Навстречу инженеру уже бежала служба внутренней охраны, вызванная Дашей. Сама девушка всеми силами старалась не потерять сознание, отгоняя от себя звук рвущейся человеческой кожи.
— Ну ты и псих, — бросил Вадиму один из бойцов, оглядывая смятого рыжего.
Внутри Мрака мгновенно заклубилась темная туча, захотелось сжать горло бойца, посмевшего раскрыть свой рот и с интересом понаблюдать, как из него вытекает жизнь. Зрение парня вновь посерело.
— Вадим! — вернул в реальность голос Икса, — Вадим, очнись!
«Вот черт», — подумал парень, отпуская ногу каторжника, к которому тут же бросился медбрат. — «Что со мной не так? И что со мной будет в течение этой годовой вахты? А с пареньком стоит поговорить сто процентов. Что-то такое мелькнуло в его глазах, что-то похожее? Может быть его тоже накачивали химкой? Попрошу Икса сделать анализ. Думаю, нам найдется, о чем поговорить с этим Мелким…»
Глава 3
Карцер Оплота. Мелкий
Когда у Мелкого выдавалась свободная минута на размышления, он частенько пытался вспомнить тот момент, когда его начали называть Мелким. Было ли это на недавней каторге или в стерильно чистых лабораториях воинской части 10-003? Или прозвище прилипло к нему до опытов — в учебке? А может быть в универе?
Память подводила. Иногда он вспоминал свое студенческое прошлое, но в тех воспоминаниях отсутствовал звук и у Мелкого не было возможности понять, как к нему обращались его однокурсники и однокурсницы. Чудо было уже то, что он помнил свое настоящее имя. Пожалуй, из всего взвода он был единственным, кому удалось частично сохранить свою память. Может быть из-за того, что парень отчаянно цеплялся за каждый клочок воспоминаний, бережно раскручивая клубок полустертых видений? С каждым разом удавалось вспомнить все больше и больше, но был один минус. Иногда парень будто бы проваливался в своих воспоминаниях на уровень глубже… И все бы ничего. Но различить воспоминания и реальность было ой как непросто.
Всякий раз, когда Мелкий терял чувство реальности, не понимая, что находится вокруг — сон или явь, он вспоминал свое имя и на его лице появлялась кривая ухмылка. Павлик. «Маленький» с какого-то там древнего языка. Всякий раз, когда Мелкий думал о своем настоящем имени, из глубины памяти вихрем поднимались обрывки воспоминаний, затягивая парня в мутный омут. Но Мелкий знал, сколько бы картинок не всплыло у него перед глазами, какими бы реалистичными они не были, он, рано или поздно, вынырнет в реальность. Это было легко понять — в тот момент мир расцветал миллионами оттенков серого. Вот и сейчас, пока он сидел в карцере, ожидая обещанной встречи с тем психованным тяжем, искалечившим распустившего язык Бруно, память буквально бурлила, подсовывая не просто картинки, а целые «видеофильмы». Причем эти «ролики» были не беззвучные, как это было со снами про студенчество или учебку, а словно самые настоящие воспоминания. Воспоминания со звуком!
Мелкий поморщился, откуда-то пришло понимание того, что он все свою жизнь был застенчивым ребенком. Ему всегда было проще уступить игрушку или конфету другим ребятам, нежели идти на конфликт, чем те подчас и пользовались. Парень расслабился, позволяя воспоминаниям затянуть себя с головой. Быть может именно сегодня он, наконец-то, вспомнит всё?
***
Праздник Нового года прошел в подготовительной группе "Рябинка" на ура. Все ребята были в красивых костюмчиках — кто-то был снежинкой, кто-то лисичкой, ну а Павлик — зайчиком. Особый смак мероприятию придали новогодние сладкие подарки, которые получили все ребятишки после праздничной программы.
Павлик как раз аккуратно складывал свой подарок в рюкзачок, думая о своем младшем брате, который обожает всевозможные сладости, когда к нему подошел его друг Артем и попросил мандаринку. Мальчика, одетого в костюм зайчика не смутил факт наличия у Артема точно такого же подарка. Просит — значит ему нужно, он же — друг?
Поэтому Павлик без задней мысли открыл свой подарок и протянул товарищу оранжевый, пахнущий Новым годом фрукт. К рукам Артема случайно прилипли еще парочка шоколадных конфет и большая вафля. Увидев раздачу слонов, еще парочка ребят угостились сладостями, не стесняясь выбирать конфетку повкуснее.
