— У тебя вообще совесть есть? — прошипел он. Если бы взгляды имели материальную силу, меня бы, наверное, назад к умывальнику отбросило.
— Что случилось? — спросила я, замирая от ужасного предчувствия. Грохота бьющейся посуды я, по-моему, не слышала, но я ведь и не прислушивалась…
— Ты там… опять целый час… и ни звука! — завопил он под конец.
— Да что я — утону, что ли, в этой ванне? — от облегчения я рассмеялась. И это было моей ошибкой.
Он выпрямился и принялся чеканить каждое слово: — Имей в виду… хоть я раньше такого и не делал… — Он запнулся, видимо переводя дыхание, — но если ты будешь… по три часа там торчать… я буду заглядывать… и проверять, жива ли ты.
А вот это уже не смешно. — Ты, что, совсем с ума сошел? Это же — ванная, что там со мной может случиться?
— Не знаю, — рявкнул он опять, и на меня опять накатила волна чего-то уютно знакомого. — Новые обязанности не отменили моей главной задачи. Тебя хранить. А для этого я должен знать, что с тобой происходит. Я тут… чего только… не передумал…
Он обхватил меня за плечи и крепко прижал к себе. Ну вот — это совсем другое дело! Дома, не на глазах у половины города я совсем даже не против обниматься… О, и целоваться тоже можно… Ого…
Больше в тот день мы ни о чем не разговаривали. Ха, мелькнуло у меня в голове, он и о том разговоре, начатом в парке, забыл…
Утром в воскресенье, однако, выяснилось, что мы все же разговаривали накануне.
И именно о том, о чем он завел речь в парке.
И я даже сказала ему недвусмысленное «Да» в ответ на предложение выйти за него замуж.
О чем я абсолютно ничего не помнила, выйдя утром на кухню.
Я поинтересовалась, не приснился ли ему этот разговор.
Он спросил, не пытаюсь ли я обвинить его во лжи.
Я сказала ему, что истинными считаются только те ответы, которые даются в здравом уме и твердой памяти.
Он поинтересовался, не ощущаю ли я сейчас каких-либо признаков лихорадочного бреда и помрачения рассудка.
Я вежливо сообщила ему, что мое нынешнее состояние не должно вызывать у него, как у ангела-хранителя, никаких опасений.
Он немедленно спросил, готова ли я сейчас, находясь в полном сознании, отказаться от данного ему накануне слова и забрать свое «Да» назад.
Я открыла было рот… и тут же захлопнула его, клацнув зубами. После того, как из него автоматически вылетело «Нет».
В ответ он громко расхохотался. У меня же слезы на глаза навернулись — от унижения. Нет, ну, вы видели такое? Мало того, что всю манеру поведения поменял — сиди теперь, гадай, как к нему подступиться — так он еще и меня к нужным ему ответам подталкивать взялся, как того жучка веточкой…
Он подошел ко мне и поднял мне пальцами подбородок. — Ну, чего ты злишься? Ты же сама меня психологом сделала. Ты знаешь, каких трудов мне стоило построить последний вопрос так, чтобы ты на него «Нет» ответила — ты же иначе не умеешь? И потом, это ведь ты мне пример подала. Кто меня обманом чай заставил пить? Кто мне картошку с маслом втихаря подсунул?
Я уставилась на него во все глаза, забыв об обиде — из его глаз на меня вновь смотрели знакомые веселые херувимчики. Нет, в целом, он, конечно, не очень изменился. В нем и перед исчезновением появилась уже эта уверенность, и последнее слово он всегда за собой оставлял, и спорить с ним я уже давно не решалась… И потом, не так давно я готова была даже разозлить его, чтобы потом он на меня смотрел так, как сейчас… И на шее у него повиснуть мне чуть ли не с самой первой встречи хотелось…
Завтрак. Мой завтрак! Если он и сейчас мое молчание за поощрение примет, то он меня и завтрака опять лишит, и половины дня, чтобы поговорить… А до реки еще добираться добрый час…
— Ты еще помнишь, что у тебя появились новые обязанности, которые нам не мешало бы обсудить? — быстро спросила я, отодвигаясь от него.
— Я все помню, — многозначительно ответил он, поведя рукой в сторону накрытого стола.
