– Вот про это я и говорила, – признает Венди.
– Объявили общее голосование. Меня спасло от сожжения лишь то, что я монашка. Видимо, придется отплатить ему тем же.
Меня порадовало, что Кристиан проголосовал «против». Правда, его голос, как крепостного, не имел большого веса. Но это означает, что ему не хочется видеть меня мертвой, пусть и теоретически.
– Ты же понимаешь, что это лишь подзадорит его? – спрашивает Венди.
– Да, но твой брат мне по зубам. К тому же уверена, есть какой-то приз для тех школьников, кто продержится целую четверть. И я точно из их числа.
Теперь уже смеется Венди.
– Да, ну Такер тоже.
– Мне не верится, что ты делила с ним утробу.
– Иногда, мне и самой в это не верится, – улыбнувшись, говорит она. – Но Такер хороший парень. Просто слишком хорошо это скрывает.
Она смотрит в окно, ее щеки покраснели. Я обидела ее? Несмотря на все ее шутливые высказывания, какой у нее горе-брат, Венди беспокоится о нем? Думаю, мне понятны ее чувства. Я могу издеваться над Джеффри сколько угодно, но стоит кому-то сказать что-то обидное о нем, как они познают силу моего гнева.
– Так стоит остановиться на Элвисе? У меня заканчиваются варианты.
– Конечно. – Она прислоняется к стене и закидывает руки за голову, словно разговор утомил ее. – Всем на это наплевать.
– Да, но ты живешь здесь уже целую вечность, – напоминаю я. – Ты одна из них. А у меня такое чувство, что стоит мне сделать хоть один неверный шаг, как в мою сторону тут же двинется разъяренная толпа.
– Да ладно тебе. Ты тоже станешь одной из нас. Я же приняла тебя в свой круг.
Это так. Две прошедшие недели я обедала за столом Невидимок.
За это время я выделила для себя два основных лагеря в Старшей школе Джексон-Хоул. Богачи – красивые школьники, которые сорят деньгами, а их родители владеют ресторанами, художественными галереями и отелями. И намного менее заметные и менее выделяющиеся Бедняки – это дети, чьи родители работают на богатых жителей Джексон-Хоула. Чтобы увидеть, чем они отличаются, достаточно взглянуть на Кей с ее безупречными прической и французским маникюром и на Венди, которая хоть и хорошенькая, это бесспорно, но обычно заплетает свои выгоревшие на солнце волосы в простую косу, а ее коротко стриженные ногти давно не покрывались лаком.
Так где мое место?
Я быстро поняла, что такой большой дом с видом на горы, как у нас, подразумевает наличие больших денег, о которых мама никогда не говорила в Калифорнии. Похоже, мы в них не нуждаемся. Но нас с Джеффри воспитывали так, что мы даже не догадывались об этом. Мама жила во времена Великой депрессии, и может, именно поэтому настаивала, чтобы мы с братом каждую неделю откладывали часть карманных денег и съедали все, что лежало на тарелке. Она штопала нам носки и одежду, а зимой экономила на тепле, потому что мы всегда могли надеть еще один свитер.
– Да, ты приняла меня, но я все еще не понимаю почему, – говорю я. – Думаю, ты просто чудачка. Или пытаешься приобщить меня к своей тайной лошадиной религии.
– Черт, как ты догадалась? – театрально вздыхает она. – Ты сорвала все мои коварные планы.
– Я так и знала!
Мне нравится Венди. Она чудаковатая, добрая и просто хороший человек. И она спасла меня от ярлыка «уродина» или «одиночка», а также от тоски по друзьям в Калифорнии. Когда я звоню им, то кажется, что у нас больше нет тем для разговоров, ведь мне теперь неизвестно, что там происходит. Очевидно, они продолжают жить дальше.