Павлик смотрел на ребят с любовью, ему было приятно, что он поделился своим счастьем. В его голове не укладывалась мысль о том, что его могли просто-напросто использовать. Ведь это же были друзья!
Когда за маленьким альтруистом пришла мама и увидела полупустой мешочек, на дне которого сиротливо лежали несколько карамелек, она сначала подумала, что мальчик сам съел все конфеты и накричала на него, опасаясь, что у него случится приступ диатеза. Но когда она узнала куда на самом деле делись все конфеты, ей захотелось расплакаться. Не из-за этих чертовых конфет — из-за обиды.
— Тряпка, мямля, нюня! — бормотала мама мальчика, глотая слезы.
Недавно потеряв мужа в одном из первых «контактах» с инсектоидами, она, как никогда раньше, нуждалась в мужской поддержке и опоре. А мальчик стоял в раздевалке и не понимал, почему его мама плачет. Слезы сами собой капали с его ресниц, а на душе было противно. Он понимал, что сделал что-то не то, но не понимал, что именно. Но когда он услышал горькое:
— А о брате своем ты подумал?! — что-то щелкнуло в его голове.
До него дошло, что его обманули. Обманули те, кого он считал своими друзьями. И эта обида жгла сильнее, чем мамины слезы.
А ведь все в нашей жизни складывается из мелочей. Будь у Павлика на тот момент папа, который смог бы ему по-мужски объяснить, в чем именно заключалась его ошибка, может быть, все пошло бы по-другому. Будь его мама менее эмоциональна и, отложив разговор на попозже, не рассказывала бы мальчику всю дорогу до дома, какой он безвольный лопух, может быть все сложилось бы иначе… Но папы не стало в прошлом месяце, а мама слишком сильно старалась донести до паренька, что он поступил, как тряпка. Но больше всего мальчику было обидно за своего младшего брата:
— Получается, я предал Дениску? — мысль скальпелем резанула сознание ребенка. Павлик аж замер от осознания своей мягкотелости и слабовольности. Нащупав опору в лице своего брата, он почти принял решение быть сильным и твердым, как прилетевший от матери подзатыльник сбил концентрацию. Все, что сумел сделать мальчик — сдержать рвущиеся наружу слезы обиды.
— Чего рот раззявил, шевели ногами, или у тебя еще конфеты остались, которые ты не раздал всем вокруг?
Дальше в памяти замелькали колючие снежинки, летевшие прямо в лицо, острые мамины слова и открытый и искренний взгляд младшего брата, который с удовольствием взял одну из оставшихся карамелек, счастливо улыбаясь Павлуше. Слезы комом стояли у мальчика в горле.
«Я буду заботиться о тебе, брат», — подумал он напоследок, прежде, чем забыться спасительным сном.
— Уступи место бабушке.
— Взял ключи?
— Проверь телефон!
— Деньги не забыл?
Обрывки воспоминаний цветным калейдоскопом мелькали перед крепко сжатыми глазами Мелкого, откуда-то пришло понимание, что мама заботилась о нем, пытаясь сделать, как лучше. Но сам он с каждым днем ощущал себя маменьким сыночком все больше и больше. По началу это его жутко раздражало, что выливалось в истерики, ссоры, конфликты, скандалы, а потом он просто забил, предпочтя суровому и жестокому реальному миру, где нужно было говорить «нет», отказывать людям, расстраивая их, мир виртуальный — книги, а позже и видеоигры, где он спасал принцесс, друзей и даже миры. Там он был рыцарем, великим мечником, пилотом боевого робота, разведчиком и президентом. Мелкий чувствовал, что вот-вот, еще совсем немного, и он точно вспомнит полностью все, что было.
Карусель картинок взорвалась радугой, а память сделала прыжок в студенческие годы. Сколько ему тогда было? Двадцать один- двадцать два? Мозг заботливо спрятал неприятные воспоминания поглубже и вот уже не Павлик, а Паша стоит перед непримечательной дверью в центральном фойе своей главного здания своей альма-матер и все никак не может найти в себе силы постучаться.
Стоящий перед дверью лохматый студент не помнил про свое детское обещание заботиться о брате, но все равно постоянно был рядом. Все эти годы ни одно угощение он не съел в одиночку. Честно делил все на равные части — брату, себе и маме. Детский сад сменился школой, книги — компьютерными играми. Павлик перестал быть Павликом, став Пашей — среднестатистическим дрыщём-задротом. Один из многих геймеров, превосходно разбирающихся во всех компьютерных игрушках, он был неплохо подкован в литературе и истории. А слабые руки и мощные, слегка непропорциональные остальному телу ноги выдавали в нем бывшего танцора — мама отдала их с братом в русско-народные танцы, где они «мучились» десять с лишним лет.
