— Да, такой, как Анабель рассказывала, — произнес, наконец, он.
— Но это же замечательно! — воскликнула я.
Мой ангел открыл глаза и уставился на меня, как на полоумную.
— Ну, конечно! — Я подошла к столу, обхватив себя руками, чтобы не запрыгать от восторга. — Наконец-то хоть у кого-то можно будет проконсультироваться, как такие дети должны развиваться! А то меня от этого Интернета уже тошнит — что для нашего возраста ни читаю, Игорь это уже давно прошел!
— Татьяна, — медленно, с расстановкой произнес мой ангел, — наблюдатели никого не консультируют, они наблюдают. И данные своих наблюдений документально фиксируют. И подают их в виде отчетов наверх. И вступать в какие бы то ни было обсуждения их категорически отказываются.
— Вот так я и знала! — в досаде хлопнула я ладонью по столу. — Значит, так — в следующий раз, как он только появится, сразу же представишь меня ему, а там посмотрим, кто от чего отказаться сможет. Сегодня еще ладно — при Светке с Сергеем и при Гале, я понимаю…
— Да ты ничего не понимаешь! — перебил он меня. — На них сегодня даже Стасу надавить не удалось — они, понимаешь, элитное подразделение, и другие руководители им не указ. А когда Максим со своими вопросами влез… — Застонав, он обхватил голову руками. — Тоша от отчаяния уже и на его помощь согласен.
— Да почему? — возмутилась я. — Что они нам сделать могут своими наблюдениями?
Он вдруг перестал раскачиваться из стороны в сторону, поднял голову и пристально посмотрел на меня.
— Татьяна, — как-то устало произнес он, — Даринка ведь не просто наполовину ангел, она — наполовину темный ангел. И тогда в церкви… Там ее наблюдатель один был, его-то мы с Тошей вдвоем к стенке прижали, хоть пару слов выдавили. Так вот он нам прямо сказал, что при малейших темных проявлениях закрывать на них глаза никто не будет, выводы сразу будут делаться.
— Какие выводы? — Я вдруг охрипла.
— Они наблюдают не для того, чтобы учебник по воспитанию таких детей составить, — хмуро ответил мой ангел, — а для того, чтобы решить, что с ними делать. Игорь от обычных детей отличается? А ты еще радуешься, — рявкнул вдруг он, яростно сверкнув глазами, — ах, он новую кнопку освоил! А то, что такой чудо-ребенок всеобщее внимание к себе привлечет? Поизучать его человечество захочет — откуда такие таланты? А обнаружится, что таких детей уже много? А начнут искать, что между ними общего? Наше инкогнито на земле — под угрозу разоблачения? Ты представляешь себе, как к этому там у них, наверху, отнесутся?
Я похолодела. Если уж мой ангел заговорил про «там у них, наверху», если уж и для него эти наблюдатели являются чем-то чуждым и, судя по тону, так и просто враждебным…
Господи, а я еще в этом дневнике, как полная дура, чуть ли не ежедневно сама, своими руками запротоколировала все отличия Игоря от обычных человеческих младенцев! Прямо и наблюдать не нужно — бери его и на блюдечке начальству… Чтобы то выводы побыстрее сделало. Ладно, хоть додумалась прятать, словно под руку что-то подтолкнуло. Да и засланный казачок этот, вроде, в первый раз сегодня явился…
Но все равно — уничтожить дневник, сжечь и пепел по ветру, чтобы и следа не осталось! Прямо сегодня. Нет, не сегодня — в квартире не сожжешь… Тогда завтра. Утром гулять пойдем — прямо на берегу реки костер и разведем. Игорь огоньки любит, а вот живой огонь еще никогда не видел…
И больше никаких вундеркиндов в доме!
Глава 2. Расправленные крылья ангела
У ангелов, находящихся на земле в постоянной видимости, развивается присущее людям чувство собственности, каким бы далеким от целей данного исследования ни представлялся этот факт на первый взгляд. Важность его заключается в том, что с появлением у такого ангела исполина это чувство у первого многократно усиливается, что приводит к возникновению нежелательного напряжения между ангелом и объектом его хранения. То, что люди не терпят никакой критики в адрес своего потомства, является прискорбной истиной, и в обуздании их стремления ввести развитие младенца в строгие рамки общественной жизни при одновременном потакании его животным инстинктам ангелам, как правило, приходится проявлять немалую изобретательность, чему можно было бы дать исключительно положительную оценку с точки зрения профессионального роста.
Однако, реакция ангелов на появление наблюдателя за их исполином не может не вызывать растущей тревоги. В силу полного осознания правомерности изучения исполинов в целом, само существование отдела наблюдателей не вызывает у ангелов возражений, но когда речь заходит об их собственных отпрысках, они с достойной куда лучшего применения решительностью переходят на сторону людей в абсолютной уверенности последних в полном праве доступа к данным по наблюдению за их потомством и участия в их обсуждении.
(Из отчета ангела-наблюдателя)
Я знал, что с появлением нашего парня на свет, работы у меня прибавится. И был только за — очень хотелось крылья расправить, чтобы было под ними уютно и безопасно двум самым близким мне существам. Одного только не учел — того, что работы у меня появится настолько много и по всем фронтам. Но кто же знал, что тесные узы взаимопонимания, которых я ждал с таким нетерпением, свяжут моего парня не только со мной, и мне придется скакать возле них, дергая то за одну, то за другую ниточку в надежде распутать очередное хитросплетение.
И ладно бы речь шла о том, чтобы одну Татьяну к нам в компанию взять — я бы совсем не возражал. В первые дни я даже сам в сторону отошел, чтобы установился у нее с парнем тот самый уникальный контакт матери с ребенком, о котором люди столько говорят и вмешиваться в который никому, с их точки зрения, не дозволено. С моей же точки зрения, было только справедливо дать и ей, наконец, возможность раззнакомиться с ним, как следует — со мной-то он еще до рождения подружился.
Вот я и не позволил никому вмешиваться в процесс этого знакомства, оградив Татьяну от бесплодных телефонных разговоров. Сколько можно повторять всем и каждому, что у нас все просто отлично — как будто они все не созвонились уже раз по десять, чтобы сверить услышанные от меня факты? В какое бы время суток ни раздавался звонок, я тут же сообщал очередному абоненту, что Татьяна занята, ненавязчиво давая ему (чаще, ей) понять, что теперь у Татьяны есть более важные дела, чем часами на телефоне висеть, и ими у нее весь день по минутам расписан.
Когда в один из таких разговоров выяснилось, что Татьяна и парню уже имя придумала, причем такое, какое у него просто на лбу написано, я даже не удивился. Скорее, обрадовался — молодец, научился на моих ошибках, с первых же минут намекнул ей о своих предпочтениях в том, как его называть. Очень мне интересно стало, каким он себя видит.
Хм. Соткан из противоречий. Которые, впрочем, в целом неплохо сбалансированы. Уже лучше. Подвижная, активная, деятельная натура. Подходит. Тяга к лидерству. А вот это нам не нужно — мне Татьяны с ее задатками повелительницы с головой хватает. Всегда сохраняет здоровый оптимизм, а силу негативных эмоций направляет в созидательное русло, расходуя ее не на мучительные переживания, а на поиски реальных выходов из трудной ситуации. Ну-ну, это ему точно в человеческой жизни пригодится. Впечатлителен, дорожит мнением окружающих. Интересно, интересно… Ведение совместных дел наиболее эффективно при четком распределении задач и предоставлении друг другу свободы действий…
Ну что ж, мысленно подвел я итог, картина просматривается весьма обнадеживающая. Недаром я над ним еще до рождения столько трудился. Значит, первым делом распределим задачи. Мое дело — перед ним созидательное русло прокладывать, в которое он отрицательные эмоции направит, когда я в нем эту тягу к лидерству подавлять буду. А его — внимательно меня слушать, дорожа моим мнением и сохраняя здоровый оптимизм. В чем я с удовольствием предоставлю ему полную свободу действий.