Но на самом деле не так важно, из какого я лагеря. Моя настоящая проблема не в том, богатая я или бедная, а в том, что большинство учеников в Старшей школе Джексон-Хоул знают друг друга с детского сада. Они сформировали свои круги общения много лет назад. И несмотря на то что мне привычнее держаться в тени, Кристиан – один из Богачей, а значит, и мне нужно присоединиться к ним. Но мне мешают препятствия. Огромные и явные препятствия. Первое – ланч. Все популярные школьники обычно отправлялись в город. Что неудивительно. Если у вас есть деньги и машина, стали бы вы торчать в столовой и есть жареные куриные стейки? Думаю, нет. У меня есть деньги и машина, но в первую неделю учебы меня развернуло на сто восемьдесят градусов на обледенелой дороге по пути в школу. Джеффри сказал, что это понравилось ему больше, чем поездка на любом из аттракционов. Но с тех пор мы ездим на автобусе, а значит, я не могу отправиться в город на обед, если кто-нибудь не подвезет меня. Вот только очереди из желающих что-то не видно. И тут мы подходим ко второму препятствию: я слишком застенчива, по крайней мере с людьми, которые не обращают на меня особого внимания. В Калифорнии я этого не замечала. Да этого и не требовалось в моей старой школе. Мои друзья сами тянулись ко мне. А здесь все совершенно по-другому, но думаю, тут еще влияет и препятствие под номером три: Кей Паттерсон. Трудно завести друзей, когда самая популярная девочка в школе смотрит на тебя исподлобья.
На следующее утро Джеффри зашел на кухню в футболке с надписью: «Если бы идиоты могли летать, то это место выглядело бы как аэропорт». Уверена, все в школе посчитают это смешным и ни капли не обидятся, потому что мой брат им нравится. У него все так просто.
– Привет, не хочешь сегодня сесть за руль? – спрашивает он. – Я не хочу тащиться до автобусной остановки. Слишком холодно.
– Решил умереть сегодня?
– Конечно. Люблю рисковать. Это помогает держаться в тонусе.
Я кидаю в него бейгл[18], но он ловит его в воздухе. Я перевожу взгляд на закрытую дверь маминого кабинета. А на его лице появляется полная надежды улыбка.
– Ладно, – отвечаю я. – Пойду разогрею машину.
– Видишь, – говорит он, пока мы медленно едем в школу. – Ты прекрасно справляешься с ездой по снегу. Уверен, скоро ты станешь профессионалом.
Его любезность кажется мне подозрительной.
– Так, что случилось? – спрашиваю я. – Что ты натворил?
– Я попал в команду по спортивной борьбе.
– И как ты это провернул, если отбор проводили в ноябре?
Он пожимает плечами, будто в этом не было ничего особенного.
– Я бросил вызов самому лучшему борцу в команде. И выиграл. А это маленькая школа. Им нужны соперники.
– Мама знает?
– Я сказал ей, что попал в команду. Она, конечно, не обрадовалась. Но она же не может нам запретить ходить в секции, верно? Я устал от этого дерьма: «Нам нужно залечь на дно, а то вдруг кто-то узнает, что мы отличаемся от всех». Даже если я выиграю бой, вряд ли кто-то скажет: «Ой, что это за парень, он действительно хороший боец, должно быть, он – ангел».
– Это точно, – неуверенно соглашаюсь я.
Но мама не из тех, кто устанавливает правила без причины. Уверена, существует объяснение для ее осторожности.
– Но дело в том, что мне теперь придется ездить на некоторые тренировки, – говорит он, неловко ерзая на сиденье. – Ну, если честно, то на все.
На минуту в машине повисает тишина, которую нарушает лишь жужжание печки, которая дует нам в ноги.
– Когда? – наконец спрашиваю я.
И мысленно готовлюсь к плохим новостям.
– В половину шестого утра.
– Ха.
– Да ладно тебе.
– Пусть тебя возит мама.
– Она сказала, что если я так хочу ходить на тренировки команды по спортивной борьбе, то должен сам решить эту проблему. Взять ответственность на себя.
– Ну, удачи, – смеюсь я.
– Пожалуйста. Это всего на несколько недель. А затем моему приятелю Даррину исполнится шестнадцать, и он сможет забирать меня.
– Уверена, маме это понравится.
– Брось, Клара. Ты у меня в долгу, – тихо говорит он.
И это действительно так. Ведь из-за меня его жизнь перевернулась с ног на голову.
Хотя по нему не скажешь, что он страдает.
– Я тебе ничего не должна, – говорю я. – Но… так уж и быть. Только это на шесть недель, а потом ищи себе кого-то другого в качестве шофера.
Джеффри выглядит по-настоящему счастливым. Возможно, мы с ним вновь станем общаться, как раньше. Разве не это называется «искуплением»? Шесть недель ранних подъемов не такая уж большая цена за то, чтобы он перестал ненавидеть меня.
– Но есть одно условие, – говорю я.
– Какое?
