— Да, принесло на ночь глядя, — ответил ему первый.
Глаза Берта попривыкли к темноте, и теперь парень мог разглядеть сокамерников. Рядом на соломе лежал мужчина средних лет, приземистый и массивный, как башня, в которой они сейчас находились. Другой, упитанный молодой человек, был ровесником Берта. Сразу бросались в глаза его щеголеватые сапоги с узким носом, а под плащом он носил короткую котту из дорогого сукна.
— Что ж, так и быть, давайте знакомиться, раз уж разбудили. Поспать на том свете успеем, — голос старшего сокамерника звучал размеренно и теперь уже добродушно. — Как звать и откуда?
Ман и Берт назвали своим имена и уселись на солому.
— Я — Даг, — представился мужчина, — а это — Эмет. Похоже, ближайшие дни нам придётся вместе торчать в этом вонючем подземелье.
— А вас за что тут держат? — спросил Ман.
— Да так, за ерунду: я с сеньором поссорился, а паренёк монашку охмурил.
— Брехня! — проворчал Эмет. — Она по собственному желанию, сучка, пошла, а потом всё на меня свалила. Ну ничего, меня отец выкупит.
— У него папаша — богатый виллан(8), — объяснил Даг. — Подфартило парню. Не всем из нас такие везунчики, но у каждого своя судьба — ничего не поделаешь.
— А тебя, — осторожно спросил Берт, — тоже на рудники?
Даг покачал головой и усмехнулся:
— Не, что ты, меня на главную площадь в Нортбридже, на виселицу.
— На виселицу?! — Берт даже подумать не мог, что можно так беззаботно говорить о собственной казни.
— За то, что поссорился с сеньором? — удивился Ман
— Так я его слуге физиономию подправил. Вот и обвинили в бунте и подстрекательстве.
Берт и Ман сочувственно посмотрели на Дага.
— За что же ты его так? — поинтересовался Ман.
— Да надоело всё, — махнул рукой Даг. — Понимаешь, тут жрать нечего, а они на свои поля гонят работать сверх всякой меры. Да это баран первый полез с плёткой. И поделом ему! Об одном жалею, что к «свободным» не удрал, когда была возможность.
Берт мысленно восхитился поступком Дага и его мрачной решимостью, с которой мужчина смотрел в будущее.
— К Трёхпалому, что ли? — переспросил Ман. — Это же бандиты. Они только деревни разоряют.
— Эх ты, — упрекнул его Даг, — веришь всему, что сочиняют мобады и сеньоры? Да они это специально напридумывали. «Свободные» никогда не поднимают руку на простых людей, вроде нас.
Ман хотел возразить, но тут со двора донёсся топот копыт и встревоженные голоса. Все четверо прислушались.
— На дороге видели тёмных, — кричал человек, только что прискакавший в замок. — Они подошли совсем близко к деревне! Передайте сэру Фридульфу, надо выслать отряд.
Люди во дворе засуетились, ржание лошадей и топот ног наполнили ночную тишину.
— Тёмные перешли горы, — задумчиво проговорил Даг, — на моём веку такого ещё не было. Жопой чую, что-то грядёт.
Примечания:
1. Мобад — здесь священник в хошедарианской религии
2. Серв — крепостной крестьянин
3. Стёганка — стёганый доспех, представляет собой кафтан, набитый паклей, ватой или конским волосом. Использовался либо, как самостоятельный доспех (небогатыми воинами), либо в качестве поддоспешной одежды.
4. Фальшион — однолезвийный меч с клинком, расширяющимся к концу. Был проще в изготовлении и дешевле, чем обоюдоострый меч. В то же время, благодаря конструкции клинка обладал хорошей пробивной способностью при рубящих ударах.
5. Котта — верхняя туникообразная одежда с рукавами.
6. Катафракты — здесь тяжеловооружённые конные воины, обычно знатного происхождения — основа феодальной армии.
7. Донжон — главная башня замка, могла служилить так же жилищем для хозяина замка, слуг и гарнизона.