И вот сейчас, в двадцать два года, стоя перед дверью, за которой скрывался кабинет имперского вербовщика, Паша все же решился. Короткий стук, ответное:
«Войдите!»
И вот он уже сидит на стуле перед жилистым хмурым мужчиной в обычном сером свитере с черными кожаными нашивками на локтях.
Паша уже прошел всю серию тестов и испытаний и ему осталось самое сложное — собеседование с вербовщиком. С легкостью сдав нормативы, парень понял, насколько он все-таки благодарен маме — танцы сослужили хорошую службу, развив выносливость и хорошенько прокачав ноги. Вот только капитан, сидящий за широким столом с легким подозрением поглядывал на парня. Внешне Паша был все-таки мелковат.
А парень сидел и размышлял о превратностях судьбы. Его братишка, набравший максимальный балл не поступил на бюджет, из-за появившихся из ниоткуда нескольких льготников-стобальников, еле-еле изъясняющихся на русском языке. Учитывая, что брат поступал на лингвистику и перевод — это было более, чем странно. Тем более, что по имперскому эдикту, вышедшему четыре года назад, все мужчины старше восемнадцати лет призывались в действующую армию. Начавшаяся несколько десятков лет назад война с инсектоидами заставила землян выжимать все доступные ресурсы. Отсрочку получали лишь студенты дневного отделения, поступившие на бюджет. Остальные шли служить на два года.
Мама с детства предупреждала их с братом:
«Будете плохо учиться, в армию пойдете!»
Поэтому Паша армии побаивался и вступать туда не собирался. Все, что хотел парень, неделю назад зашедший в непримечательный кабинет на первом этаже, было — спросить совета. В итоге отеческий совет вылился в сдачу нормативов и полного цикла вступительных испытаний. А Паша понял, как он может загладить свою «Новогоднюю вину».
— Ну что я могу тебе сказать, боец, — вербовщик, слегка прищурившись, посмотрел на волнующегося студента, — я могу тебе помочь с твоей проблемой. Баш на баш, так сказать.
— Это как? — не понял Паша.
— Да просто. Ты пойдешь в армию, а брата твоего примут на бюджет. Я договорюсь. Только, контракт подпишешь не на два года, а на пять лет. Уж больно адаптивность у тебя потрясающая, братец!
Седой мужчина отвел пронизывающий взгляд в сторону и принялся точить простой карандаш.
— А почему на пять? — через силу выдавил из себя парень.
Будучи историком, он понимал, что все тонкости и недомолвки нужно уяснить заранее, чтобы потом не было мучительно больно и обидно.
— Ну а сколько ты хочешь, чтоб твой брат учился? — наигранно удивился вербовщик. — Я же тебе говорю — баш на баш.
— Пять лет в армии — это хуже ипотеки…, - пробормотал парень.
— Что-то? Ипотеки? — заинтересовался армеец.
Острозаточенный карандаш лег на дубовый стол рядом с контрактом.
— Термин из прошлого, — пояснил Паша, — говорят, связывала семьи лучше штампа в паспорте.
Капитан уважительно покивал головой и сделал вид, что ненадолго задумался:
— А знаешь, что, боец? — жизнерадостно улыбнулся вербовщик, от внимания которого не ускользнуло, как паренек вот уже во второй раз морщится при слове «боец», — есть один вариант…
Выдержав МХАТовскую паузу (что это такое капитан знать не знал, но его дедушка шибко любил вставлять её по делу и без), армеец слегка наклонился к Паше, придавая тем самым разговору некую интимность и доверительность:
— Осталось два контракта на военные исследования — наши яйцеголовые делают из солдат то ли магов, то ли супер-героев. На животных схема уже давно отработана, остался последний круг испытаний.
Паша недоверчиво посмотрел на ставшего серьезным капитана. Идущая вот уже второй десяток лет год война с инсектоидами, о которой СМИ скупо отзывались в формате: «На западном фронте без перемен» пугала умеющих думать людей, скажем так, очень сильно. На семинарах Пашина группа разбирала хроники земных войн, где за такими вот строчками скрывались тысячи убитых.
— Вместо пяти лет — всего два год, плюс твоей семье еще и пенсию платить будут, — добил Пашу капитан.
От такого предложения парень просто не мог отказаться.
— А если я, — с усилием сглотнув и вытерев мокрые ладошки о скользкие брюки, уточнил парень, — а если я.… Ну, того?