— Бумага о признании родства вот этого молодого человека вашей семьей. А также бумага об эмансипации несовершеннолетнего Отяева-Конова Сергея. Все?! На этом все вопросы излишни?!
Негодование "деда" выдал зубовный скрежет. Но он ничего не ответил, видимо смиряясь со сделанным.
— Не скули, раньше думать надо было. А теперь, Вы! Подойдите к столу, молодой человек! — вызвал он меня следом. Заставив расписаться в бумагах, его светлость вручил одну из них мне, со словами:
— Поздравляю Вас с наступившей эмансипацией, теперь…господин Отяев-Конов. Позвольте от всей души и в знак признания пожать вам руку. Наш государь недавно весьма лестно отзывался о вас — мужчина словно говорил эти слова моим новоявленным родственникам, такое последнее предупреждение напоследок: — И примите мои самые искренние сожаления в связи с гибелью вашего приемного отца. Более чем уверен, в вас он души не чаял. Думаю, теперь у вас все будет хорошо. — взглянул он на "родственников": — В конце концов вы всегда можете обратиться за помощью к его величеству и его семье. Вам не откажут.
— Спасибо за добрые слова, Петр Петрович. Теперь уже можно идти?!
Но его светлость не отпустил:
— Да, кстати, чуть не забыл. По долгу службы должен передать эти письма и приглашение — мужчина достал перевязанные лентами и скрепленные почтовым сургучом письма из верхнего ящичка: — посетить Императорский дворец послезавтра утром. Распоряжение на ваше имя поутру будет.
Я с удивлением посмотрел на начальника Канцелярии. Уж чего-чего, а письма получить здесь я не рассчитывал.
Мужчина усмехнулся, видя мой ступор: — Да вы не волнуйтесь так, там что-то связанное с вашими проделками — сделав неопределенный взмах рукой и с теплыми отеческими нотками в голосе отпустил меня: — Теперь все. Можете идти!
Забрав письма с бумагами из рук Петра Петровича, я, развернувшись, решительно направился к выходу из зала. Поравнявшись с "бабулей", эта женщина вдруг развернулась и успела перехватить меня за рукав костюма. Послышался треск разрываемых ниток:
— Молодой человек! Ну погодите же вы. Сережа! Так кажется, тебя зовут?! Куда же ты? Нам нужно о многом поговорить.
Я попытался отцепиться от нее, всем своим взглядом показывая, что совсем не желаю и не приемлю разговора с ней.
— Сударыня! Нам не о чем с вами разговаривать. Простите, я вам, кажется, говорил, что не знаю, да и не желаю вас знать. Для решения вопроса с имуществом и наследством в ближайшее время постараюсь нанять и прислать к вам своего поверенного.
— Внучек! — елейным голоском проворковала мне "бабуля", словно пробуя на устах новое слово: — Уж прости дуру старую, что наговорила тебе всякого. Ты обижен, понимаю. Справедливо. Виноватая я, но не отталкивай, позволь исправить случившуюся ошибку.
Женщина, ухватив меня за руку, плавно потянула меня к выходу. Она говорила и говорила, говорила и говорила. Короче, уболтала она меня не начинать наши отношения с войны, упросив приехать к ним в дом ближайшее время. Хотя очень старалась уговорить ехать к ним немедленно на ужин, но ей пришлось довольствоваться взятым с меня обещанием, что как только управлюсь с делами, немедля нанесу им визит. Желудок предательски урчал, но сославшись на имеющиеся у меня дела, я, взяв у них визитку с адресом, откланялся и быстро удалился, ни на грамм не поверив в их искренность. Ну не могут так люди внезапно меняться. К выходу я уже бежал, не желая столкнуться с новыми родственниками еще и в фойе канцелярии. На освещенной фонарями вечерней улице тем временем стеной воды лил летний ливень. Сунув, чтобы не намокли, полученные письма за пазуху и подняв воротник своего костюма повыше, дабы дождевая вода не попала мне за шиворот, я, пробежав по едва подсвеченным фонарями налившимся на мостовой темным лужам, вскочил на подножки в салон нанятого нами паровика. И на вопрос Павла о том, как все прошло, сразу не ответил, стряхивая с себя капли еще не впитавшейся воды. А постучался в настенное окошко, то самое, прямиком за спиной водителя паромотора:
— Едем домой!
