— Не уверен, что когда-то видел, чтобы кто-то ел так много крабовых ножек. Я рад, что тебе понравилось.
— Не то слово, — сказал он, останавливаясь на полпути к пирсу, чтобы посмотреть на что-то в темном озере. — Думаешь, они берут рыбу здесь?
— Возможно, что-то из этого озера.
— Не могу больше думать о еде, — сказал он, оттолкнувшись от перил. — Ты не против катить меня по улице? Я не смогу добраться до машины.
— Я бы понес тебя, но пятьдесят фунтов крабового мяса в твоем желудке могут значительно замедлить нас.
Рид оглянулся на меня, его глаза сверкнули под фонарем.
— Это очень хорошее предложение.
— Было бы, если бы я не шутил, — я засунул руки в карманы куртки, чтобы у меня не возникло соблазна сделать какую-нибудь глупость, например, схватить его за руку, а потом, проходя мимо, подтолкнуть его.
— Ну же, копуша.
— Я не копуша. Я сытый.
Я усмехнулся, когда он сделал вид, что переваливается с ноги на ногу позади меня, и замедлился, чтобы он догнал меня.
— Ты был тут в последнее время? — спросил я, кивнув в сторону Броуд-стрит. «В переводе: Ты вообще помнишь центр города Флойд Хиллз?» Когда Рид покачал головой, я посмотрел на крошечные белые огоньки, висевшие на деревьях вдоль улиц, придавая центру города праздничное сияние в эти мрачные и серые февральские дни.
— Не хочешь посмотреть?
Рид улыбнулся.
— Да. Мне бы этого очень хотелось.
Мы шли по тротуару, и я, останавливаясь, рассказывал о магазинах, ресторанах и барах, мимо которых мы проходили, многие из которых должны были уже закрываться. Рид жадно слушал, задавая вопросы, или шутил, когда мы вглядывались в витрины.
Когда мы подошли к Newton’s Music, Рид остановился и, прищурившись, посмотрел на вывеску, прежде чем снова посмотреть на витрину магазина.
— Я знаю это место, — пробормотал он, подходя к витрине, чтобы заглянуть внутрь.
— Ты был тут раньше?
— Я... мне так кажется, — он смотрел на различные музыкальные инструменты, гитары и барабанную установку, но, когда его взгляд остановился на маленьком рояле, его рука поднялась к стеклу.
— Что с тобой? — пока он продолжал рассматривать, я проверил часы работы магазина. Он еще работал. — Хочешь зайти внутрь?
— Думаю, да, — оттолкнувшись от стекла, как будто в трансе, он вошел в маленький магазин, и я только мог представить, что сейчас происходило у него в голове. Что-то возвращается к нему? Будет ли это началом, толчком, который вызовет его воспоминания, заполняющие темные пространства в его сознании?
Дверь за нами закрылась, и женщина, лет шестидесяти, вышла из задней части магазина и тепло приветствовала нас, прежде чем остановила пристальный взгляд на Риде.
— О небеса, я не знала, что ты зайдешь! Я так рада тебя видеть. Подойди сюда, — она схватила Рида за плечи и крепко обняла его, пока он смотрел на меня, словно спрашивая: «Кто, черт возьми, эта женщина?».
Когда она отстранилась, Рид нерешительно улыбнулся и спросил:
— Вы знаете меня?
— Как же я могу забыть такого талантливого исполнителя, как ты, Рид Валентайн, — сказала женщина. — Кроме того, ты прекрасно знаешь, что всегда был моим любимцем. Хотя прошло так много времени с тех пор, как ты последний раз заходил. Чем я могу вам помочь?
Рид уставился на женщину, как будто пытаясь понять, откуда он ее знает, и когда он не ответил после продолжительной паузы, я слегка подтолкнул его. Он моргнул, качая головой.
— О, э-э... думаю, что вы не будете возражать, если я... — Рид посмотрел на рояль, и женщина вздохнула.
— Рид, с удовольствием. Да, конечно, — сказала она, указывая на инструмент.
Я последовал за Ридом, когда он подошел и благоговейно провел рукой по крышке рояля.
— Ты играешь? — спросил я.
— Да, — прошептал он и сел на скамеечку, выпрямив спину и держа пальцы над клавишами. Он, конечно, выглядел как настоящий пианист, но только когда его руки начали плавно двигаться по клавишам, как будто знакомясь с ними, я понял, что он не просто выглядел органично — он был на своем месте.
Магазин наполнила тихая, грустная мелодия, и краем глаза я увидел сияющую женщину, прислонившуюся к задней стойке с прижатыми к груди руками.
