— Почему их не услышали? Почему не остановили, не помогли, наконец?
— Жажда мести ослепляет, дитя, — невесело улыбнулся Омнир. — А власть туманит голову. Разве у нас перед глазами было мало примеров? Порой даже великие люди поддаются ее разрушающему действию. И избежать этого тем сложнее, чем медленнее и незаметнее идет изменение души. Ты ведь жила какое-то время в столице? Носила дорогие одежды? Шелка? Драгоценности?
Я угрюмо промолчала, потому что он был прав (знаменитый зиггский шелк, из которого были скроены мои несчастные и залатанные ныне штаны, просто так не достанешь!), а потом незаметно скривилась, некстати припомнив царящее во дворце под покровом ночи непотребство. Барон Зеддель… юная графиня и тот молодчик с тонкими усиками рядом с какой-то фрейлиной Ее Высочества принцессы Виветты… я увидела лишь самый краешек, крохотную толику того, что творится в гулких дворцовых коридорах, но и этого хватило, чтобы зябко передернуть плечами. А еще я не понаслышке знала о наемных убийцах, вот уже который век мирно уживающихся среди обычных горожан под гордым званием «гильдии». Знала о том, кто и зачем пользуется их весьма недешевыми услугами. Знала, что творится в трущобах Нижнего Города, о часто находимых телах в воде под его холодными пирсами. Знала о продажных чиновниках и огромных взятках, вымогаемых ими с торговцев, купцов и просто малопонимающих дураков… много чего знала. Только радости такое знание не добавляло. А в темной изнанке сверкающего мира роскоши и разгула у меня была своя ниша. Может, хорошая. Может, плохая, но я заняла ее добровольно и, прямо сказать, тоже не являла собой образец добропорядочности и честности. Правда, до милой графини с ее невинными забавами мне было еще далеко, но не признать, что мы с ней в чем-то похожи, я тоже не могла.
— Вот видишь, — подметил мое мрачное сопение Омнир. — Но я это в упрек сказал, девочка. И не для того, чтобы выпытывать о прошлом. Это только твое дело, и я не собираюсь вмешиваться. Просто такова жизнь. А жизнь в городах и вовсе больше похожа на банку с плотоядными пауками, где один против всех и все против каждого. А самый сильный с веселым хрустом поедает более слабых сородичей. Согласись, что так оно и есть? Или ты думаешь, я зря последние тридцать лет живу вдалеке от больших дорог?
— Ну… не так все плохо.
Старый лекарь тепло улыбнулся.
— Разумеется, нет. Есть еще и дружба, и согласие, и любовь, и верность. Есть верные друзья, преданные супруги, благородные враги и кодекс чести, которому некоторые следуют даже в наше смутное время. Есть дети, ради которых мы готовы на многие жертвы. Есть много людей, чье присутствие доставляет нам радость и удовольствие, как существует немало встреч и других вещей, о которых мы потом охотно вспоминаем долгие и долгие годы… я просто хочу сказать, что мир многогранен, Трис. Сегодня ты видишь одну его сторону, завтра другую… да, они не всегда будут белыми и чистыми, но все же и не почернеют полностью, если, конечно, ты сама этого не захочешь. Нужно научиться вовремя отличать одну сторону от другой и стараться не задерживаться надолго ни на одной из них. А знаешь, почему?
Я молча покачала головой.
— Потому что много радости не всегда хорошо. Потому что в праздности мы нередко производим лень и бездействие, которое незаметно пробирается даже в самые чистые мысли и со временем может перерасти в опасное для нашего мира равнодушие. Думаю, легенда о Крылатых во многом показывает именно это — медленное угасание светлых порывов и идей, закончившихся страшными для нас событиями. Предательство прежних идеалов и стремлений, вырождение душ, мельчание некогда великого и мудрого народа, опустившегося до простого кровопролития и свар. Потому что, чем выше твой ранг и чем больше сила, тем тяжелее дадутся твоему народу твои ошибки. Понимаешь меня, девочка?
— Да, Омнир, — вздохнула я. — Думаю, что понимаю.
— Тогда я рад за тебя, дитя. И рад, что смог немного развеять твою грусть.