По дороге пришлось рассказать, как все прошло. Бардину было интересно все. Порадовался он и моей эмансипации, поздравив с получением бумаг. Особенно его заинтересовала моя встреча с "родственниками". Однако не став акцентировать на ней его внимание, рассказал лишь то, что посчитал нужным. А вскоре, проезжая мимо залитого ярким электрическим светом гастрономического магазина Орлова, работавшего круглые сутки, попросил остановить паровик. Молодой растущий организм сдался от непосильной борьбы. Есть хочу.
Дождь на улице уже практически закончился, одаривая нас своими последними каплями. Выскочив из салона паромотора, попросив водителя дождаться, ненадолго задержавшись на призывно манящих, богато украшенных окнах магазина, превращенных в витрины, полные товара, мы вошли вовнутрь. Вопросов у Пашки никаких не возникло. Прямо удивительно. Наверное, смекнул сам, что ни прислуги, ни еды в той квартире не имеется.
И теперь мы, спокойно, не торопясь, ходили по магазину между рядами прозрачных витрин, полными разных вкусных яств за стеклом. Верите ли, гастрономический магазин оказался шикарным в плане богатства выбора. Вышколенные продавцы в отделах наперебой нахваливали свой товар. Предлагали пройтись вместе с ними в холодный подвал магазина — за паюсной икрой, рыбой недавнего копчения и наисвежайшим живым лимбургским сыром. По настойчивой рекомендации набрали себе сыра-лимбургера вместе с всунутым на пробу шахтелем. В фруктовом отделе молодые приятные продавщицы хихикали и кокетливо строили нам глазки, настойчиво предлагая нам попробовать свежую экзотику — кокосы с хранцузских колоний. Отказался, ограничившись набранным в плетеные туески и корзины виноградом, яблоками, бананами и апельсинами — привычным набором ТАМ. В мясной лавке набрали окороков, балыка, колбас копченых и немецких сосисок. В кондитерской хлеба, сдобы и пирожных. В винной лавке набрали по паре вытянутых бутылок бургундского "Шабли", понравившегося мне мозельского и австро-венгерского "Бакатора". Продавать нам вино поначалу не хотели, а Прохор, зараза этакая, где-то в другом зале завис. Но мы выкрутились. Тут очень помогла бумага, выданная сегодня в канцелярии. С гордостью продемонстрировав ее удивленному этим моментом приказчику, после прочтения им немедленно потребовал себе нужный товар. В общем, затарились на славу, уходя из магазина с полными корзинами и туесками свежайших продуктов. Ну и лишились заодно пятнашки целковых. Ну и ладно. Сегодня нам можно, праздник у нас. Гуляем!
Прибытие в столичную квартиру Бардиных прошло как-то буднично. Консъерж в фойе, уточнив в чью квартиру мы прибыли, любезно напомнил нужный этаж, вдобавок рекомендовав воспользоваться работающим лифтом, механизм работы которого сам же и продемонстрировал. Большой лифт с темным кожаным диваном и раскидистой пальмой внутри, тотчас наполнившийся дразнящим запахом копченых колбас, сильно смутивший меня своим дребезгом и лязгом работающих механизмов, поднял всех нас на нужный этаж. Открыв дверь ключом, мы вошли в нужную фартеру. Павел, нащупав по памяти рубильник светильника, повернул его, включая в прихожей тусклый электрический свет, с каждой секундой разгорающийся все сильнее. Гвардеец Прохор помог нам дотащить купленные продукты. Опустив корзины на пол и убедившись, что его клиент уже дома, тут же отпросился, обещая обязательно вернуться наутро, после получения у командира новых распоряжений. Отпустив его, мы с Пашкой закрыли за ним дверь и принялись разуваться.
