От гордости у меня перехватило горло. Затем эту хватку у гордости перехватило страшное подозрение — уж не дирижирует ли и этим его великим деянием Дарина? Дети сидели в полной неподвижности и безмолвии, и добраться до ее мыслей не было никакой возможности ни у меня, ни у Тоши. Решение пришло само собой. Этот выскочка, конечно, и здесь не преминул первым выпрыгнуть вперед с идеей полюбоваться полной картиной детского общения, и мы договорились в самое ближайшее время провести сеанс одновременной съемки событий со всех ключевых точек, пригласив в качестве третьей камеры Максима.
Не тут-то было. У меня уже давно начали закрадываться мысли, что умение чувствовать неправду досталось Игорю от Татьяны — в нем оно просто развилось от ее зачаточного чутья до безошибочной уверенности. Я клянусь, что мы с Тошей вели себя совершенно естественно, ни тоном, ни взглядом не выдав своих намерений. Я тоже ни единым звуком ей ни о чем не проболтался — даже о том, что мы с Тошей увидели, ей не рассказал, чтобы она не усмотрела в этом очередную опасность для Игоря и не прихлопнула его шансы совершенствоваться в творчестве, а мои убедиться в неподдельности оного, как муху — переносчицу инфекции.
Я даже согласился финансировать поход наших очаровательных женщин по магазинам, чтобы к весне они расцвели вместе с природой — Татьяна каким-то нюхом учуяла, что нам с Тошей зачем-то нужно остаться одним с детьми. И, поскольку втайне от нее мы не могли преследовать никаких иных целей, кроме преступных, у нее вновь появилась великая миссия — не допустить нашего их достижения. Благо, и способ был уже давно отработан простой и действенный — короткое, как прицельный выстрел из пистолета, «Нет».
Я даже попытался было прибегнуть к тоже уже опробованному методу превращения ее многократно повторенных «Нет» в финальное «Да», но поскольку опробовался этот метод на Татьяне, бдительность в решающий момент она не потеряла.
— Татьяна, Дарина что, все еще плохое влияние на Игоря оказывает?
— Нет.
— Он откажется провести с ней лишнее свободное время?
— Нет.
— Осенняя куртка с ботинками ему еще впору?
— Нет.
— Он захочет полдня всякую одежду примерять?
— Нет.
— Так нужно ему с тобой в магазин тащиться, вместо того чтобы с Дариной где-нибудь погулять?
— Хорошо, — кротко согласилась она, — я закажу ему новую одежду в Интернете, а в субботу мы все вместе пойдем в парк.
Тьфу. Пришлось ждать дня рождения Светы. Я, правда, уже начал побаиваться, что Татьяна и там у нас над душой стоять будет, но давно устоявшийся ритуал встреч у Светы на даче пересилил даже ее подозрительность. Тоша, конечно, не сразу заметил благоприятно складывающиеся обстоятельства и в целях повышения безопасности еще какое-то время носился с Аленкой по двору, изображая нарочито равный интерес ко всем присутствующим — вместо того чтобы быстро хвататься за подвернувшийся шанс.
Но все же в один прекрасный момент нам с ним и Максимом удалось, словно невзначай, уединиться с детьми и воссоздать — наконец! — полную картину воздействия Игоря и Дарины на сознание Алены. Дарина, естественно, внесла в нее вспышки фейерверков и гирлянды цветов, но, тем не менее, я получил возможность окончательно и бесповоротно убедиться в том, что самую основную, базовую, фундаментальную, а потому и не всегда заметную глазу работу над мыслями Аленки проводил Игорь. Как, впрочем, и положено мужчине и моему сыну.
На Тошу же, как и следовало ожидать, самое сильное впечатление произвели Даринины спецэффекты. Ради возможности лицезреть которые он, как выяснилось, был готов практически на все — даже на беспринципное братание со своим личным, в не столь еще недавнем прошлом, темным противником. Который, в силу пакостности своей натуры, не постеснялся сыграть на его слабости и попробовать вырвать его из-под моего влияния и подчинить своему — подсунув этому технически отравленному идиоту безотказную приманку в виде машины.
На этот раз я даже словом свою обиду не выразил. Вовремя вспомнил, с кого Игорь берет пример умения молча и с достоинством нести основной груз любого мероприятия, пока другие его разноцветными завитушками расписывают и на поклон восхищенной публике первыми выскакивают.