Я загружаю диск Келли Кларксон.
– Мы будем слушать музыку.
Венди надела футболку с надписью: «ЛОШАДЬ СЪЕЛА МОЕ ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ».
– Ты восхитительна, – шепчу я, пока мы усаживаемся за наши места на уроке углубленного изучения английского языка.
Парень, который ей нравится, Джейсон Ловетт, смотрит в нашу сторону с другого конца класса.
– Не оглядывайся, но твой прекрасный принц пялится на тебя.
– Заткнись.
– Надеюсь, он умеет ездить верхом, раз уж вы решили отправиться навстречу закату.
Раздается звонок, и мистер Фиббс тут же заходит в класс.
– Десять дополнительных баллов тому, кто первым сможет сказать, из какой книги цитата на моей футболке, – объявляет он.
А затем выпрямляется и расправляет плечи, чтобы мы смогли прочитать слова, написанные у него на груди. Все тут же наклоняются вперед и, прищурившись, читают крошечную надпись: «ЕСЛИ НАУКА ЧЕМУ-ТО И УЧИТ, ТО ЛИШЬ ТОМУ, ЧТОБЫ ПРИНИМАТЬ СВОИ НЕУДАЧИ И ПОБЕДЫ С МОЛЧАЛИВЫМ ДОСТОИНСТВОМ И ИЗЯЩЕСТВОМ».
Это просто. Мы закончили читать эту книгу на прошлой неделе. Я оглядываюсь по сторонам, но никто не поднимает руку. Венди старательно отводит глаза, чтобы мистер Фиббс не спросил ее. А Джейсон Ловетт старательно пытается поймать взгляд возлюбленной. Анджела Зербино, которая обычно раньше всех дает правильный ответ, что-то строчит в блокноте. Вероятно, сочиняет какую-то запутанную и бесподобную поэму о несправедливости жизни. Кто-то сморкается. Какая-то девушка барабанит ногтями по столу. И все молчат.
– Ну, хоть кто-нибудь? – удрученно спрашивает учитель.
Вероятно, ему пришлось постараться, чтобы напечатать эту цитату на футболке, но никто из его учеников не понял, что он взял ее из книги, которую они только закончили читать.
К черту все. Я поднимаю руку.
– Мисс Гарднер, – оживляется мистер Фиббс.
– Это из «Франкенштейна», верно? Ирония в том, что доктор Франкенштейн говорит это как раз перед тем, как задушить монстра, которого создал. Думаю, в этом много достоинства.
– Да, это очень иронично, – усмехается учитель.
Он отмечает у себя мои десять дополнительных баллов. А я стараюсь выглядеть обрадованной этому.
Венди кладет мне записку на стол. Улучив момент, я осторожно разворачиваю ее.
«Заучка. Угадай, кого сегодня нет на уроке?» – написала она. И пририсовала смайлик. Я вновь осматриваю класс. А потом понимаю, что никто не пытается прожечь дыру у меня в затылке.
На уроке нет Кей.
Я расплываюсь в улыбке. Сегодня будет прекрасный день.
– Я принесла тебе буклет о ветеринарной стажировке, о которой рассказывала, – говорит Венди, как только звенит звонок на обеденную перемену.
Она следует за мной, когда я вырываюсь в коридор и спешно спускаюсь по лестнице, чтобы положить учебники в шкафчик. Но ей приходится бежать, чтобы не отстать.
– Ого, ты что, умираешь с голоду? – рассмеявшись, спрашивает она, пока я пытаюсь быстро ввести код. – Сегодня в меню фрикадельки. Они и запеченный картофель – лучшее, что подают здесь за весь год.
– Что?
Я отвлеклась, вглядываясь в лица проходящих мимо школьников в поисках знакомых зеленых глаз.
– Так вот, стажировка проходит в Монтане. Это потрясающе, правда.
Вот он. Кристиан стоит у своего шкафчика, и Кей нигде не видно. Он надевает кофту – черную флисовую! – и хватает ключи. Дрожь волнения тут же простреливает мой живот.
– Я сегодня уеду в город, – хватая куртку, выпаливаю я.
Рот Венди вытягивается в удивленную «о».
– Ты приехала на машине?
– Да. Джеффри уговорил меня возить его на тренировки ближайшие несколько недель.