Нам удалось выбраться из дому прямо после завтрака. Двадцать минут на маршрутке до метро, на метро полчаса (он сразу же направился в конец вагона и сел, как в маршрутке, в пол-оборота ко мне, обняв меня за плечи и закрыв от всех остальных пассажиров) и… Как только мы вышли из метро, на меня повеяло свежестью от близлежащей реки.
В центре города река была одета в каменные берега, и прогулки вдоль нее мне, по крайней мере, особого удовольствия не доставляли. Зато здесь, почти на самой окраине… Новостройки еще не успели подобраться к самому краю воды, и оба берега имели почти нетронутый цивилизацией вид. Почти. Длинные участки, покрытые кустарником и деревьями, спускающимися прямо к воде — где круто, где полого — перемежались небольшими песчаными пляжами с грибочками, кабинками для переодевания и прочими атрибутами организованного отдыха. Именно в таких местах и сосредоточились немногочисленные пока отдыхающие. Семей с детьми там почти не было (любая мама прекрасно знает, что ни одного ребенка долго вдали от воды не удержишь — а та была еще холодной), любителям шашлыков лес больше по душе (здесь найти среди деревьев пологое место для большой компании довольно непросто)… Вот так и получилось, что приехали в этот день к реке кучки молодежи, которые оккупировали песчаные пляжи, и отдельные парочки (вроде нас, хихикнула я про себя), которые просто бродили вдоль берега…
Мы тоже отправились бродить. Пляжи мы обходили по краю и быстро, зато среди деревьев нас сразу же охватывало ощущение мира и покоя. Не тишины, нет — птицы вокруг верещали, как сумасшедшие, да и с пляжей то и дело доносились пронзительные визг и хохот — но они воспринимались как некий фон. Так у соседей за стенкой телевизор по вечерам работает — слышать ты его слышишь, но не мешает же он тебе своими делами заниматься…
Мой ангел опять изменился. Он крутил головой во все стороны, глубоко дышал, на меня то и дело поглядывал с легкой улыбкой на губах — и от него опять покатилась волна едва сдерживаемой энергии. Ну, понятно, столько деревьев вокруг разных — он и не знает, к какому первому кинуться; растерялся, как ослик перед двумя… нет, перед целой кучей морковок. Я поняла, что нужно срочно отвлекать его от созерцания столь неимоверного количества искушений, а то он весь день проведет в акробатических выкрутасах, а потом еще — чего доброго — к жонглированию гирей перейдет. Причем роль гири опять придется играть мне.
Вытягивая шею, я оглянулась по сторонам. Справа и слева не просматривалось ничего обнадеживающего, а вот впереди… Впереди, чуть слева, на спуске к реке виднелся просвет среди деревьев, и там… да, точно, лежало поваленное дерево. Подойдя чуть ближе, я увидела, что возле дерева, чуть ниже его, расположились несколько плоских камней… И солнечные лучи пробивались сквозь негустую в этом месте листву, падая на камни с деревом… Ну, чем тебе не кресла — садись на камень (он под солнцем нагрелся — не простудишься), опирайся спиной о дерево и любуйся солнечными бликами на воде! Я даже головой помотала, не веря в такую удачу. Наверное, кто-то притащил сюда эти камни — уж больно удачно все собралось в одном месте для природного явления.
— Пойдем, вон там посидим, — сказала я ангелу, кивая в сторону дерева и камней.
— Ты, что, уже устала? — удивленно спросил он.
— Да нет, — ответила я, — но давай посидим, поговорим немного, а потом можно еще погулять…
Когда мы уселись на камни, я вздохнула от удовольствия. Нет-нет, я, конечно, совсем не устала, но вот ноги как-то… В общем, сидеть было очень приятно — на теплом камне, откинувшись спиной на дерево (через свитер оно совсем не казалось твердым), подставив лицо под неяркие солнечные лучи… Хорошо ему маршировать после недели полного безделья, а мне каково? Я за эту неделю столько километров прошла по собственной квартире, пока он сиднем сидел в какой-то комнате… Кстати, о комнате.
— Ну, так что это за новые обязанности? — спросила я, с трудом выныривая из состояния полного блаженства.
— Да я же тебе уже сказал — Галю помирить с ее ангелом-хранителем, — ответил он лениво, не отрывая глаз от реки.
— Это я помню. — От раздражения остатки умиротворения слетели с меня сами собой. — А если поподробнее?