Этим я и решил заниматься каждый день, возвращаясь домой с работы. Чем раньше парень поймет, что к его имени уже автоматически мое отчество приставилось, не говоря о фамилии, тем лучше. Я также позволил себе настоять, чтобы в эти моменты Татьяна в сторону отступала. Она и так с Игорем Анатольевичем куда больше времени общается — не исключено, что под воздействием ее воображения созидательное русло в течение дня судорожно извиваться начинает. Так что, извините, вечера — мои. Для восстановления приоритетов. А она пусть… работать идет. Нужно будет Франсуа позвонить, чтобы хоть пару писем в день присылал.
Разумеется, перед возвращением на работу я должен был убедиться в безопасности охраняемых объектов. И чтобы была эта безопасность полной, убеждаться в ней пришлось весьма решительно. Дома я за них был спокоен. В целом. Еще до рождения Игоря приучил Татьяну, чтобы шагу за порог не ступала без моего ведома. Один только раз она это правило нарушила — и тут же и небесные силы во главе с моим руководителем ей на голову обрушились, и Игорь подоспел, пришлось в больницу срочно ехать. Не может быть, чтобы не запомнила.
Но оставался еще внешний мир. Бесконечно, как всегда, навязчивый и совершенно непредсказуемый. А скоро Татьяна и на улицу стала с Игорем выходить…
С родственниками и друзьями вопрос решился на удивление просто. Я строго напомнил им о невероятной уязвимости новорожденных, и их знакомство с Игорем отложилось, как минимум, на месяц. А там, слава Богу, и вирусная эпидемия подоспела. А зимой нечего и рассматривать — из вороха одежды один нос торчит. А весной дети от авитаминоза ослабленные. А летом… До лета еще дожить нужно.
С соседями сверху, которых вдруг охватило непреодолимое желание довести — с помощью дрели — свою квартиру до полного совершенства, тоже одного разговора хватило. Тщедушный мужичок средних лет заикнулся было, что в своем доме имеет полное право делать что угодно и когда угодно, но я на него внимательно глянул, и, надо понимать, частое в последнее время общение со Стасом сказалось. Мужичок нервно моргнул и поинтересовался, когда «дите выгуливается».
И с Людмилой Викторовной, примчавшейся к нам учить Татьяну купать ребенка, мне очень быстро удалось общий язык найти. Ее с Сергеем Ивановичем общий. Увидев лицо Татьяны в тот момент, я сразу понял, почему даже самые бывалые охотники обходят любую представительницу животного мира с детенышами стороной. Людмила Викторовна тоже, по-моему, опешила при таком виде своей прежде покладистой дочери, чем я и воспользовался, чтобы быстро увести ее из зоны столкновения материнских инстинктов в гостиную. Где мне понадобилось всего лишь вернуть ей слова Сергея Ивановича (по возможности, сохраняя его интонацию) о необходимости осознания молодыми своей зрелости и ответственности перед своими детьми, а также о воспитании в последних уважения к их родителям. Разумеется, она согласилась больше не вмешиваться! Вы думаете, Татьяна меня за это поблагодарила?
А вот я не раз искреннее «Спасибо» отцам-архангелам сказал — за то, что дали мне шанс укрепиться в сдержанности, подсунув нам с Тошей то испытание с крещением Даринки. Если бы я через него не прошел, то не знаю, чем бы разговор с нашей бабкой закончился. Недели через две после нашего возвращения домой она встретила меня у лифта и, пробормотав скороговоркой сбивчивые поздравления, предложила — ни много, ни мало! — срочно приучать моего сына к святой воде.