– Круто, – говорит она. – Мы можем сходить в кафе «У Бабба». Такер раньше там работал, поэтому мне всегда делают скидку. Там хорошо кормят, поверь мне. Подожди, я схожу за пальто.
Но Кристиан уже уходит. И у меня нет времени ждать.
– Вообще-то, Венди, мне нужно на прием к врачу, – неуверенно выдавливаю я, надеясь, что она не станет меня расспрашивать об этом.
– Ох, – выдыхает она.
Думаю, она не поверила мне.
– Да, и я не хочу опаздывать.
Кристиан почти у двери. Я закрываю шкафчик и поворачиваюсь к Венди, стараясь не смотреть ей в глаза. Я ужасная лгунья. Но сейчас нет времени на самобичевание. К тому же это касается моего предназначения.
– Увидимся после уроков, хорошо? Мне надо идти.
А затем я поворачиваюсь и практически бегу к выходу.
Я следую по пятам за серебристым «Аваланшем», стараясь, чтобы между нами всегда оставалась пара машин и Кристиан ничего не заподозрил. Он едет в пиццерию, расположенную в нескольких кварталах от школы. Припарковавшись, он вылезает из машины с парнем, который, если я не ошибаюсь, ходит со мной на английский.
Я раздумываю, как поступить. Наверное, лучше притвориться, что я случайно наткнулась на них.
– О, привет, – изображая удивление в зеркале заднего вида, бормочу я. – Вы тоже сюда ходите? Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
Он посмотрит на меня своими бездонными зелеными глазами и скажет «да» хрипловатым голосом, после чего подвинется, чтобы освободить мне место. А стоит мне усесться за стол, как я пойму, что сиденье все еще сохранило тепло его тела. И дело останется за малым – развязать себе язык и сказать что-то невероятно остроумное, чтобы он наконец увидел, какая я на самом деле.
Конечно, это не самый надежный план, но за такой короткий срок мне больше ничего не приходит в голову.
Пиццерия переполнена. Я обнаруживаю Кристиана в глубине зала в маленькой круглой кабинке с пятью другими людьми. Там точно нет места для меня, да и пройти случайно мимо не получится, а значит, все тут же разгадают мои намерения. Снова все сорвалось.
Я отыскиваю крошечный столик в углу, напротив игрового автомата. И сажусь так, чтобы оказаться спиной к Кристиану и его приятелям. Мне не хочется, чтобы они видели мое лицо, хотя я не сомневаюсь, что они с легкостью узнают мои безумные оранжевые волосы, если бросят на меня хотя бы беглый взгляд. Нужно срочно придумать новый план.
Пока я жду кого-нибудь, кто примет заказ, Кристиан и двое парней вскакивают из-за стола и несутся к игровому автомату, словно маленькие мальчики на перемене. И внезапно они оказываются у меня перед глазами, столпившись вокруг пинбольного автомата. Кристиан закидывает четвертаки. Я смотрю, как он наклоняется к аппарату, его четко очерченные брови сосредоточенно нахмурены, а руки быстро ударяют по кнопкам. Сегодня он надел темно-синюю футболку с длинными рукавами, на которой белыми буквами написано: «Какой у тебя знак?» А ниже нарисована белая полоса, на которой изображены черный ромб, синий квадрат и зеленый круг. Понятия не имею, что это означает.
– Ну ты чего, – стонут парни, как кучка сочувствующих пещерных людей, когда Кристиан, судя по всему, пропускает шарик мимо лапок не один или два, а целых три раза. Видимо, пинбол не его любимая игра.
– Чувак, что с тобой сегодня? – говорит парень, с которым мы ходим на английский. Вроде бы его зовут Шон, и он пугающе одержим сноубордом. – Ты проиграл, мужик. Где твои молниеносные рефлексы?
Кристиан не отвечает ему, а продолжает играть.
Но через минуту стонет и отворачивается от автомата.
– Просто куча мыслей в голове, – говорит он.
– Ага. Например, как приготовить куриный суп бедной малютке Кей, – дразнит другой парень.
Кристиан качает головой:
– Тебе это покажется смешным, но женщины любят суп. И даже больше, чем цветы. Поверь мне.
Я пытаюсь собраться с духом и подойти к ним. В Калифорнии все знали, что у меня прекрасно получается играть в пинбол. Я из тех цыпочек, которые невероятно круты в видеоиграх. Это намного лучше, чем подойти к его столу, как потерявшийся щенок. Вот он – мой шанс.