Мы ехали до полудня, через поля, на которых уже собрали рожь, под ясным, готовящимся к скорой осени небом и палящим солнцем. Проповедник восседал на крупе моей лошади, хотя не нуждался в подобном способе передвижения. Он все утро молчал, и его молчание выражало высочайшую степень неодобрения. Я подозревал, что все дело в этой авантюре, поэтому в какой-то момент не выдержал и произнес:
– Давай, мой друг. Скажи, что я неправ.
– Ты неправ, – тут же откликнулся он. – Карла ты выручал гораздо чаще, чем он тебя. Долгов на тебе нет.
– Это ты так считаешь. Впрочем, меня интересовало несколько иное. Что ты узнал о Хартвиге?
Последний тут же повернул голову в мою сторону и напрягся. Проповедник молчал так долго, что я уже начал думать, что он меня игнорирует. Но он все-таки ответил. Осторожно, словно ходил по тончайшему льду:
– Людвиг, я искренне считаю, что тебе некоторых вещей лучше не знать.
– Это почему же?! – тут же откликнулся Хартвиг.
– Он, знаешь ли, крайне совестливая натура, хотя на первый взгляд так не кажется, – откликнулся Проповедник. – Тут же пожалеет, что связался с тобой.
– Я ничего дурного не сделал!
– Болтай дальше, – попросил я старого пеликана.
Тот вздохнул и нехотя ответил:
– Твой спутник, Людвиг, до последнего месяца работал картографом при городском земельном совете. Но, как оказалось, у него есть маленькая слабость: по всем христианским законам он с чего-то решил, что за помощь ближнему своему ему воздастся.
– И в чем выражалась эта помощь? – Я посмотрел на Хартвига.
– Я умею снимать с людей темные грехи, – ответил тот.
– Свершилось чудо, – пробормотал я. – Очень большое преступление. Обычно прощением грехов занимаются исповедники.
– Ты не слушаешь, – поморщился тот. – Не прощение грехов, а полное снятие. Исповедники облегчают совесть, но не стирают с души темные пятна. А я это делаю. Что?
Он увидел, как мое лицо окаменело, а губы Проповедника скривились, словно ему предложили съесть какую-то падаль.
– И давно у тебя… такие способности? – мягко поинтересовался я.
– Я стал видеть души и уметь их исцелять на это Благовещение, после того как меня ударило молнией. – Он расстегнул ворот своей черной рубахи, и я увидел след от страшного ожога.
– Лучше бы она тебя убила, приятель, – посмотрел я на него с сочувствием.
– Даже не буду спрашивать, почему ты это сказал.
– А я все же отвечу. Ты представляешь угрозу для этого мира, и я не слишком понимаю, почему тебя не прикончили сразу.
– Его взяли люди маркграфа Валентина Красивого, – обмолвился Проповедник. – Ходят слухи, что его милость еще тот грешник, и сковородка в аду для него не только приготовлена, но смазана маслом и хорошенько подогрета. Как говорится, скворчит и ждет.
– Понимаю, – протянул я. – Его милость решил облегчить свою страдающую душу от пары-тройки грехов, чтобы его пропустили через райские врата. Что же. Очень разумно с его стороны позаботиться об этом, но крайне глупо выбрать исполнителей-идиотов, которые перепугались собственной тени настолько, что вытащили тебя из надежной камеры и перепрятали в монастырь.
– Что ты делаешь? – Хартвиг увидел, как я разворачиваю лошадь.
– Спасаю твою шкуру. Забудь о Богежоме.
– А я ведь говорил, что тебе лучше не знать! – ехидно произнес Проповедник, обращаясь ко мне. – Ты разве не слышал, Хартвиг, что у Людвига есть столь интересное свойство души, как совесть? Он не собирается везти тебя на жертвенное заклание.
– Да почему, черт вас подери?! – вскричал тот.
Я направил лошадь к нему, подъехал практически вплотную и сказал:
– Потому что ты опасен. Для Братства, для Церкви, для всех, кто получает власть с помощью душ и чудес. Да о чем я с тобой разговариваю! Ты, как видно, полный идиот, не видавший в своей жизни ничего, кроме карт Фирвальдена, раз решил рассказать людям о своих способностях!
