Родди, глаза которого неотрывно следили за тем, что происходило в отдалении, едва ли заметил исчезновение квиклинга.
— Ты заплатишь за свое вранье, следопыт, — процедил он сквозь зубы.
Злобная улыбка расползлась по его лицу, когда он занялся обдумыванием нападения на двух дружков. Это будет непростым дельцем. Но ведь, в конце концов, таковы все дела, связанные с Граулом.
Посланник Монтолио вернулся через два дня с письмом от Дав Соколицы.
Возбужденный филин пытался изложить ответ следопыта, но оказался совершенно неспособен передать такую длинную и запутанную историю. Не имея другого выхода, сгоравший от нетерпения Монтолио протянул письмо Дзирту и велел прочесть его вслух, да побыстрее. Еще недостаточно овладевший искусством чтения Дзирт не один раз просмотрел строчки на смятой бумаге, прежде чем понял, о чем идет речь. В письме Дав подробно описывала то, что произошло в Мальдобаре, и последовавшую за этим, погоню. Мнение Дав оказалось весьма близко к истине: она оправдывала Дзирта и называла баргест-велпов убийцами.
Дзирт почувствовал такое облегчение, что едва смог прочесть то место в письме, где Дав выражала радость и удовлетворение тем, что «достойный Дроу» поселился вместе со старым следопытом.
— В конце концов ты получишь то, что заслужил, друг мой, — только и сказал Монтолио.
Часть 4
РЕШЕНИЯ
Теперь я понимаю, что мой долгий путь — это поиски истины, истины в моем собственном сердце, в мире, окружающем меня, и, главное, в определении цели моего существования. Что же есть добро, а что — зло?
В моих скитаниях я твердо придерживался своих внутренних моральных законов, хотя и не знаю, родился ли я с ними, или их внушил мне Закнафейн, или, может быть, я сам создал их, подчиняясь своим ощущениям. Эти законы заставили меня покинуть Мензоберранзан, потому что, хоть я и не знал, какой должна быть истина, я не сомневался в том, что ее невозможно найти во владениях Ллос.
После многих лет, проведенных в Подземье, за пределами Мензоберранзана, и после моих первых ужасных переживаний на поверхности я начал сомневаться в существовании всеобщей истины, начал думать, что вряд ли и вообще в жизни есть какой-то смысл. В мире Дроу единственной целью и смыслом жизни является честолюбие, стремление достичь материальной выгоды, которое неразрывно связано с повышением по рангу. Но это казалось мне маловажным, жалким поводом для существования.
Благодарю тебя, Монтолио Де Бруши, за то, что ты подтвердил мои подозрения. Я понял, что честолюбие тех, кто преследует эгоистические цели, не более чем напрасные хлопоты, ограниченная выгода, за которой следует безусловное и полное поражение. Ибо, без сомнения, во вселенной существует гармония, некий согласованный хор общего благоденствия. Чтобы присоединиться к его песнопению, каждый должен ощутить гармонию внутри себя, должен найти те звуки, которые прозвучат чисто.
Есть еще одна вещь, которую необходимо отметить: злые существа не способны петь.
Глава 16
О БОГАХ И ЦЕЛЯХ
Уроки продолжались довольно успешно. Старый следопыт сумел значительно облегчить эмоциональное состояние Дроу, и теперь Дзирт ориентировался в окружающем его мире природы лучше, чем кто-либо, кого знал Монтолио. Но старик чувствовал, что Дроу по-прежнему что-то тяготит, хотя и не имел представления, что это может быть.
— Скажи, Монтолио, все люди обладают таким отличным слухом? — как-то раз спросил Дзирт, когда они тащили из рощи огромную сломанную ветку. — Или это благословение, дарованное тебе взамен зрения?
В первый момент прямота вопроса удивила Монтолио, но он догадался, что Дроу расстроен и обеспокоен тем, что не понимает возможности этого человека.
— Или твоя слепота-это уловка, обман, которым ты пользуешься, чтобы получить преимущество? — продолжал нажимать Дзирт.
— А если и так? — небрежно бросил Монтолио.
— Тогда это обман во благо, Монтолио Де Бруши, — ответил Дзирт. — Ведь он помогает тебе справиться с врагами… и с друзьями тоже.