Занервничала Татьяна — особенно осенью, когда Тоша стал приезжать в сад за Дариной вместе с Максимом. Заметив ее плотно сжатые губы и фанатичный блеск в глазах, когда она, прищурившись, провожала их взглядом, я понял, что она готовится в очередной крестовый поход. В ходе которого она точно докопается до причины, лежащей в основе объединения Тоши с Максимом, а значит, до моей осведомленности о последнем, участия в нем и, что еще хуже, до преступного сокрытия всех вышеперечисленных фактов от нее. После чего в ход пойдет очистительный огонь — причем начиная с рядов ближайших соратников.
На самом деле, я никогда не утаивал от Татьяны ни крупинки жизненно важной информации. Просто, не понаслышке зная о непредсказуемости ее реакции, я всегда дожидался наиболее подходящего момента для того, чтобы ввести ее в курс изменившихся обстоятельств. Который неизменно наступал после того, как она начинала — тоже втайне от меня, между прочим! — воображать себе, что же вокруг нее происходит. На фоне работы ее богатого воображения реальные события всегда казались более бледными и невзрачными, в результате чего она — вместо того чтобы расстроиться, разозлиться или просто запаниковать — сразу успокаивалась.
Именно так и произошло, когда я рассказал ей, что Тоша и Максим обладают той же способностью читать мысли Аленки и Дарины соответственно, что и я — мысли Игоря, и что мы можем обмениваться полученной информацией. Разумеется, я не ограничился сухой передачей фактов — в первую очередь, я упомянул о том, что мы узнали о такой возможности совсем недавно, случайно столкнувшись все вшестером у Светы на даче. Я привлек ее внимание к тому моменту, что теперь значительная часть увлеченности Игоря Дариной перенеслась на Аленку. Я подчеркнул, что его общение с младшей, куда более податливой, девочкой развивает в нем творческие способности и чувство ответственности. И под конец я небрежно заметил, что такое общение не встретило до сих пор никакой отрицательной реакции со стороны наблюдателей.
Татьяна успокоилась. Но не совсем. И, главное, ненадолго. Уже разогнавшееся воображение тут же подсунуло ей картину мрачных последствий прямого влияния Максима на Дарину и косвенного — через нее же — на Игоря. Но на этот раз я позволил себе проявить твердость, на личном опыте убедившись, что постоянная занятость не оставляет места ни мрачной подавленности, ни слепой восторженности.
Дело в том, что, вернувшись в сентябре на работу в детский дом, я обнаружил, что моя предыдущая — кропотливая, методичная, терпеливая — работа начала приносить плоды. Убедившись, что беседы со мной не навлекают на них неприятностей ни со стороны воспитателей, ни среди сверстников, дети постепенно разговорились — и передо мной раскрылся бездонный источник причин и мотивов детских поступков. Оказалось, что даже самые грозные главы их кланов так упиваются своей властью не от избытка силы — физической или характера — а от невозможности выделиться другим способом. И хотя ярких талантов у них не было, у каждого — абсолютно каждого! — было глубоко скрытое желание попробовать себя в каком-то творческом деле, на что они, как правило, не решались из опасения, в случае неудачи, уронить свой авторитет. Мне оставалось всего лишь избавить их от этой типичной человеческой боязни, и вскоре между моими питомцами стали завязываться совершенно другие, строящиеся не на разделении, а на общности отношения.
Игорь с Дариной к тому времени начали готовиться к школе, и я, к примеру, вовсе не удивился, что у них-то как раз проявились самые, что ни на есть, выдающиеся способности, что тут же заметила и Света. Я с удовольствием поддержал ее мысль о том, что им будет весьма полезно заняться французским языком — под руководством Татьяны. Таким образом мне удалось одним выстрелом убить целую стаю зайцев.
Во-первых, Игорь в последнее время вообще перестал обращать внимание на наблюдателя — у него просто времени не было. Во-вторых, у него появилась дополнительная возможность видеться с Дариной, что, как я ни скрипел зубами, только улучшало ему настроение. В-третьих, наблюдатели во время таких их занятий появлялись все реже — видно, отсутствие компрометирующих фактов поубавило у них энтузиазма. В-четвертых, у Татьяны появилась, наконец, вполне безопасная для меня великая цель в жизни — она как-то незаметно для себя увлеклась этими занятиями и чуть ли не ежедневно готовилась к ним, забыв обо всем на свете. В-пятых… впрочем, я никак не мог решить, считать ли это положительным результатом — оказавшись под регулярным обстрелом Дарининых сияющих улыбок, восторженных взглядов и восхищенных ахов, Татьяна тоже не устояла.