Он не сопротивлялся и не спорил. Кажется, до Хартвига начало доходить, что ситуация гораздо более серьезная, чем ему представлялось. Он хмурился, молчал, но мне не перечил и с разговорами в дороге не лез, за что я был ему очень благодарен.
Нам пришлось выбраться на лесную дорогу, окруженную кленами, ветви которых были переплетены друг с другом, образуя тенистый купол, пропускавший через себя темно-зеленый свет. В другое время я обязательно полюбовался бы подобным великолепием природы, но не теперь.
Я был достаточно зол, в первую очередь на себя, что поддался на уговоры Карла. Уверен, он в курсе всего, но утаил это от меня, иначе я бы и пальцем не пошевелил ради его авантюры. Теперь же есть три варианта – привезти Хартвига в Богежом и надеяться на милость магистров, а следовательно, собственноручно убить человека, который мне доверился, потому что милости перед такой угрозой от Братства не будет. Отпустить его на все четыре стороны и знать, что его поймают достаточно быстро и опять же убьют. Или же довести до границы княжества и рассчитывать, что дальше он сможет о себе позаботиться.
Я хотел поделиться своими размышлениями с Проповедником, но не успел. Впереди, на дикой лесной дороге, появились всадники. Они выезжали из-за поворота один за другим, неспешно, медленно и неумолимо, словно смерть, шествующая во время чумы от города к городу.
Наездники были удивлены встрече не меньше моего и не проявили никакой агрессии, просто чуть-чуть подогнали лошадей с явным желанием узнать, кто мы такие. Проповедник, как и я, увидел ало-золотые мундиры солдат маркграфа и помянул Сатану и весь сонм его многочисленных бесов.
– Что мне делать? – Хартвиг тоже достаточно быстро сообразил, чего ждать от этой встречи.
– Разворачивай! – гаркнул я.
Наши внезапные действия не укрылись от солдат. Подул влажный, горячий ветер, и лошадь подо мной обмякла, словно из нее в одно мгновение вытащили все кости.
– Прочь! С дороги! Прочь! – крикнул я, неловко спрыгивая вниз.
Всадники уже неслись к нам со скоростью ветра. Проповедник молился и ругался одновременно, бормоча слова на корявой латыни. Плоть лошади таяла на глазах, я схватил арбалет, сумку с болтами и, словно ныряльщик за устрицами, головой вперед, прыгнул в придорожные кусты.
Спина удиравшего Хартвига то и дело мелькала между деревьями. Я припустил за ним, через густой, мешающий бегу подлесок, слыша, как на дороге раздаются крики и резкие команды.
На бегу я забросил арбалет за спину, догнал Хартвига, дернул его за плечо:
– Не туда. Вдоль дороги. Быстро!
Мы неслись через кустарник, мимо молодых кленов, уже зная, что преследователи рассредоточиваются по лесу. Затем я вновь изменил направление, двигаясь в самую чащу. Хартвиг, не привыкший к таким стремительным броскам по пересеченной местности, дышал тяжело, вытирал текущий со лба пот.
– Передохни минуту, – сжалился я, снял арбалет и начал крутить ворот.
Крики, приглушенные расстоянием, раздавались в противоположной стороне.
– Это ведь люди маркграфа.
– Верно, – сказал я, наблюдая за тем, как зубцы подтягивают тетиву. – Здесь недалеко замок Латка. Они, как видно, направлялись туда.
– Но теперь ищут нас.
– Угу. – Я положил болт в ложе, думая, куда подевался Проповедник. – Готов?
– Да. – Руки у него немного дрожали.
– Бежать не будем, но пойдем быстро. Как только устанешь, сразу скажи мне.
– А что случилось с твоей лошадью?
– Надо полагать, среди них оказался колдун, потому что на церковную магию это совсем не похоже.
– Колдун?! Но разве их не принято сжигать?
– Только тех, кто плохо себя ведет, не чтит церковных законов или не служит богатому покровителю. Вроде маркграфа Валентина. Маркграфство в княжестве все равно что государство в государстве, так что ему позволено иметь собственного… скажем так, волшебника. Все, двинулись.
Троп не было, идти приходилось «как повезет», и достаточно быстро кленовый лес превратился в смешанный. Гораздо более густой, влажный и темный. Меж корней текли узкие ручьи, по берегам которых росли густые папоротники. Голоса преследователей окончательно затихли, но я не обольщался.
