной, посетив отдельную кабинку с шестом посреди помещения, вернулись в общий зал. Славик позвонил директору и дал нам карт-бланш — персонал клуба нас чуть ли не облизывал, деньги брать отказывался категорически.
А зашли мы сюда случайно. Лена сегодня буквально пару часов назад в нашей квартире станцевала для меня стриптиз. Я в шутку её раскритиковал, сказал, что надо подучиться у профессионалов, она весёлый тон поддержала и ответила, что хоть сейчас готова. Я ради прикола набрал Славика, ни на что в принципе не надеясь, но в итоге мы оказались здесь. А за тридцать минут до звонка Любы я имел глупость похвалить выступление танцовщицы, назвать её красивой и сексуальной.
— Вот и спи с ней, — заявила Лена, обидевшись, и отсела на противоположный край дивана. Отпила вина и напомнила. — VIP кабинет свободен, дорогой.
— Да пожалуйста, дорогая, — фыркнул я в ответ, тоже почувствовав нешуточную обиду. За что? — Дай только девочку выбрать.