— Да не знаю я, что поподробнее — мне сначала переговорить с ним нужно, — проговорил он все с той же неохотой.
Я опять вспомнила Анабель. — Тебе, что, нельзя говорить со мной об этом? — тихо спросила я.
О, наконец-то и он проснулся. Он выпрямился на своем камне и повернул ко мне голову. — Почему нельзя?
— Ну, не знаю, — пожала я плечами, — Анабель никогда не рассказывает Франсуа о своем общении… ну, там… ты сам знаешь, где.
Он фыркнул. — Я вижу, что Анабель для тебя стала просто образцом и притчей во языцех.
— Но ты так и не ответил — можно или нельзя? — настаивала я. Вот не выйдет меня с мысли сбить! Анабель, между прочим, очень даже… Нет, так я сама с мысли собьюсь.
— Ладно, — вздохнул он горестно, — отдохнуть, как я понимаю, ты мне все равно не дашь…
Я чуть на камне не подпрыгнула. Я, что ли, дополнительной работой его нагружала? Я, что ли, его за язык тянула о том, что эту работу нам поручили? Я, что ли, держу его в потемках по поводу того, в чем она заключается?
Он уже нагнулся чуть вперед, облокотившись о колени и вертя в руках какую-то веточку. Ладно, если ему нужно время, чтобы собраться с мыслями…
— Не знаю, как там было у Анабель, но мне никто не запрещал говорить с тобой, — начал он, наконец. — Она, возможно, считает необходимым держать свои переговоры с руководителем в секрете, но я, как ты знаешь, никогда ничего от тебя не утаиваю.
Я чуть не подавилась. Никогда и ничего, да? Хорошо, я сейчас ничего не скажу, но я это запомню. В общем, он мне, как будто, до сих пор напрямик не врал, но если я его когда-нибудь поймаю…
— Мне даже кажется, — продолжал тем временем он, — что Франсуа к тебе приставать начал, потому что она такое же задание получила, как и я сейчас…
— В смысле? — оторопела я.
— Перед тем, как я… как ты меня довела до материализации, у меня тоже случались… отдельные моменты потери контакта с тобой, — сказал он, глядя в землю. Он специально туда уставился, чтобы сделать вид, что не видит, как я ртом воздух хватаю! — Не исключено, что ей поручили разобраться с ситуацией на месте, чтобы решить, что со мной делать.
— Что? — Опять он меня, как жука, веточкой… направил! Мое возмущение мгновенно переключилось на его небесное начальство.
— Но это я только так думаю, — тут же добавил он, бросив на меня быстрый взгляд. — Мне об этом никто не говорил, а я сам, как ты понимаешь, не спрашивал. Но уж больно эта ситуация похожа на Галину…
— А вот с этого места можно поподробнее? — спросила я сквозь зубы. Нет, эти ангелы меня доведут-таки! Я, конечно, понимаю, что у них впереди вечность — можно турусы на колесах разводить, сколько душа пожелает. Но у меня-то всего полдня осталось, чтобы выяснить, чем мне прямо с завтрашнего утра заниматься придется!
— Хорошо, — кивнул он, — тогда по порядку. Ангел-хранитель должен всегда оставаться в контакте со своим человеком… В одностороннем, — произнес он с нажимом, когда я открыла рот, — работа у него такая. Он должен сам находить выходы из любых ситуаций, не бросаясь — чуть что — направо и налево за помощью; он не имеет права ни на минуту оставлять своего человека без присмотра.
— Но это же нечестно! — воскликнула я. — Ни с человеком ему отношения выяснять нельзя, ни совета со стороны спросить. Со стороны же виднее…
— Ничего не виднее! — возмутился он. — Хотел бы я видеть, что бы мне с тобой посоветовали — со стороны, совсем тебя не зная… — Он прочистил горло и продолжил, хмурясь. — И потом ангел, выбирая такую работу, знает, на что идет, да и готовят его, так что нечего миндальничать…
— А что же тебя сейчас на помощь отправили? — спросила я, поджав губы.
— Ну, бывают неоднозначные ситуации… — Он помолчал. — Если ангел-хранитель явно не справляется со вверенным ему человеком, начинает совершать грубые ошибки, его отзывают. Иногда насильно, — добавил он хмуро.