С ними колдун. А для нас этот факт означает лишь одно – большие неприятности. Поэтому я сохранял осторожность, жалея, что на влажной земле прекрасно видны наши следы. Хартвиг зазевался, споткнулся о выступающий корень, с грохотом хлопнулся в ручей, подняв в воздух кучу брызг.
Ругаясь, встал, весь мокрый и грязный. Я смотрел на зеленую безмятежную стену за своей спиной.
– Нам повезло, что у них не было с собой собак. – Хартвиг отжимал стянутую через голову рубаху.
Я не стал с ним спорить. Он и так слишком нервничал.
Еще минут через двадцать мы оказались среди замшелых деревьев с грубой, потрескавшейся корой, хвощей, ежевичных кустов и тенистых полян. На одной из таких, заросшей ядовитыми грибами и бледно-голубыми незабудками проплешине я сел меж бугристых, похожих на руки великана, корней, пристроил арбалет на колени. Хартвиг повалился рядом, отдуваясь и смешно шмыгая носом.
– Ты знаешь куда идти, Людвиг?
– Вон там замок Латка, значит – в этом направлении Тринский тракт, а там, если я все правильно понимаю, течет Грейн. Надо перебраться на другую сторону реки, так мы окажемся на землях, не принадлежащих маркграфу.
Я заметил, как сойка с бледно-голубыми полосками на крыльях сорвалась с ветки дальней осины, и взял Хартвига за плечо:
– Тихо. Они здесь.
Он быстро кивнул и вжался в развилку между стволами, надеясь таким образом спрятаться. Как и я, Хартвиг вглядывался в заросли и слушал лесные шорохи. Наконец я увидел, как между двумя старыми кленами мелькнуло красно-золотое одеяние.
Первый из преследователей, в лихом черном берете, положил на плечо аркебузу, покрутил головой. До него от меня было шагов сорок. Его товарищ что-то негромко сказал и пошел прочь, в противоположную от нас сторону. Я видел, как аркебузер поправил сбившуюся перевязь. Стоит ему всего лишь повернуть голову в нашу сторону – и игра в прятки закончится.
Я несколько раз глубоко вздохнул, поднял арбалет, прицелился в ярко-красную полосу на его груди, очень надеясь, что мне не придется стрелять. Хартвиг рядом со мной втянул в себя воздух, потому что солдат маркграфа обернулся и посмотрел мне прямо в глаза. В то же мгновение мой напряженный палец нажал на крючок, освобождающий тетиву.
Болт вжикнул и по самые летки вошел в шею человека, пробив ему гортань. Тот упал в густой хвощ, и я не сомневался в итоге своего попадания.
– О черт! – пораженно сказал Хартвиг. – Ты его убил!
Я, не слушая картографа, напряг мышцы, взводя арбалет. У меня это получилось, я даже успел зарядить его, когда совершенно неожиданно появился приятель убитого, выскочив оттуда, откуда я совсем не ждал. Я развернулся целясь в него, но он вскинул руку, и мой арбалет завязался узлом, превратившись в бесформенное нечто. Человек прыгнул, замахиваясь на меня раскрытой, горящей бирюзой ладонью, за которой в воздухе оставался огненный шлейф, а я в ответ швырнул ему в лицо сломанное оружие.
Он этого не ожидал, не смог закрыться от удара и грохнулся на землю с разбитыми губами и распоротой щекой. Упал сильно, но попытался встать, чтобы швырнуть что-то в меня, однако Хартвиг, подскочив ближе, саданул его ногой в живот, и я, оказавшись рядом, прижал коленом плечо противника к земле, а затем приставил кинжал к его адамову яблоку:
– Даже не думай, колдун!
Он ожег меня взглядом и расслабил мышцы, показывая мне открытые ладони. По его лицу и губам текла кровь, щека опухала, но в целом он был в порядке, если не считать некоторой потрепанности.
– Я тебя знаю, – сказал он. – Ты страж и сопровождал Гертруду на балу летнего солнцестояния полтора года назад.
– Я тоже тебя помню. Поэтому ты еще жив, – негромко ответил я ему.
– Да славится твоя память в веках, – произнес он. – Глупо было нападать на людей маркграфа. Такое он не простит. Даже стражу.