Слова Дзирта отдавали горечью, ему казалось, что уязвленная гордость убивает в нем все лучшее.
— Ты не так уж часто проигрывал битвы, — возразил Монтолио, сообразив, что причиной расстройства Дзирта стал их учебный бой. Если бы он мог видеть лицо Дроу, его выражение открыло бы старому следопыту еще больше. — Ты принимаешь это слишком близко к сердцу, — продолжал Монтолио после напряженной паузы. Ведь на самом деле я не победил тебя.
— Я лежал перед тобой, поверженный и беззащитный. — Ты сам себя подвел, — объяснил Монтолио. — Я, конечно, слеп, но не настолько беспомощен, как тебе кажется. Ты недооценил меня. Я знал, что ты это сделаешь, но никак не думал, что ты окажешься таким слепцом.
Дзирт внезапно замер, Монтолио тоже остановился, потому что ветка вдруг стала намного тяжелее. Старый следопыт покачал головой и хохотнул. Затем он вытащил кинжал, подбросил его высоко в воздух, поймал и с криком «Береза!» метнул прямо в одну из немногочисленных берез, росших в хвойной роще.
— Может ли слепой человек это сделать? — спросил Монтолио, не требуя ответа.
— Значит, ты можешь видеть, — заявил Дзирт.
— Конечно, нет, — резко ответил Монтолио. — Вот уже пять лет мои глаза не действуют. Но при этом я не слепой, особенно в этом месте, которое я зову своим домом! Однако ты считал меня слепым, — продолжил следопыт, и его голос снова зазвучал спокойно. — Во время нашего учебного боя, когда твое заклинание темноты развеялось, ты решил, что выиграл. Неужели ты думаешь, что все мои действия, и смею сказать, результативные действия, в бою с орками и в нашем с тобой сражении были попросту подготовлены и отработаны заранее? Если бы я был таким калекой, каким меня представляет Дзирт До'Урден, то как бы я смог выжить хотя бы день в этих горах?
— Я не… — Начал Дзирт, но смутился и замолчал.
Монтолио сказал правду, и Дзирт вынужден был это признать. Со дня их первой встречи он, по крайней мере подсознательно, считал следопыта увечным. Он никогда не выказывал своему Другу неуважения (на самом деле он высоко ценил этого человека), но считал само собой разумеющимся, что возможности следопыта ограничены по сравнению с его собственными.
— Ты именно так и считал, — словно бы в ответ на его мысли сказал Монтолио, — и я прощаю тебя. К твоей чести должен сказать, что ты относился ко мне гораздо лучше, чем те, кто знал меня прежде, и даже те, кто странствовал со мной и участвовал в бесчисленных военных походах. А теперь сядь, — велел он Дзирту. — Настала моя очередь рассказать тебе свою историю, как ты рассказал мне свою. С чего же начать? — пробормотал Монтолио, потирая подбородок.
Прошлое казалось ему теперь таким далеким, какой-то другой жизнью, которую он оставил позади. Однако одна вещь, связывающая его с прошлым, сохранилась: его воспитание — воспитание следопыта, преданного богине Миликки. Дзирт, которого Монтолио обучал подобным же образом, должен был понять его.
— Я отдал жизнь лесу и его природному порядку в очень молодом возрасте, начал Монтолио. — Я учился, так же как ты начал учиться у меня, обычаям дикой природы и довольно скоро решил, что буду защищать это великолепие, эту гармонию циклов, такую чудесную и величественную, что ее — невозможно постичь. Вот почему я с такой радостью сражаюсь с орками и им подобными. Я уже говорил тебе раньше, у природного порядка есть враги, враги деревьев и животных, а также людей и добрых рас. Жалкие создания! Я не испытываю ни малейших угрызений совести, уничтожая их.
Прошло немало часов, а Монтолио все рассказывал о своих походах и вылазках, в которых он действовал в одиночку или как разведчик огромных армий.
Он поведал Дзирту о своей наставнице-следопыте Диламон, столь искусной в стрельбе из лука, что он ни разу не видел, чтобы она промахнулась, ни разу за десять тысяч выстрелов.