Я обогнул рояль и сел рядом с Ридом, пока он продолжал играть, его движения уже не были неуверенными, они были мастерскими.
— Это потрясающе.
— Спасибо, — сказал он, не пропуская ни одной ноты. То, как его руки так грациозно скользили по клавишам, завораживало, и я без сомнения понимал, что могу часами смотреть, как он играет. Я хотел спросить, где он научился играть. Хотел спросить его о стольких вещах, но сейчас я просто с удовольствием слушал.
— Сегодня ко мне кое-кто приходил, — тихо сказал он.
— О?
— Она сказала, что мы встречались несколько лет.
Я проигнорировал боль в груди.
— Ты ее не помнишь?
— Не совсем. Ее зовут Наташа. Она была милой. Красивая. Теперь я понимаю, почему она мне нравилась.
То, как он так небрежно говорил о своей прошлой любви — девушке — лишний раз напоминало, что Рид никогда не будет для меня вариантом. Он как будто дал мне пощечину, говоря: «Проснись, тупица», — и я невольно вздрогнул. Не то чтобы я забыл, что Рид натурал. Нет, мне просто больше не приходило в голову, что это имеет значение. Мы только начали узнавать друг друга, но столкнувшись с женщиной из его прошлого... «Ну, черт. Это было больно, хотя и не должно так быть».
— Она помогла мне понять несколько вещей, — сказал Рид, когда его длинные, изящные пальцы танцевали по клавишам. — Я задавался вопросом, почему пошел преподавать, когда все, что я когда-либо хотел делать, когда был моложе, — это гастролировать по миру, играя музыку. Оказывается, — его рука передвинулась к концу ряда клавиш, и зазвучали трепетные звонкие ноты, — я это делал.
Мои брови приподнялись.
— Ты гастролировал? Играл на рояле?
— Мммм… У Наташи был альбом с фотографиями с разных мест по всей стране, которые она хранила. Небольшие площадки, конечно, ничего серьезного, но все же. Я это делал.
— Она, — сглотнул я, — вообще упоминала о ваших отношениях? Почему вы расстались?
— Это прозвучит странно, но... я не знал, о чем с ней говорить. Я задал тебе, человеку, которого едва знал в другой жизни, сотню вопросов, но с этой девушкой, с которой я якобы провел два года своей жизни, ничего, — мелодия изменилась, превращаясь в раскаленный гул низких нот. — Она показала мне фотографии нас вместе, путешествующих, проводящих отпуск с семьей. Мне казалось, что я смотрю на чужую жизнь. Я ничего не понимаю. Я просто так... злюсь. Там только пустые места, и я не знаю, что должен делать, или кто я, или как вернуть свою жизнь, — он бил по клавишам, выплескивая свои эмоции. — Или даже если я хочу вернуть эту жизнь. Из того, что я видел, я не могу сказать, что знаю, чего хочу. Например... я хочу начать все сначала. Чистый лист, новое начало, но я даже не знаю, как это сделать, — он задохнулся от своих слов и отдернул руки.
В тишине, которая без музыки заполнила комнату, единственным звуком, который можно было услышать, было его рваное дыхание. Не раздумывая, я положил руку ему на спину, желая как-то избавить его от паники и разочарования, которые бушевали внутри него. Он не отстранился, вытирая глаза рукавом и позволяя мне медленно выводить круги на его спине.
— Прости, — прошептал он. — Я так стараюсь.
— Все хорошо. Тебе не нужно быть храбрым.
Рид издал сдавленный смех.
— Говорит Супермен.
— Я открою тебе секрет, — сказал я и подождал, пока он не посмотрит на меня. Печаль кружилась в его коричневых глубинах, и я всей душой желал стереть ее. Дать ему новый старт, в котором он нуждался. Было что-то настолько доверчивое в человеке, сидящем рядом со мной, и именно поэтому я не колебался в том, что сказал дальше: — Я никогда не был так напуган, как в тот день, когда увидел тебя лицом вниз в машине. Думаю, в тот день я молился больше, чем когда-либо в жизни.
— На самом деле? — сказал он. — Почему?
— Потому что ты был для меня кем-то, независимо от того, знали мы друг друга или нет. Я знал, что твоя жизнь зависит от того, как быстро я вытащу тебя из машины. Как быстро мы сможем тебя реанимировать и доставить в больницу. Уверяю тебя, тогда я не чувствовал себя храбрым.
Глаза Рида наполнились слезами, когда я держал его взгляд, чтобы он мог почувствовать правду моих слов. Мне было все равно, видит ли он меня насквозь, я только хотел, чтобы он почувствовал эту связь, в которой он так отчаянно нуждался.
Он сглотнул, опустил глаза и его веки закрылись.