А, ладно, махнул я рукой — по крайней мере, теперь у Игоря нет никаких оснований сомневаться в искренности Татьяны по отношению ко всем по-настоящему важным для него сторонам его жизни. А бдительность хранить — это мое дело. Как истинного ангела-хранителя. Пока объект его хранения ведет мирную и спокойную жизнь, от души наслаждаясь ею. И не подкидывая своему ангелу загадки с ребусами — по десятку в день. Игорю я еще и книг по всем предметам накупил, чтобы он ежедневно углублял полученные в саду знания.
И, разумеется, в августе они с Дариной поступили в этот расхваленный Светой колледж. В тот день, когда они должны были проходить собеседование, мы, конечно, отправились туда все вместе, но на самом пороге нам решительно заявили, что родители на него не допускаются. Ну-ну, переглянулись мы с Тошей, и я небрежно бросил уже медленно закипающей Татьяне, что мы с ним пока за тортом сбегаем.
Выскочить из здания колледжа, свернуть за угол, перейти в невидимость, ринуться назад, не дав Тоше ни малейшего шанса обогнать меня, поднырнуть в двери под руку запыхавшимся опоздавшим, взлететь по лестнице, опять-таки отклоняясь то вправо, то влево, чтобы этот паршивец вперед не вырвался… Честное слово, прежним беззаботным временем повеяло, когда единственной моей проблемой было догадаться, что там опять Татьяна задумала.
Мы поднялись на третий этаж как раз к тому моменту, когда детей уже заводили в класс. По дороге я еще успел легонько похлопать Татьяну по плечу — волноваться, мол, нет причин, и Игорь находится под моим надежным присмотром. Она тут же подскочила чуть ли не до потолка — можно подумать, я ей впервые знак из невидимости подал! — и Галя принялась ее успокаивать, что скоро все закончится и Игорь с Дариной просто не могут плохо ответить. Тоже ничего — по крайней мере, хоть Галя перестала дверь в класс взглядом сверлить.
Дети входили в класс с опаской, и мы с Тошей прошмыгнули туда среди них без всякого труда. И тут же забились в самый дальний от Игоря и Дарины угол, чтобы не отвлекать их своим присутствием. Хотя, как выяснилось, могли бы так и не стараться — со всеми предложенными заданиями они справились минут за пятнадцать-двадцать, еще быстрее ответили на устные вопросы и уже через какие-то полчаса оказались самыми первыми принятыми. Не ожидав такого молниеносного развития событий, мы с Тошей едва успели протиснуться в дверь за выведшей их в коридор учительницей — причем, на этот раз Тоша сообразил быстрее, и прихлопнула она этой дверью, естественно, меня.
— Давай теперь пулей в магазин, — мысленно бросил он мне, уже направляясь в конец коридора.
— Еще чего! — проворчал я, покряхтывая. — На лестнице и материализуемся, там точно никого нет.
— А торт? — удивленно спросил он, обернувшись, судя по голосу.
— Скажем, что ничего достойного такого события не нашли, — снова пришлось мне учить его умению реагировать по ситуации. — В кафе праздновать поедем.
В кафе Игорь с Дариной с удовольствием уписывали один честно заработанный кусок торта за другим, в пол-уха прислушиваясь к многочисленным пожеланиям и напутствиям. Галя напоминала им, что нужно и дальше так же хорошо учиться, как до сих пор, чтобы и результаты оставались блестящими. Татьяна упрямо гнула свою линию в отношении умения ладить со всеми окружающими. Тоша подбадривал их уверениями в том, что теперь-то у них начинается по-настоящему интересная и многообразная жизнь. Я, как обычно, не стал заниматься пустословием, делом подавая им пример хорошего аппетита.
И, как выяснилось в самое ближайшее время, все эти советы Игорь с Дариной приняли очень даже всерьез. Изначально мы записали их в группу продленного дня, поскольку забирать-то их после уроков я, конечно, мог, но не возить же мне их с собой потом по всем моим встречам! Но не прошло и месяца, как всем вокруг стало очевидно, что им там просто скучно. Домашние задания они выполняли за считанные минуты, после чего им приходилось тихо сидеть где-нибудь на галерке, чтобы не отвлекать остальных одноклассников.