8. Вилланы — в разных странах средневековой Европы так назывались как феодально-зависимые, так и лично свободные крестьяне. Здесь обозначение свободных крестьянин, имеющих собственные земельные наделы.
Ардван I
В камине, украшенном скульптурой с двумя оскаленными волчьими пастями, потрескивали остатки дров, почти не дававшие тепла для обогрева огромных графских покоев. Отблески огня плясали на развешанных по стенам коврах, оружии и головах убитых зверей. Возле камина расположились резное дубовое кресло с высокой спинкой, письменный стол и кровать, рядом с которой на полу лежала медвежья шкура. Дополняли интерьер скамьи, расставленные по периметру, пара шкафов и комодов. Дневной свет проникал в помещение сквозь высокое стрельчатое окно, устремлённое к каменному своду потолка, покоящемуся в полумраке.
У окна, скрестив руки на груди, стоял высокий, стройный мужчина с лысеющей седой головой. Его длинная, чёрная котта, покрытая растительным орнаментом, имела золотые завязки на груди и была подпоясана кожаным ремнём. Безупречная осанка и широкий торс выдавали в нём воина, а жёсткие черты лица, плотно сжатые тонкие губы и гордо приподнятый орлиный нос говорили о несгибаемом характере и привычке повелевать. Под изящными бровями расположились близко посаженные карие глаза, в которых в настоящий момент читалась усталость. Именно усталость в последние годы стала неизменным спутником графа Ардвана Нортбриджского, временами загоняемая глубоко внутрь, она не отступала ни на шаг и вновь давала о себе знать в минуты одиночества. А всё потому, что теперь воину приходилось день за днём вести неравный бой с новым грозным врагом — старостью, которая довлела мрачной тенью, забирая себе с каждым годом всё больше прав.
Ардван смотрел на город, раскинувшийся внизу. Замок стоял на вершине холма, и из графских покоев, находящихся на верхнем этаже донжона, просматривались, как на ладони, все прилегающие окрестности. Каменистый склон опоясывали три ряда крепостных стен, между которыми притаились казармы, кузницы, амбары и небольшое святилище с кладбищем в роще по соседству. Город же имел собственные стены и отделялся от замка рвом с водой. Попасть в цитадель графов Нортбриджских можно было, только пройдя через город и воротную башню с подъёмным мостом, а затем поднявшись по дороге, выдолбленной в склоне холма, ко вторым воротам. Третьи ворота, расположенные ещё выше, вели непосредственно во внутренний двор. Ров опоясывал холм с двух сторон, а с остальных подступы защищала полноводная река, прозванная Мутной за характерный зеленоватый цвет воды. Из графских покоев просматривался и длинный каменный мост, построенный так, что его башни примыкали непосредственно к городским стенам, а сам он являлся продолжением системы фортификаций Нортбриджа. Эта переправа и дала в своё время название замку, а потом и поселению, возникшему рядом.
Сегодня город, как обычно, кишел человеческой массой, а серые дома в этот пасмурный, холодный день казались мрачнее обычного. Узкие улочки стекались к главной площади, рядом с которой высилось тяжеловесное строение главного храма — его устремлённые вверх стрельчатые арки и окна даже издалека поражали строгостью и величием. Но сейчас взгляд графа был прикован к самой площади, там вершилась казнь: нескольких преступников, приговорённых к повешению, возводили на эшафот.
Стук в дверь прервал раздумья. Граф обернулся, и в его глазах вспыхнул огонёк, столь привычный для всех, кто знал этого человека.
В покои, припадая на одну ногу, проковылял кастелян замка — коренастый мужчина с крупной головой и прямодушным выражением на грубом лице.
— Разрешите, Ваше Сиятельство, — небрежно произнёс он.
Ардван снова повернулся к окну, огонь в глазах погас.
— Как ты думаешь, Тедгар — обратился он к вошедшему, — сколько времени нужно, чтобы перевешать всех разбойников в моём графстве? Уже который день я вижу одну и ту же картину. Им же нет конца края!