— Да-а! Похоже твои тут давненько не жили, — едва пройдясь по комнатам, сказал я Пашке, оглядывая накрытую льняными чехлами-покрывалами всю мебель в квартире. Тот не стал спорить, согласившись со мной сразу. На пару вдвоем, по-быстрому, сняв все чехлы, мы привели гостиную в подобие жилой комнаты. После чего, сгрудив коробки из магазина Орлова на столе, вдвоем принялись из них выкладывать свои покупки. Пока Паша искал посуду и приборы, я успел выложить из коробок оставшееся и начать делать бутерброды. Наделав закуски на скорую руку, мысленно подумал о необходимости поиска поварихи. Или же в трактире питаться?
Наконец на столе все было готово. Убрав все лишнее со стола, я предложил Павлу начинать. Он неспешно, словно привыкая к новой жизни, и с громким хлопком вскрыл первую бутылку понравившегося нам мозельского, разлив в найденные и принесенные хрустальные фужеры.
— Ну, за наш день?! Первый день в столице! — предложил я, немного покривив душой. Ведь в столице я уже был.
— И твой титул, ваше сиятельство! За эмансипацию, князь! — с ехидцей в голосе добавил Пашка. Нет, я его точно когда-нибудь прибью.
Наутро вставал с тяжёлой головой. Вечерний гульбарий закончился глубоко за полночь. Как я добрался до кровати — не помню. Размявшись зарядкой и кое-как умывшись, приведя себя в порядок в просторной уборной, имевшей вполне привычный нам вид — с ванной, душевой, туалетом, большим зеркалом на стене, фаянсовым умывальником и идущими по стенам открытыми медными линиями водопровода с медными же кранами на конце. В которых была холодная и, ура-а, текла горячая вода. Долой бани по выходным, да здравствует комфорт, совершенно немыслимый в приюте. Хотя, подозреваю, и во многих домах в столице тоже. Под окном висела чугунная батарея отопления, что было весьма немаловажно в связи с наступающими холодами.
Хорошо было бы найти похожую квартиру с удобствами, ведь долго жить вместе с Бардиными, стесняя их, я был не намерен. А ведь на днях в столицу должна была приехать его сестра. И такое непотребство в гостиной после вчерашнего явно не понравится красивой молоденькой девушке, привыкшей к чистоте и домашнему уюту, наведенному вышколенной прислугой. Решив вначале прибрать за собой, после чего заняться текущими делами, я немедленно приступил к исполнению задуманного.
Вначале нашел в квартире кухню, как-то не довелось вчера. Она оказалась хоть и просторной по площади, но плотно заставленной мебелью с разномастной кухонной утварью, столь необходимой каждой уважающей себя хозяйке. По зеленым стенам висели многочисленные полочки и крючки, с которых свисали вниз рушники, разнокалиберные ковшики, чугунные сковородки, кастрюли- сотейники и даже дуршлаг. В кухонных шкафах под стеклом красовалась фаянсовая посуда на все случаи жизни, откуда собственно ее Пашка вчера и таскал. Понравился бежево-салатовый пол, выложенный в шахматном порядке мелкими квадратиками керамической плитки. Но центром кухни несомненно была нарочито украшенная ажурными вензелями и надписью чугунная угольная плита Boynton@lakewood с вытяжной трубой, топкой духовкой, зольником и даже баком для нагрева воды. Все великолепие завершали ажурные подставки, явно служившие для сушки свежевымытой посуды.
— Блин! — познал разницу на собственном опыте: — Не то, что в приюте было. Налили тебе девушки горяченького с кухни и ешь. А на дирижабле, помню, кухня — епархия кока. Никого к ней не допускал, особенно после шариков смоляных. И Лизки рядом нет. А тут как? Как эту хрень включать-то? Хорошо бы чайку бы горяченького. Нет, если соберусь жить в квартире, обязательно нужна кухарка. — с этими мыслями я принялся лазить по плите, открывая друг за другом ее секции. В одну из них дунул и… Пф! Кх-кх-пф, тьфу!
Оттуда полетела угольная пыль с золой. Прямо в глаза. Спрашивается, и зачем я полез?
Пока таскал грязные тарелки со стола и накопленный с вечера мусор на кухню, проснулся Павел. Спросонья позевывая и прихорашивая, ставшими непослушными за ночь, свои волосы, он во все глаза наблюдал за моими действиями на кухне. Но до конца успеть прибраться не удалось, когда со стороны входной двери послышался металлический лязг вставляемого и проворачиваемого кем-то дверного ключа.
Дверь открылась и пятясь задом, одновременно возясь с непослушными ключами в замочной скважине, совершенно не замечая нас, в квартиру вошла молодая женщина лет тридцати.
— Уфф, простите! Не заметила. Вы, верно, только-только с дороги? — внезапно увидев нас, от испуга незнакомка охнула, чуть не выронив ключи из своих рук. После чего улыбнулась и тут же спрятала улыбку: — Ох, вы уже тут? Думала я, господа молодые прибудут лишь к нонешнему вечеру. Петр Алексеевич намедни прислал телеграф с уведомлением о вашем скором прибытии в квартиру. Вот я и пришла, к приезду вашему управиться хотела. И комнаты сготовить — для двух господ и молодой хозяйки. Ну ничего, я тут мигом управлюсь. Голодны небось?
Гостья уже снимала с себя ситцевый платок и габардиновую накидку, под которой скрывался темно-коричневый жакет. Завершалось одеяние закрытым платьем из недорогого коленкора с высоким, до горла, воротником, фасон которого придавал ей весьма простой и строгий вид, более соответствовавший прислуге, чем даме благородного сословия.
— А вы-то кто будете? — для порядка с этим вопросом я обратился к ней, уже понимая ответ, который сейчас услышу.
— Евдокия, — женщина вновь улыбнулась уголками губ и следом сделала небольшой книксен: — Петр Алексеевич с супругой всегда нанимает меня, будучи проездом али по делам в столице. Готовлю, убираю, слежу за квартерой. Да вы не волнуйтесь, сейчас что-нибудь для вас, милые судари, сготовлю. Голодными так точно не оставлю. И вы бы умылись, коль с дороги-то?
Пока я ходил приводить себя в порядок, смывать угольную сажу с лица, женщина тем временем принялась за дело. Переодевшись в неприметном закутке прихожей, вход в который я бы по незнанию не нашел, наша гостья помчалась на кухню, щеголяя своим черным бумазейным платьем с накрахмаленными белыми воротничком и кружевными манжетами. Поверх платья на ней был, завязанный бантиком сзади, белый передник, отороченный несложным кружевом. Карие волосы ее были собраны в белый чепец-беньоз и скреплены сзади кружевной заколкой. Увидев в гостиной и на кухне остатки нашей гулянки, Евдокия вновь охнула и всплеснула руками, сокрушаясь о своей недогадливости и наличию беспорядка.
— Да как же так-то, господа хорошие?! Простите меня! Так маху дать! Неужто тут все сами? Ох! Вправду не пристало благородным господам самим делать. Не положено.
Взяв на себя все хлопоты с нашим завтраком и уборкой, помощница развела бурную деятельность, скрывшись на кухне. Мы же с Пашкой были предоставлены сами себе. Я же, вспомнив о полученных письмах и приглашении в суд и во дворец, оставил Пашку и ушел в свою комнату, где оставил пиджак от костюма. Там, где его и оставил, я нашел нужные мне бумаги. Развязав общую ленту-бечевку, освобождая стопку из писем, я принялся вскрывать каждое, ломая сургучные печати на них.
Уважаемый князь Отяев-Конов
Просим Васъ явиться завтра къ известному Вамъ месту для участия в ревизской комиссии, созданной с целью оценки ущерба, нанесенного Императорскому дворцу, и решения сопутствующих вопросов. Начало работы комиссии — в час пополудни.
Ново-Петерсборгский Управитель Дворянства покорнейше просит пожаловать на бал, даваемый Ново-Петерсборгским дворянством, по случаю чудесного спасения его Императорскаго величества и ея Императорскаго величества. О дне бала будет дополнительно сообщено в газетах.
Князю Сергею Отяеву-Конову.
Доброго дня, любезный сударь.