— Она погибла в бою, защищая фермерскую усадьбу от нападения банды великанов. Но не плачь о госпоже Диламон, потому что никто из фермеров не погиб, и ни один из немногих великанов, которым удалось уползти прочь, больше никогда не показывал своего отвратительного лица в этой местности!
Голос Монтолио зазвучал заметно глуше, когда он перешел к рассказу о не столь давних событиях.
Он поведал о Следопытах, своем последнем военном отряде, и о том, как им пришлось сражаться с красным драконом, грабившим деревни. Дракон был убит, но были убиты и трое из Следопытов, и лицо Монтолио обгорело.
— Жрецам удалось выходить меня, — мрачно сказал Монтолио. — Ни одного шрама не осталось. — Он помолчал, и Дзирт в первый раз увидел, как лицо старого следопыта омрачилось печалью. — Однако они ничего не смогли сделать с моими глазами. Излечение таких ран было за пределами их возможностей.
— Ты пришел сюда умирать, — сказал Дзирт более укоризненно, чем он того хотел. Монтолио не стал отпираться.
— Я устоял перед дыханием драконов, перед копьями орков, перед гневом злых людей и алчностью тех, кто хотел бы надругаться над землей ради собственной выгоды, — сказал следопыт. — Но ничто не ранило меня больнее, чем жалость. Даже мои товарищи-следопыты, которые столько раз сражались бок о бок со мной, жалели меня. Даже ты.
— Я не… — Попытался вставить Дзирт.
— И ты тоже, — прервал его Монтолио. — Во время нашей потасовки ты решил, что превосходишь меня. Вот почему ты проиграл! Силой любого следопыта является мудрость, Дзирт. Следопыт понимает себя, своих врагов и друзей. Ты считал меня ущербным, иначе никогда не решился бы на такой нахальный маневр с прыжком через меня. Но я понял тебя и предугадал твое движение. — На лице старика сверкнула озорная улыбка. — Твоя голова все еще болит?
— Болит, — признался Дзирт, потирая шишку, — хотя мысли, кажется, прояснились.
— А что касается твоего первого вопроса, — сказал Монтолио, удовлетворенный тем, что все расставил по своим местам, — в моем слухе нет ничего исключительного, как и в моих остальных чувствах. Я просто уделяю больше внимания тому, что мне подсказывают мои ощущения, а не кто-то другой, и они отлично направляют меня, как ты теперь понимаешь. Честно говоря, я и сам не знал о своих возможностях, когда впервые пришел сюда, и ты прав в своем предположении, почему я оказался здесь. Лишившись глаз, я решил, что теперь я мертвец, и мне хотелось умереть здесь, в этой роще, которую я узнал и полюбил во время прежних странствий. Возможно, благодаря Миликки, Хозяйке Леса, а скорее всего, из-за Граула, неприятеля, оказавшегося так близко, я вскоре изменил свои намерения. Я был одинок и искалечен, но здесь моя жизнь обрела смысл, и с этим смыслом пришло обновление целей моего существования, а это, в свою очередь, помогло мне снова осознать границы своих возможностей. Теперь я старик, слепой и усталый. Если бы я умер пять лет назад, как и намеревался, моя жизнь была бы неполной. Я так и не узнал бы, чего могу добиться. Только в столь неблагоприятных условиях, которых и не мог себе представить Монтолио Де Бруши, мне удалось так хорошо познать самого себя и мою богиню.
Монтолио замолчал. При упоминании о богине он услышал с той стороны, где находился Дзирт, шорох и принял его за выражение неудовольствия. Желая удостовериться в своем подозрении, Монтолио запустил руку под кольчугу и тунику, и вытащил подвеску в виде головы единорога.
— Разве он не прекрасен? — настойчиво спросил он.
Дзирт замешкался с ответом. Единорог был превосходно изготовлен и на диво красив, но Дроу было нелегко воспринять то дополнительное значение, которым была наделена подвеска. В Мензоберранзане он был свидетелем безумия, сопровождавшего приказания богинь, и то, что он видел, ему вовсе не нравилось.
— А кто твой бог, Дроу? — спросил Монтолио. За те несколько недель, которые они провели вместе, им еще ни разу не довелось поговорить о религии.
— У меня нет бога, — твердо сказал Дзирт, — и мне он не нужен.