Мы долго еще сидели в темноте, глядя на пляшущие язычки костра и думая каждый о своем. Омнир не мешал мне размышлять над сказанным. Я, в свою очередь, напряженно гадала, для чего он вдруг плавно перевел разговор в такое странное русло. Но он загадочно помалкивал, не собираясь облегчать мне жизнь, а мне было неловко показывать свои сомнения. И лишь когда стало светать, а горизонт окрасился первыми золотыми стрелами рассвета, я неторопливо поворошила прутиком догорающие угли и, немного помедлив, все-таки решилась на последний вопрос.
— Как ты думаешь… ведь ты много пожил, многое видел, Омнир… о многом думал и со многими беседовал… скажи, как по-твоему: если все правда, и Крылатые действительно когда-то существовали… если бы той битве Падший вдруг выжил, смог бы он остановить войну? Смогли бы они вместе убедить свои народы прекратить эту бойню? Сумели бы объединить их в единое целое? Вернуть то, что было утрачено? Возможно ли такое, что история повернулась бы по-другому?
Старый лекарь горько улыбнулся и надолго замолчал, а когда я уже отчаялась услышать ответ, все-таки оборонил:
— И боги порой ошибаются, Трис. Но когда свои ошибки отказываются признавать даже простые люди… то чего ждать от уставших, забытых и заблудших в сомнениях гордецов?
4
От мудрого лекаря я уехала через два дня после того памятного разговора — как только дороги после весеннего паводка немного подсохли, а левое бедро перестало ныть на неосторожные движения. Расставаться оказалось неожиданно нелегко, хотя я не особо отличаюсь случайными привязанностями. Да и старик, я видела, ко мне привык. Скучно ему тут одному. Как хочешь отпирайся, а грустно и тоскливо жить без единой понимающей души под боком.
Однако задерживаться нельзя: оберон и так дал мне целый месяц неоправданной форы, опрометчиво потеряв мой след и подарив небольшую передышку. Но это вовсе не значило, что он отказался от преследования. Рано или поздно острый нюх приведет его на берег реки, где все еще тлеет запах моей крови, а уж отыскать по нему хижину старого отшельника будет совсем просто. Я не хотела рисковать и подводить отнесшегося ко мне по-доброму человека. А потому, как только смогла сносно ходить, собрала свои невеликие пожитки, не поленилась в качестве проверки сил подняться вверх по Березинке и отыскать припрятанную там еще до похода в сокровищницу сумку с нужными в обиходе вещами… да-да, не удивляйтесь, я заранее готовилась ко всему. Даже к тому, что из взбудораженной столицы придется удирать со всей доступной скоростью — так, чтобы пятки в спину влипали. А потому еще полтора месяца назад мудро разделила имевшиеся в наличии припасы, отложила немного денег, самую необходимую одежду, несколько походных мелочей вроде огнива, гребешка и иголки. После чего запрятала это богатство на черный день и только теперь добралась до драгоценной поклажи. Заодно, убедилась, что нога не подведет в самый ответственный момент, и не подломится, если вдруг придется улепетывать от крылатого урода или, что гораздо вероятнее, какого-нибудь оголодавшего хищника.
Кстати, кинжалы мои после всех злоключений никуда не делись — так и висели в своих ножнах, никем не тронутые. Меча у меня не было, да и не умею я, если честно, размахивать этими громоздкими железками. Арбалет, конечно, жалко, но тут уж ничего не поделаешь — не идти же за ним во дворцовый сад? Пришлось смириться с отсутствием такого важного в походной жизни инструмента и тяжко вздохнуть, потому что другого оружия у меня больше не было. А у Омнира и подавно — по статусу не положено, так сказать, да и не приучен он чужие жизни забирать. Лекарь все-таки, не тать. Что еще? Ах да… голубая жемчужина надежно скрылась под запасной рубахой, по-прежнему светясь в редкие лунные ночи и надежно укрывая меня от магического взора. Старый амулет старик тоже отдал без возражений — ему он был совершенно без надобности, тогда как мне еще мог пригодиться. С едой никаких проблем не возникло. Ну, а лошади у отшельника отродясь не водилось. Так что сборы много времени не заняли.