Когда, в мое отсутствие, она чуть не узурпировала мое святое право хранить Татьяну, я молчал. Когда она гоняла меня каждый вечер за фруктами «для Танечки», я тоже сдерживался. Когда она выговаривала мне, что я просто обязан радостную атмосферу «вокруг Танечки» создавать, я всего лишь мягко намекнул ей, что для этого мне нужно хотя бы находиться рядом с ней, и желательно наедине. Но когда основы, знаете ли, затрагиваются…
Моя выдержка, которую, без сомнения, можно считать одним из крупнейших моих достижений на земле, меня самого в изумление привела. Вежливо и терпеливо, чтобы не обидеть пожилого человека, я объяснил бабке, что в современном мире ребенка нужно растить, придерживаясь современных, научных взглядов, к числу которых относится признание свободы выбора и волеизъявления.
Бабка оторопело заморгала.
— Мой сын будет обтираться святой водой, когда того захочет и ясно и однозначно об этом скажет, — перевел я в твердой уверенности, что созидательное русло будет проложено в обход какой бы то ни было церкви.
И опять вежливая твердость придала моим словам особую убедительность. Бабка согласно закивала и бочком двинулась к своей двери.
— Варвара Степановна, — бросил я ей вслед для закрепления эффекта, — я вот уже давно хотел попросить Вас…
Она тут же с готовностью повернулась.
— Вы не могли бы, — продолжил я, приправив свои слова добродушной улыбкой, — хотя бы некоторое время, не давать Татьяне никаких советов в отношении Игоря? И подружкам своим то же самое передать? Она всякий раз думает, что все не так делает, и очень расстраивается. А ей сейчас это очень вредно. Мы ведь с Вами этого не хотим, правда?
Бабка сочувственно охнула, еще пару раз кивнула и юркнула к себе за дверь.
Татьяна потом смеялась — мол, потеряли они с Игорем прелесть новизны для бабушек во дворе. Я не знаю, кто что потерял, но я точно куда больше спокойствия на работе приобрел. По крайней мере, от звонка до звонка. Татьяна после каждой прогулки сообщала мне, что они уже дома, и я сам в течение дня пару раз позванивал, чтобы удостовериться в том, что мои мягкие внушения удерживают внешний мир на уважительном расстоянии от моей семьи.
Я вообще в последнее время начал замечать, что к моим словам как-то иначе прислушиваются. Убедительностью меня святые отцы-архангелы изначально не обделили, иначе бы в ангелы-хранители не направили, и если уж мне удалось до Татьяны разумность своих суждений донести, так что уже о посторонних говорить. Взять хотя бы ту женщину-врача. С одной мамочкой она, понимаешь ли, говорить будет! А папочке, значит, интерес проявлять не положено — ему достаточно швейцаром у двери постоять? Так он и постоит. Бдительно. Чтобы ничего ценного из квартиры не было вынесено. Включая ребенка и его медицинскую карту.
В клиентах тоже какая-то уважительная предупредительность стала просматриваться. Как все же внешняя атрибутика на отношениях между людьми сказывается — я на это еще тогда, когда Татьяна настаивала на факте моей стажировки в Германии, внимание обратил. И появление у меня машины убедило их в результативности моих с ними бесед куда больше, чем содержание оных, хотя я в последнее время на встречах с клиентами уже вошел в некую накатанную колею, на которой движущей силой не так энтузиазм, как уверенность в своем профессионализме является. А уж с моим переходом в статус отца они и вовсе больше не осмеливались ни на минуту меня задерживать. Что меня, как нельзя лучше, устраивало — основная работа меня все же дома ждала.
И ждала она меня с таким нетерпением, что, честное слово, стоило день за днем оставлять ее, стиснув зубы от тысячи недобрых предчувствий, один на один с нашим парнем. Поняла, наконец, что есть области, в которых ей никак без меня не обойтись, в которых я намного быстрее увижу глубинные связи между событиями, в которых намного разумнее просто следовать, без пререканий, моим ненавязчивым рекомендациям. Даже дневник завела, чтобы записывать туда (правильно сомневаясь в своей памяти) все произошедшие в мое отсутствие события. Вот только записала бы еще где-нибудь, что нужно мне эти материалы для составления рекомендаций вечером на прочтение отдавать — а то вечно запихнет куда-нибудь, а мне неловко ее в рассеянность носом тыкать.