Теперь настала очередь Монтолио молчать. Дзирт встал и сделал несколько шагов.
— Мой народ поклоняется Ллос, — начал он. — Если она и не причина, то, безусловно, продолжение их злобы и коварства, как Груумш у орков и другие боги у других народов. Поклоняться богу — безумие. Вместо этого я предпочитаю следовать зову сердца.
Негромкий сдавленный смех Монтолио лишил заявление Дзирта всякой убедительности.
— У тебя есть бог, Дзирт До'Урден, — сказал он.
— Мой бог — это мое сердце, — объявил Дзирт, возвращаясь.
— То же самое я могу сказать и о себе.
— Ты назвал своего бога Миликки, — возразил Дзирт.
— А ты просто еще не нашел имени для своего бога, — ответил Монтолио. — Но это вовсе не значит, что у тебя нет бога. Твой бог — это твое сердце, и что же оно говорит тебе?
— Не знаю, — признался Дзирт, поразмыслив над этим волнующим вопросом.
— Тогда подумай! — вскричал Монтолио. — Что твои инстинкты подсказали тебе о банде гноллов или о фермерах из Мальдобара? Ллос — не твоя богиня, это уж точно. Тогда какой бог или богиня таится в сердце Дзирта До'Урдена?
Монтолио почти услышал, как Дзирт несколько раз пожал плечами.
— Так ты не знаешь? — спросил старый следопыт. — Зато знаю я.
— Ты слишком много на себя берешь, — ответил Дзирт, по-прежнему ни в чем не убежденный.
— Я много чего замечаю, — сказал Монтолио со смешком. — Ведь вы с Гвенвивар единодушны?
— Никогда в этом не сомневался, — ответил Дзирт.
— Гвенвивар служит Миликки.
— Откуда тебе знать? — возразил Дзирт, начиная немного волноваться.
Он не воспринимал всерьез утверждения Монтолио о себе, но не мог допустить такого навешивания ярлыков на пантеру. Почему-то ему казалось, что Гвенвивар выше богов и выше поклонения кому-либо из богов.
— Откуда мне знать? — переспросил Монтолио. — Разумеется, она сама сказала мне об этом! Гвенвивар — это воплощение пантеры, существа, принадлежащего к подданным Миликки.
— Гвенвивар не нуждается в твоих определениях, — сердито возразил Дзирт, проворно усаживаясь рядом со следопытом.
— Не спорю, — согласился Монтолио. — Но это ничего не меняет. Ты не понимаешь, Дзирт До'Урден. Ты вырос там, где образ богини извращен.
— А образ твоей богини, значит, истинный? — усмехнулся Дзирт.
— Боюсь, что все образы богов истинны, и все они сливаются воедино, ответил Монтолио.
Дзирту только и оставалось, что согласиться с предыдущим утверждением Монтолио: он действительно ничего не понимал.
— Ты считаешь, что боги существуют сами по себе, — попробовал объяснить Монтолио. — Ты воспринимаешь их как реальных существ, пытающихся управлять нашими действиями в собственных целях, и поэтому отрицаешь их из-за своего упрямого стремления к независимости. Бог внутри нас, говорю тебе, и неважно, называешь ты его своим или нет. Ты всю свою жизнь был последователем Миликки, Дзирт. Просто ты не знал, каким именем назвать то, что скрывается в твоем сердце.
Дзирт внезапно почувствовал интерес.
— Что ты ощутил, когда впервые выбрался из Подземья? — спросил Монтолио. Что сказало тебе твое сердце, когда ты взглянул на солнце, звезды, зелень леса?
Дзирт мысленно обратился к тому далекому дню, когда он и отряд его сородичей Дроу вышли из Подземья, чтобы напасть на эльфов. Воспоминания были мучительны, однако вместе с ними вернулось чувство успокоения, тот чудесный душевный подъем, который он испытал, ощутив дуновение ветра и вдохнув запах только что распустившихся цветов.
— А как тебе удалось договориться с Ревуном? — продолжал Монтолио. — Жить в одной пещере с этим медведем — настоящий подвиг! У тебя сердце следопыта, хочешь ты это признать или нет. А сердце следопыта — это сердце Миликки.