Мы с Татьяной и Тошей дружно занервничали — необходимость соблюдать тишину в их случае неизбежно вела к мысленному общению. В весьма вероятном присутствии наблюдателей и без какого-либо присмотра с нашей стороны. Убедившись, что продленка не предоставляет им особых шансов для социального развития, Татьяна нашла им расположенные неподалеку от колледжа курсы французского языка. Тоша выудил из Интернета, что курсы эти находятся в центре детского развития, где есть также студия актерского мастерства и художественная школа. Возмутившись таким явным перекосом в равновесии интеллектуального и физического развития, я не поленился съездить в этот центр лично — и, разумеется, там поблизости и бассейн обнаружился.
Нетрудно догадаться, что Татьяна с Тошей едино- и громогласно признали такой подход к делу наиболее ответственным, что от неожиданности тронуло меня до глубины души. В которой, однако, тут же по привычке закопошились некие сомнения, и когда выяснилось, что доставку детей к местам дополнительного развития можно доверить лишь самому внимательному из нас, я даже не удивился. В конце концов, в отличие от некоторых я в течение рабочего дня и временем своим сам располагал, и машиной ни с кем не был вынужден делиться.
Кроме среды. Ну, надо же, чтобы на тот единственный день, когда я загородом работал, Игорю с Дариной бассейн поставили! Я велел Тоше договариваться с Максимом и Сан Санычем как угодно, но чтобы дети были обеспечены средством перемещения из храма интеллектуального развития в оазис здорового образа жизни. Забыв, что этому балбесу нельзя одно только общее направление действий указывать — ему нужно каждое из них во всех единственно возможных подробностях описывать. Дернул же черт ляпнуть «как угодно»! Он и договорился — машина ожидает Игоря с Дариной после уроков у колледжа, но только за рулем ее восседает Максим.
Услышав Тошин план решения проблемы, мы с Татьяной снова оказались единодушны. В смысле — этого не будет! Хватит того, что Максим получил возможность возле Дарины с виду безобидным ужом виться — прямого его воздействия на Игоря мы не допустим. Но наше с Татьяной единство в этом вопросе продержалось ровно до того момента, как в переговоры вступила… нужно говорить, кто?
Я все же не теряю надежды, что однажды Татьяна сможет — объективно и доступно — объяснить мне, на чем базируется ее несокрушимая вера в Марину. Как по мне, то ее предложение сопровождать Максима в поездках за детьми следовало без каких бы то ни было сомнений отнести к отягчающим, а не смягчающим обстоятельствам. Была ли в нашей жизни хоть одна напряженная ситуация, в которой она сыграла роль рассеивающей, а не фокусирующей линзы? Из Татьяны тут же горохом посыпались примеры, в которых вмешательство Марины героическим образом предотвратило то или иное несчастье.
Поспорить с ней я, конечно, мог, и с полным на то основанием, а вот предложить альтернативный план — нет. Так и пришлось мне, снова благодаря Марине, проглотить очередную несправедливость земной жизни, отвозя Игоря с Дариной на все их дополнительные занятия — кроме того единственного, в котором я и сам бы с дорогой душой поучаствовал.
Но не пойти с ними в бассейн в первый раз меня бы вся контрольная комиссия не заставила — должен был я посмотреть, что им за тренер попадется, или нет? Еще испортит все результаты моих ежегодных трудов у моря! Которые не могли не броситься в глаза на фоне как остальных детей в их группе, так и Дарины. Нет, в целом, она, конечно, плавала, великодушно признал сам себе я, но до совершенно естественной, непринужденной, легкой манеры поведения в воде Игоря ей было, как… ладно, самому-то себе можно — как мне до Тоши в компьютерах. Тренер, похоже, это тоже сразу заметил, избавив его от инструктажа для новичков и сосредоточившись, скорее, на усовершенствовании с ним тех стилей, которым я его уже давно обучил.
Но вечером по средам я все же регулярно в мысли Игоря заглядывал — и за его прогрессом понаблюдать, и за поведением Марины с Максимом. И как я ни старался, ничего предосудительного в последнем обнаружить мне не удалось. Они, правда, не только отвозили детей в бассейн, но и после тренировки их встречали, пережидая с ними зазор минут в сорок до моего возвращения в небольшом кафе прямо в здании бассейна. Но этому даже я противиться не мог, прекрасно представляя себе, какой аппетит нагуливается после хорошей порции физической нагрузки.