Примите искренние поздравления от имени государства нашего и Имперской Канцелярии с признанием Васъ дееспособным и вступлением в ряды славных и уважаемых граждан Империи. Сообщаем, что данным верным свидетельством согласно контрапункта 5 главы Х Императорского Уложения "О должности родительской" Вы имеете право поступить без конкурсу в Имперскую Академию, любой университет Гранд-Тартарии, кадетский аль гвардейский корпус, с возможностию продолжить свое образование за границею, при условии наличия разрешения и предоставления порук.
Своей волей государь наш, главный попечитель обществ призрения, не оставляет воспитанников своих и детей дворянских, волею случайностию и злому умыслу лишившихся родных, без опеки. Государь верит, что вы, как новый гражданин нашего государства, будете иметь к наукам лучшее радение и прилежание. Добрым наставлением его императорское величество пожелал: "Те, кто выучась и преуспев, по примеру эвропейских и мериканских государств," особым наукам и тем паче достойны прозвождения в военные и статцкие чины, государству нашему надобны"
Писем было несколько. Помимо уже известного приглашения, содержащего требование уже завтра утром явиться в Имперский дворец, одно из них приглашало новоиспеченного князя посетить бал Дворянского собрания, другое — настоятельно рекомендовало определить уровень и направленность имеющейся у меня магии и при необходимости пройти практические курсы при Магическом обществе. В третьем же был листок с шапкой канцелярии, в связи наступлением дееспособности уведомляющий о возможности поступления в Имперскую Академию или военное училище по моему выбору. Прикольно! Хватало и приглашений на частные званые вечера и салоны. А еще одно из писем, на удивление, предназначалось Павлу. Словно неизвестный составитель письма точно знал, что адресат будет со мной.
Передав Пашке письмо, оставив того в явном недоумении, я пошел на кухню. Думать на голодный желудок о будущем не было никакого желания. Евдокия, уже закончив убирать за нами, по-простому снеся все на кухню, принялась готовить из хранившихся в квартире запасов и наших покупок. После лёгкого завтрака и последовавшего за ним чаепития, мы с Пашкой, оставив Евдокии немного денег на хозяйские нужды, засобирались на улицу. Целью была прогулка по городу с заездом в главный новопетерсборгский универмаг "Мюр и Мэрилиз" и парк. Универмаг любезно подсказала Евдокия, едва мы обобщили наши желания. Решив последовать женскому совету, все равно ни я, ни Павел столицу хорошо не знали, и вместе с появившимся на пороге Прохором, зевавшего от ночного недосыпа, мы втроем рванули в центр на нанятом паромоторе. Нового приказа получено не было, поэтому до иных распоряжений лейб-гвардейцу не только надлежало оставаться со мной, но и ежедневно отмечаться у командира.
Выглядывая из окна такси, я, держа свою шляпу, смотрел по сторонам. Столичный город, не меньше вечернего запруженным паровиками, днем выглядел совершенно иначе, совершенно не так, как ночью. Даже запахи сменились. И ощущения пешего, идущего по выложенной брусчатке, как оказалось, совсем не такие, как из окна едущего паровика. Высотные башни из стекла и бетона, медленно сменяющие друг друга, в редком окружении зелени, меньше давили меня своей монументальностью.
Добравшись до центра города, а следом и до искомого магазина, мы с Пашкой отпустили паротакси и прошли вовнутрь, вальяжно стуча новенькими тростями. Несмотря на военное время, покупателей и зевак внутри торгового центра хватало. То ли потому, что война далеко и гремящие на окраинах выстрелы паропушек не мешали столичной торговле, то ли по какой иной причине. Бродить по этажам "Мюр и Мерилиз" было интересно. Первый этаж универмага был отдан под парфюмы для дам и сударей, а также предметы роскоши и разнообразные подарки. Второй этаж был царством женской одежды, третий же — мужской. На четвертом этаже продавались многочисленные предметы интерьера и быта — от ледников и домашнего телеграфа до меблировки и светильников. На пятом торговали детскими игрушками, плавно переходящими в зал развлечений, лотки со свежим мороженым и ресторан.