Тепло распрощавшись с лекарем, я охотно пообещала, что навещу его, если снова буду в этих местах, крепко обняла и, между прочим обмолвившись про то, что желаю посетить старых друзей в Ларессе, быстрым шагом отправилась в сторону Западного Тракта. Плохо, конечно, обманывать, но если вдруг у кого возникнут вопросы, Омнир во весь голос подтвердит, что я честно собиралась навестить столицу Симпала. Потому что устала от затхлой жизни без привычных удобств, утомилась ходить в кусты вместо нормального сортира, пресытилась несолеными заячьими тушками и невкусными целебными травами, и, наконец, плюнув на лесную романтику, отправилась долечиваться у нормальных магов. Да, примерно так я и заявила. И никакое заклинание правды тут не поможет — Омнир знает ровно столько, сколько сказала я. Правда, оберона это не убедит, ну да я надеялась, что он и дальше пойдет по моему следу и не станет задерживаться возле опустевшей хижины одинокого старика, чтобы мстить ему за мое исцеление.
Впрочем, Омнир был достаточно мудр, чтобы понимать мои мотивы, а потому, думается мне, именно поэтому ни разу за долгие недели выздоровления не докучал ненужными расспросами. И даже на прощание не упрекнул в откровенной фальши. Кажется, он просто хорошо знал правило: «меньше знаешь, крепче спишь», а потому, по обыкновению, промолчал. Только глаза его стали совсем печальными, да губы тронула легкая понимающая улыбка. Он меня не винил. Прощал эту наглую ложь, потому что прекрасно знал, что я, если когда-нибудь действительно окажусь поблизости, никогда не рискну его жизнью ради мимолетного мгновения встречи со случайно обретенным другом. Именно поэтому я не собиралась возвращаться. И поэтому же прятала сейчас злые слезы.
— Прости, — неслышно шепнула я, когда убедилась, что за мной никто не следует, а уютный шалашик лесного целителя остался далеко позади. — И прощай. Да убережет тебя Двуединый.
После чего решительно тряхнула головой, молниеносно сменила набивший оскомину образ рыжеволосой Ведьмы, поправила сумку и быстрым шагом отправилась на восток. В противоположную сторону от Ларессы. Туда, где кончались нормальные дороги, где буйной зеленью красовались непроходимые леса. Где все меньше встречались мирные деревеньки, да возвышались на неведомых холмах редкие города, больше похожие на военные крепости; в которых всегда не хватало рабочих рук и постоянно шла борьба на выживание. А еще — где у подножия Мглистых Гор и недосягаемых Летящих Пиков темнела неодолимой преградой обширная полоса намертво выжженной земли, полная угрозы и смутного ощущения смертельной опасности, возле которой начисто терялись даже самые сильные ауры и бесследно пропадали самые яркие следы. А дальше — просторные непроходимые болота. Редкие колючий кустарник. Толпы упырей, еженощно выползающих на кровавую охоту… печально, но там — единственное в мире место, где проклятый крылатый вурдалак никогда меня не отыщет. Единственное, где можно скрыться даже от оберона. Надежное, опасное и пугающее для большинства мирных обывателей… потому что я твердо намеревалась добраться до Мертвых Пустошей.
В эти скучные дни я долго размышляла: о себе, о прошлом, о несчастливом стечении обстоятельств, вынуждающем не наслаждаться покоем в роскошных апартаментов какой-нибудь столичной гостиницы, а нескончаемо топать на своих двоих в дождь, грязь и холодный ветер, попутно выискивая подходящее место для ночлега. Впрочем, что еще прикажете делать, если лошади нет, сравнительно ровная дорога большую часть времени пустовала, а его, это проклятое время, неожиданно стало некуда девать? Да, я шла пешком, и это было прискорбно. В многочисленные села старалась не заходить, города старательно обходила стороной, ночевала под открытым небом, в каком-нибудь пушистом ельнике или просто там, где застала ночь. От мощеного тракта старалась отдалиться побольше, но из виду его не упускала, потому что он был единственной путеводной ниточкой, способной увести меня далеко на восток. Сказать, чтобы я боялась темноты — нет, это было бы ложью. Хищное зверье меня тоже не тревожило, потому как издалека чуяло во мне двойственную природу. Однажды, правда, особенно голодный волк не утерпел и подобрался на расстояние броска, пока я мирно спала, завернувшись в теплый плащ, но стоило мне открыть глаза и посмотреть ему в глаза, с тихим взвизгом убрался восвояси.