Главной фигурой во время их еженедельных посиделок в этом кафе была, как нетрудно догадаться, Дарина. Она болтала без умолку, посвящая своих редких сопровожатых во все подробности остальных дней недели — решила, наверно, и Марину к коллекции своих поклонников добавить. И меня ничуть не удивило, что уж с кем-кем, а с Мариной она с просто невероятной легкостью нашла общий язык. Мне бы уже тогда насторожиться, но я только дух от облегчения переводил, что все внимание самых ненадежных звеньев нашей цепи сосредоточилось не на Игоре. Да и потом, думал я, какой вред могут принести детям несчастные час-полтора в неделю — по сравнению с моим постоянным контролем над всей их остальной внешкольной жизнью?
Присматриваясь к ним после всех других занятий, я был вынужден признать (самому себе, мысленно и исключительно вдалеке от Татьяны), что им, собственно, все равно, чем заниматься, лишь бы вместе. Французский у них одинаково хорошо шел, но я, уже ознакомившись с подспудными методами воздействия Игоря на окружающих, ни секунды не сомневался, что он с Дариной мысленно своими знаниями делится — ему-то способности от нас обоих с Татьяной передались, а у Дарины им откуда взяться?
А вот в студию актерского мастерства Игорь ходил за компанию с Дариной. Во всех пьесах, как мы убедились во время первого же спектакля, Игорю доставались роли то ли верного пажа взбалмошной принцессы (как же она была убедительна в этой роли!), то ли молчаливого стражника возле заточенной в неволю красавицы (эта часть представления мне особо понравилась!), то ли вообще братца Иванушки при особо шустрой сестрице Аленушке.
Если быть совсем честным, придется признать, что играла Дарина действительно очень хорошо. В ней не было ни робости, ни неуклюжести, ни откровенной боязни сцены других юных актеров — когда она показывалась перед публикой, та на полном серьезе видела надменную царственную особу, или страдающую от жестокого наговора невинную жертву, или просто заботливую и отзывчивую маленькую девочку. Я бы тоже с восторгом рукоплескал ей вместе со всей этой публикой, если бы — в отличие от нее — не знал, что наша талантливая актриса также перевоплощается и в жизни, и с той же целью положить зрителей к своим ногам. А так — я только зубами скрипел, наблюдая, как она величественно раскланивается под гром аплодисментов, в то время как лишенный всякого внимания Игорь стоит где-то сзади и поближе к выходу за кулисы.
Однажды, после очередного спектакля, я спросил его, почему ему не дают более значимые роли.
— Не хочу, — поморщившись, ответил он.
— Почему? — искренне заинтересовался я.
— Это все неправда, — объяснил он. — Я не могу изображать принца, если я не принц, я могу только притворяться.
— А Дарина, значит, притворяется? — с готовностью поддержал я обнадеживающий ход его мыслей.
— Дара никогда не обманывает, — уверенно покачал он головой. — Когда она играет принцессу, она ею становится.
Уж не потому ли она так легко и в жизни всех… почти всех покоряет, что сама искренне верит во все свои ипостаси? Я быстро придушил эту мысль — чтобы она к Игорю не просочилась.
— А что же ты на репетициях делаешь, если у тебя роли такие маленькие? — зашел я с другой стороны в попытке намекнуть ему, что времени, которое он проводит на репетициях, можно было найти лучшее применение.
— Ничего особенного, — пожал он плечами. — Обычно я в зале сижу и смотрю.
— Да на что там смотреть? — усилил я нажим. — На то, как другие по сто раз одни и те же движения и фразы повторяют?
— А вот и не по сто! — обиделся он за собратьев по сцене. — Мне оттуда хорошо видно, когда кто-то непохоже притворяется. И как сделать, чтобы было больше по-настоящему.
М-да, хмыкнул я про себя, и на этот раз уже не скрываясь, если из моего сына вырастет критик, то, боюсь, ни театру, ни кино не поздоровится. Это люди к их условностям уже давно привыкли, а вот мне тоже, в тот мой первый поход в кинотеатр вместе с Татьяной, действия героя весьма сомнительными показались.