– Об этом у меня голова как раз не болит. – Я был напряжен, он видел это и поэтому не совершал никаких магических глупостей. Понимал, что даже если и наложит на меня какое-нибудь проклятие, кинжал под моим весом все равно успеет войти в его шею, как в мягкое масло.
– Не глупи, – осторожно сказал колдун, чувствуя на натянувшейся коже опасное острие. – Нам нужен только твой спутник, и с ним будут хорошо обращаться. А ты можешь идти на все четыре стороны. Я замолвлю за тебя словечко перед его милостью.
– Что скажешь, Хартвиг? – спросил я, прекрасно зная ответ.
– Спасибо, но как-то не хочется.
Колдун не успел заметить, как кинжал исчез от его шеи, и я взял ее в сложный удушающий «замок». Он дернулся, забил ногами.
– Пожалуйста, не сопротивляйся, – попросил я, еще сильнее сжимая руки.
Он ожег меня яростным взглядом, затем его глаза задернулись поволокой, и колдун потерял сознание. На всякий случай я подержал его еще несколько секунд и только после этого отпустил.
– Он жив? – с тревогой спросил Хартвиг.
– Разумеется. Не собираюсь убивать без нужды. Особенно колдуна, иначе все сообщество ведьм на меня взъестся. Он полежит какое-то время, как раз достаточное для того, чтобы мы ушли отсюда.
Придорожный трактир «Ездовая корова» с огромной вывеской, изображавшей очень довольную жизнью пегую буренку под рыцарским седлом позапрошлого века, стоял в некотором отдалении от деревни, у большого капустного поля и совсем рядом с берегом широкого, медленно текущего Грейна.
Из постояльцев в нижнем зале находились два купца с цепями Лавендуззского союза. Оба важные, в дорогой одежде из лучшего сигизского бархата, с многочисленными перстнями на пальцах. Их слуги и охрана остались на улице, рядом с телегами, а господа неспешно поглощали каплунов и дорогое ветецкое вино из личных запасов трактирщика.
Еще одним, ставшим на постой, был господин в приметных красных чулках странствующего маэстро фехтования. Я не видел застежки на его поясе, так что ничего не мог сказать о том, к какой школе он принадлежит, но, судя по берету с шашечками, она находилась в Южном Огерландере. Рядом с мастером, возвышаясь над столом, торчала рукоять двуручного меча с необычайно сложной гардой.
Кроме постояльцев были и просто посетители, в основном местные, пришедшие из деревни. Ремесленники и крестьяне – всего пятнадцать человек – пили пиво, не обращая на нас никакого внимания.
Мы решили остановиться здесь на ночлег. Хартвиг, отказавшись от еды, ушел в комнату, я же сидел за столом, решая, что делать дальше и где добыть лошадей. Когда в трактире появился Проповедник, я ничуть не удивился:
– Ты никогда не можешь потеряться насовсем, – вместо приветствия сказал я ему.
– Я заблудился, как овца потерянная,[21] – процитировал он. – Ты бегаешь так быстро, что за тобой не успеть.
– Скажи уж честно, что ты терпеть не можешь стычек и драк.
– В отличие от Пугала, я не кровожаден, – заявил Проповедник, усаживаясь напротив. – Кстати говоря, оно пришло со мной, сейчас сидит в курятнике. Мне кажется, несушки со страху забыли, что такое нести яйца. Хотел с тобой поговорить. Не то чтобы я волновался… Грубо говоря, мне плевать на твои поступки, но ты слишком рискуешь. Магистры могут разозлиться.
– Магистры в любом случае разозлятся, – не согласился я с ним. – Это их обычное состояние.
– Ты нарушаешь приказ.
– Ты ведь знаешь, что я не могу поступить иначе. Везти Хартвига, словно овцу на закла…
Я не договорил, потому что предмет нашего разговора спустился в зал, подошел к стойке, взял две кружки с пивом и направился к столу.
– Его жизнь стоит таких неприятностей?
Я посмотрел Проповеднику в глаза, сказал негромко:
– Любая жизнь стоит неприятностей. Особенно, если из-за тебя она может прерваться.
– Надо поговорить. – Хартвиг поставил передо мной одну из кружек. – Если не в Богежом, то куда мы едем? Я помню местность, сам составлял карты, это другое направление, земли При под боком. И почему ты вдруг поменял решение?