Чтобы поддержать полную Татьянину погруженность в процесс установления контактов с нашим парнем, я рассказывал ей лишь о самых рутинных событиях моего пребывания во внешнем мире. Старательно избегая подробностей из жизни наиболее интересных ей людей. В целом, у них все отнюдь не плохо, а углубляться во всякие незначительные шероховатости ей вовсе незачем. Сделать она все равно ничего не может… вернее, она, конечно, может, но я бы предпочел на работе без лишних волнений обойтись.
Но сам я, разумеется, держал ухо востро, особенно в отношении Марины и Тоши — очень уж не хотелось повторения тех ЧП, которые они нам уже подсовывали. Тоше я позванивал (встречаться нам с ним уже просто негде было) и, узнав, что они с Галей подали заявление, тут же успокоился. А то я не помню свою подготовку к свадьбе — не то, что о чем-то другом думать, вздохнуть некогда было! Хоть в этом направлении минимум на месяц постоянную боевую готовность отменить можно.
Как нетрудно догадаться, с Мариной о затишье я мог только мечтать. Она, конечно, опять постаралась у меня за спиной в очередную авантюру кинуться, но, регулярно посещая ее фирму по долгу службы и из печального опыта зная, на что обращать внимание, я просто не мог не заметить зловещие признаки.
Для начала она взяла к себе на фирму Кису. Бухгалтером. Наверняка для того, чтобы завалить его таким количеством бумажной работы, чтобы он и думать забыл, для чего на землю вернулся. Мне она, правда, объяснила его трудоустройство нежеланием оставлять его в постоянной невидимости — в качестве бухгалтера он в любой момент сможет зайти к ней в кабинет для обсуждения какого угодно вопроса и участия в каких угодно переговорах.
Но затем я обратил внимание, что в ее кабинет с завидной регулярностью стали наведываться и эти ее поклонники противоположной окраски. Рядом с ней, кстати, даже их извечная противоположность как-то затушевалась. Стас в своих карательных действиях уже, по-моему, и к темным методам прибегнуть был готов, лишь бы ее впечатлить и в состав своего отряда потом заполучить, а Максим наоборот — перья припудрил, стараясь произвести на нее впечатление светлой и пушистой справедливостью.
Никаких следов их зачисления в штат Марининой фирмы найти мне не удалось, и, если Максим у нее привлеченным юристом проходил, то как она оправдывала участившиеся встречи со Стасом? В ответ на мой мягкий намек, что чрезмерный интерес к ангельским делам явно идет во вред ее основному виду деятельности, Марина оглушительно расхохоталась.
— Что, работу боишься потерять, если наша фирма лопнет? — сказала она, сверкнув глазами.
— Марина, — спросил я, отбросив всякую деликатность, — во что ты опять влезла?
— Слушай, ты зачем Кису сюда притащил? — прищурилась она. — Кстати, не вздумай к нему так в бухгалтерии обратиться — он там Ипполитом Истовым числится. — У нее дрогнули губы.
У меня екнуло сердце — неужели она по поводу фамилии с Татьяной у меня за спиной проконсультировалась? Так, сегодня же поговорить с парнем, чтобы подбросил Татьяне материал для наблюдений.
— Так вот, — продолжила она, — если уж ты повесил его мне на шею, так будь любезен доверять коллеге. Ему во всех наших обсуждениях право голоса предоставлено, и во многих случаях даже последнее. У него так же, как у тебя, — фыркнула она, — прямо нюх на всякие подводные камни. У вас этот нюх критерием профессионального отбора, наверно, является.
Последнюю шпильку я пропустил мимо ушей. Поскольку в них другая, куда более перспективная, Маринина фраза застряла. В самом деле, кто этого неудавшегося расстригу на землю вернул?
В следующий же свой приезд в Маринино турагенство я заглянул в бухгалтерию, сделав вид, что у меня есть вопрос по приближающейся зарплате, и вызвал Кису в коридор.
— Во что они ее на этот раз втравили? — спросил я без всяких расшаркиваний, ни секунды не сомневаясь, что он прекрасно поймет.