Так что, можно считать, путешествовала я в полном одиночестве. И только иногда, в редкие моменты малодушия, когда сил больше не было терпеть ежедневное умывание в лесных ручьях, а одежда требовала более тщательной чистки, чем полоскание в холодной воде, я проводила ночь на ближайшем постоялом дворе.
Правда, всегда просилась на постой после полуночи, боясь, что меня запомнят или, что вернее, обратят внимание на мои глаза, а уходила чуть не с рассветом, когда солнце только-только позолотит верхушки деревьев и пока никто не отметит мое скромное присутствие. Всего лишь немного горячей воды, капельку времени для сна, необходимость пополнить скудные припасы и все — пора обратно на дорогу. Денег у меня было крайне мало. Только-только, чтобы позволить себе эти редкие моменты передышки. Вот уж когда я порадовалась, что не тащу с собой лошадь, которую тоже надо мыть, кормить, поить, смотреть за копытами и платить за ее содержание на чужой конюшне. Лазать по чужим сумкам и кошелькам, чтобы слегка восполнить невеликий бюджет, я не осмеливалась — не хотела, чтобы возмущенные моей наглостью купцы по полгода потом вспоминали «дрянную девицу» с ловкими пальчиками. Входить по ночам в деревенские избы тоже было бесполезно — никакой поживы там не ожидалось, а значит, и время тратить не стоило. Поэтому я решила: нет, никакого больше риска. Если здорово приспичит, конечно, вернусь к родному ремеслу, но до тех пор — ни-ни. Чем лучше я замету следы, тем больше у меня шансов добраться до Пустошей живой и невредимой.
Пару раз я позволяла подвезти себя какому-нибудь разговорчивому селянину или сердобольному старику, решившему свезти в ближайший город налепленные горшки, добытые шкуры или не слишком качественную муку с ближайшей мельницы. Давала отдых ногам, заодно узнавала последние новости, старательно выведывала дорогу и думала. Очень много думала, потому что в первый раз попала в такой скверный переплет.
Мне не давали покоя настойчивые мысли о прошлом. О том, почему я вдруг оказалась в каком-то забытом богом селе — одна, не помнящая себя, но зато с весьма ценным амулетом и духом-хранителем в придачу. При том, что дух этот долгие годы упорно молчал, а потом вдруг объявился и с ходу взялся за мое воспитание. Но почему тогда, почему не раньше? Что ему помешало учить меня обращаться со своим странным даром с самых первых дней жизни? Почему очнулся от забвения лишь тогда, когда я стала девушкой и, более того, вдруг впервые ощутила свою новую силу? Впервые смогла себя изменить, а перед этим дико испугалась и страшно разозлилась? Почему, в конце концов, тот, кто снабдил меня столь ценным спутником, до сих пор так и не объявился в моей жизни? И это при том, что духи-хранители действительно были невероятной редкостью! А имели их даже из знатных богачей очень и очень немногие. Короли, пожалуй, да самые приближенные к ним особы. Например, Верховный Маг? Или главный казначей? Более того, я отлично знала, что сами маги, призывая такого охранника из Мира Теней, тратили огромное количество сил, безумно уставали, но и тогда, выложившись чуть ли не полностью, привязывали невидимого соглядатая всего лишь к какому-нибудь предмету. Ну, колечко там какое, или подвеска, оружие иногда использовали… разрушь его, и освобожденный дух с радостным воплем отправится обратно. Но чтобы привязать чужую, разумную сущность к живому человеку — я о таком прежде вообще не слышала. Особенно так, как это сделали с Румом, который нежданно-негаданно оказался заложником моего благополучия. И это значило лишь одно: кто-то здорово постарался обезопасить меня от чужого внимания. Кто-то очень могучий, владеющий магией сам или имеющий достаточно средств, чтобы оплатить эту несказанно дорогую услугу. Иными словами, НЕКТО, кто прекрасно знал о моих любопытных способностях и не желал их светить до поры до времени.