В универмаге, уже с первого отдела духов и парфюмерии, подхватил услышанное среди покупателей обращение к прелестницам — продавщицам, стоявшим у прилавков и стеллажей:
— Барышни! Мюрмерилизочки! — девушки от такого обращения сразу двух молодых юношей в самом расцвете сил, хе-хе, лишь млели, только смущаясь и хихикая со своими товарками. Впрочем, не забывая выполнять свои прямые обязанности. А покупали мы всего лишь самое необходимое. Начиная от мужской парфюмерии на первом этаже, запах которой на себе мы просили оценить стоявших в том отделе девушек, напрочь смущая последних неприличными просьбами. Заканчивая новыми мужскими костюмами и штиблетами на четвертом, которые нам были просто необходимы в ближайшее время. Ведь ходить несколько дней подряд в одном и том же, даже если вещь выглядела прилично — в этом обществе совершеннейший моветон. Мюрмерилизочки и мужчины-приказчики в обувном и отделе готовой модной одежды носились туда-сюда, выискивая нам подходящий костюмный фасон и модель штиблет, как угорелые. Знаете, угодить вкусу современного человека, избалованного огромным выбором, в архаичном обществе, в котором я вынужден жить, ну очень трудно. Практически невозможно. Павел же, обладая вкусом попроще, хотя и брал вынужденно пример с меня, выбрал подходящее для себя куда раньше. Мне же пришлось ждать, когда портнихи в отделе мужской одежды, приталят купленные мною брюки и пиджаки, обрежут и прошьют лишнее. Не ехать же еще раз. Но ждать стоило. По крайней мере, выбор и полученный результат, отразившийся в высоченном, почти до потолка, зеркале, мне нравился. Оставив вещи в отделе хранения, мы, весьма довольные собой и сделанными покупками, двинули на парадную лестницу искать ресторан.
В ресторане мы были недолго. Поев ракового супа, а Павел — ботвинью с осетриной, и запив всю эту вкусноту обычным яблочным компотом, сытые, засобирались обратно. Правда, когда спускались по лестнице, мне показалось, будто впереди, у самого выхода, промелькнуло явно знакомое, где-то встреченное мною ранее лицо. Вот только вспомнить, где я его раньше видел, сразу не получалось. Решил догнать, но идти быстрее идущей впереди тебя толпы покупателей — дело неблагодарное. Когда, добравшись до выхода, я выглянул на улицу — того человека и след простыл. Сказав об этом Прохору, тот поначалу забеспокоился, а потом, убедившись сам, что за нами никто не следит — поостыл.
Путь домой пролегал через ближайший к универмагу городской парк. Но набраться сил не удалось. Посмотрев на растущие там деревья, явно не так давно посаженные и не имевшие значительной живительной силы, от своей идеи полечиться за их счёт отказался.
— Ваше превосходительство нунций Бенедикт?
Получив кивок-утверждение от только что вошедшего в приемную гостя в фиолетовой шелковой сутане, секретарь услужливо открыл дверь:
— Прошу Вас господин нунций! Глава нашего Ордена, адепт Фабиан, давно ждет вас. — услышав обращение гость скривился. Будь его воля, он бы наслал сюда святую Инквизицию, разорил и сжег бы всех этих магических чернокнижников, слуг диаволовых. И лишний раз бы тут не появлялся. Но пока их терпели сам понтифик и епископы всех викариатов апостольской церкви, считая их присутствие необходимым и нужным, следовало помалкивать. Тем временем секретарь Ордена продолжал: — Мой господин работает в дальней зале и просил вас немедленно впустить, как только вы появитесь.
Гость медленно, всматриваясь в картины на стенах и магические композиции осенял перстом увиденное. Пройдя через длинную анфиладу полутемных помещений до самой дальней двери, за которой иногда слышались хлопки магических возмущений, прелат остановился, вглядываясь перед собой. То, что его задержало, оказалось черным стукалом, повторяющим форму поданной руки. Осенив стукало и оценив крепость дубовой арочной двери, богато украшеной коваными петлями, мужчина постучал. Стук вышел глухой, но тот, что был в зале его услышал.
— Господин нунций! Входите-входите!
Гость вошел в большую залу, за которым работал нынешний глава Ордена иллюминатов, общества давно нашедшего свое убежище в викариате Гаэты, впоследствии ставшей вольницей магов оккультно-мистических наук и темной магии.
— Ave, дорогой Бенедикт!