Тедгар встал рядом и тоже уставился в окно. Травма, некогда полученная им в бою, уже давно сделала невозможной участие в сражениях, и теперь этот коленопреклонённый(1), который к тому же приходился графу двоюродным племянником, служил сюзерену на мирном поприще, обнаружив в себе талан к управлению хозяйством, а заодно став доверенным лицом своего дальнего родственника.
— Да, милорд, верно, разбойников и повстанцев становится всё больше. Люди бегут к «свободным» целыми деревнями. В голодные годы всегда так. Вы же знаете этих сервов — у них нет ни чести, ни человеческого достоинства.
— Знаю. Но близятся полевые работы, а людей становится всё меньше. Кто трудиться будет? Этой весной едва ли половина сервов выйдет на мои поля. Придётся увеличивать количество дней отработки, но тогда разбегутся даже те, кто есть. Или передохнут все.
В голосе графа чувствовалась печаль. Сейчас, более чем когда-либо, он напоминал усталого старика — потухший взор, осунувшееся лицо, даже спина, казалось, ссутулилась.
— Так что ты хотел, Тедгар?
— Гонец требует ответа, милорд.
— К чему такая спешка? — раздражённо проворчал граф. — Будь он не ладен! Не могу сейчас ехать, и катафрактов не могу отправить, понимаешь? Они мне нужны здесь, в Вестмаунте. Того и гляди начнётся война с тёмными, на кого оставить земли и шахты? Кто защитит границу: наёмники, которым каждый шаг надо оплачивать, да сервы с вилами?
— Шахты находятся на нейтральных территориях. Думаете, тёмные решатся развязать войну с королевством из-за того, что им не принадлежит?
— Это были нейтральные территории до тех пор, пока там не нашли золото. А сейчас у тёмных столько же претензий на Восточные горы, как и у нас. Я не знаю, что они сделают, если до них дойдёт весть — а она до них дойдёт — про глупую войну, которая взбрёла в железную голову нашему светлейшему монарху. Нападут! Как пить дать, нападут.
— Но это не просто война, милорд. Это война против еретиков, на которую призвал лордов сам Отец-покровитель(2). Как Его Святейшество воспримет отказ?
— Раздери его нечистая! — процедил сквозь зубы Ардван. — Любому дураку понятно, ради чего Годрик и Отец-покровитель затеяли эту возню. Ладно, передай гонцу, что я дам ответ сегодня после дневной трапезы.
Уже через полчаса граф сидел в «келье» дастура(3) Фравака. Именно с этим человеком Ардван мог обсудить очередной щепетильный вопрос, в котором была замешана религия. Фравак, как духовное лицо, не являлся вассалом графа Нортбридского, но именно ему Ардван мог доверить такие вещи, которые приходилось скрывать от многих своих подчинённых. Дастур немедля принял старого друга в своих покоях.
Хоть дом Фравака и назывался кельей, как и подобает жилищу священнослужителя, в роскоши его убранство могло переплюнуть даже замок. Дом располагался рядом с центральным храмом, и представлял собой двухэтажный особняк с большой прилегающей территорией. Приёмная дастура уступала в размерах покоям графа, но здесь обосновалось гораздо больше предметов роскоши и ценных вещей, чем в жилище лорда: золотые канделябры, махровый ковёр под ногами, посуда из чистого золота, несколько резных стульев и стол работы лучших мастеров графства. А чего стоила библиотека на нескольких дубовых стеллажах! Целое состояние, которое мог себе позволить разве что герцог. То, что это комната священнослужителя, а не просто богатого лорда, можно было понять по большому золотому глазу — символу хошедарианской церкви, — вышитому на гобелене, который украшал северную стену кельи. Этот глаз, будто недремлющее око Всевидящего, зорко следил за всем происходящим в стенах дома.
Пухлый дастур развалился в кресле у камина и своим добродушным взглядом лениво наблюдал за сидящим напротив высокопоставленным гостем. На его оплывшем лице с тройным подбородком застыла лёгкая улыбка. Поверх белой мантии висел золотой медальон в виде такого же, как и на стене, знака.
— Что думаешь по поводу всего этого? — спросил Ардван, когда изложил свои мысли.
Лицо Фравака скривилось в понимающей усмешке: