– Я еще не определилась, – отвечаю я.
– Я тоже! – радостно восклицает Эми.
И от этого нравится мне еще больше. Но тут случается катастрофа. Когда до следующего общежития остается несколько метров, Эми спотыкается и летит на тротуар, размахивая руками и ногами. Я старательно ограждаю ее от несущихся вперед первокурсников, а затем опускаюсь на тротуар рядом. Похоже, все плохо. Это можно сказать уже по тому, как побледнело ее лицо и с какой силой она сжимает лодыжку.
– Я оступилась, – стонет она. – Боже, как же глупо.
– Можешь встать? – спрашиваю я.
Она пытается опереться на ногу, и ее лицо становится еще белее. После чего Эми вновь приземляется на тротуар.
– Ну, судя по всему, нет, – заключаю я. – Никуда не уходи. Сейчас вернусь.
Я направляюсь к толпе в поисках того, кто хоть как‐нибудь сможет мне помочь, и, к счастью, замечаю неподалеку Пирса. Видимо, пришло время применить его навыки «медбрата в общежитии». Подбежав к нему, я стучу его по руке, чтобы привлечь внимание. А он при виде меня расплывается в улыбке.
– Веселишься? – кричит он.
– Мне нужна твоя помощь, – так же громко отвечаю я.
– Что?
Поняв, что пытаться перекричать толпу бесполезно, я хватаю его за руку и тащу к Эми, а затем показываю на лодыжку, которая уже начинает распухать. Пирс опускается на колени и несколько минут ощупывает ее ногу. Значит, у него есть начальная медицинская подготовка.
– Думаю, это растяжение связок, – объявляет он. – Я найду кого-нибудь, чтобы отвести тебя обратно в «Робл», где мы сможем приложить тебе лед. А утром придется отправиться в «Ваден» – студенческую клинику – и сделать рентген. Подожди немного, хорошо?
Он уходит в поисках более тихого места, чтобы позвонить друзьям. А через мгновение оркестр заканчивает свою песню и убегает дальше, уводя за собой толпу и позволяя мне наконец расслышать собственные мысли.
Эми начинает плакать.
– Очень больно? – опускаясь на землю рядом с ней, спрашиваю я.
– Нет, – всхлипывает она, вытирая нос рукавом толстовки. – Вернее, да, мне очень больно, но я плачу не из-за этого. А потому, что оказалась настолько глупой, что сунула ноги в шлепанцы, хотя нам сказали надеть кроссовки. Учеба только началась. Мы еще даже на занятия не ходили. А теперь придется прыгать на костылях, и все будут называть меня чудачкой, которая умудрилась подвернуть ногу.
– Никто не станет так о тебе думать. Серьезно, – успокаиваю я. – Уверена, ты не единственная, кто сегодня получит травму. Вся эта затея довольно безумная.
Она качает головой, отчего ее непослушные светлые локоны рассыпаются по плечам.
– Мне хотелось начать учебу совершенно по-другому, – выдыхает она дрожащими губами и закрывает лицо руками.
Я оглядываюсь по сторонам. Толпа убежала достаточно далеко, и теперь до нас доносятся лишь приглушенные крики. Пирс стоит у общежития спиной к нам, разговаривая по телефону. Вокруг темнота и никого нет.
Я осторожно опускаю руку на лодыжку Эми. Она тут же напрягается, словно даже такое легкое прикосновение причиняет ей боль, но не поднимает головы. Благодаря своей эмпатии я чувствую не только ее боль, но и самобичевание за то, что угробила свою репутацию, а вдобавок к этому физически ощущаю, как отрываются связки от ее кости. И сразу становится понятно, что это очень тяжелая травма. Возможно, она проходит на костылях весь семестр.
«Но я могу ей помочь», – думаю я.
Я уже исцеляла людей. Маму – после нападения Семъйязы. Такера – после нашей автомобильной аварии, когда мы возвращались с выпускного. Но тогда я призывала венец полностью, отчего волосы и кожа светились словно фонарь. Интересно, можно ли ограничить венец, например, призвать его только в руки, а затем воспользоваться силой так, чтобы этого никто не заметил?
Радуясь, что вокруг стало намного тише, я отбрасываю все мысли и концентрируюсь на правой руке. «Только в пальцах, – думаю я. – Мне нужно призвать венец только на кончики пальцев. Хотя бы раз». Я так сильно концентрируюсь, что с виска стекает капелька пота, падая на бетон. Через несколько мгновений на кончиках пальцев появляется тусклое сияние, которое с каждой секундой разгорается все сильнее. Я прижимаю руку к лодыжке Эми. А затем направляю к ней тоненькую струйку силы. Она не очень большая и вытекает медленно, но, надеюсь, даже эта малость поможет ей.
Эми всхлипывает в последний раз и успокаивается. Я отстраняюсь и перевожу взгляд на ее лицо. Трудно сказать, помогло ей мое вмешательство или нет.
Через несколько секунд к нам возвращается Пирс.
– Мне так и не удалось никого найти, кто мог бы увезти тебя в общежитие, – с извиняющимся видом говорит он. – Я собираюсь сбегать за своей машиной, но она припаркована на другой стороне кампуса, так что это займет некоторое время. Как ты себя чувствуешь?
– Мне получше, – признается она. – И нога болит чуть меньше.
Он снова опускается на колени рядом с ней, а затем ощупывает лодыжку.
– Если честно, она выглядит намного лучше, да и опухоль спала. Наверное, это все-таки простой вывих. Попробуй наступить на нее.
Эми встает и осторожно переносит вес на травмированную ногу. Мы с Пирсом наблюдаем, как она делает несколько неуверенных шагов, а затем поворачивается к нам.
– Сейчас и правда намного лучше, – объявляет она. – Боже, я что, раздула из мухи слона? – Она смеется, и в ее голосе слышится облегчение.
– Давай отведем тебя в твою комнату, – бормочу я. – Тебе все еще нужно приложить лед. Верно, Пирс?
– Абсолютно верно, – подтверждает он.
Мы подходим к Эми с двух сторон и медленно ведем ее обратно в общежитие.
– Спасибо, что помогла мне сегодня, – говорит Эми после того, как я помогаю ей устроиться на кровати с туго перемотанной ногой и мешком льда. – Не знаю, что бы я без тебя делала. Ты – моя спасительница.
– Не за что, – отвечаю я и расплываюсь в ликующей улыбке.
«Я действительно помогла ей», – думаю я, вернувшись в свою комнату. Солнце почти взошло, но Вань Чэнь еще не вернулась. Я ложусь на свою узкую двуспальную кровать и разглядываю разводы на потолке. Мне хочется спать, но в крови бушует адреналин от призыва венца на виду у всех. Но у меня получилось. «Я это сделала», – крутится в голове мысль. Я исцелила Эми. И внутри все сжимается от этого невероятного чувства. Словно я сделала нечто правильное.
А в голове возникает еще одна безумная идея.
– Я тут подумала и решила, что хочу перевестись на курсы начальной медицинской подготовки.
Доктор Дей, консультант по учебным вопросам в «Робл-Холле», поднимает глаза от компьютера. На ее лице не отражается чрезмерного удивления от того, что я минуту назад ворвалась к ней в кабинет и объявила, что собираюсь стать врачом. Она лишь кивает и просит подождать, пока загрузится мое расписание.
– Если ты планируешь получить начальную медицинскую подготовку, то тебе необходимо записаться не только на курс биологии или анатомии, но и на курс углубленного изучения химии, – говорит она. – Это обязательное условие для большинства других необходимых предметов, и если ты не пройдешь курс химии, то придется ждать до следующей осени, чтобы записаться на основные предметы.
– Хорошо, – соглашаюсь я. – Мне нравится химия. В прошлом году я даже выбрала углубленный курс химии в школе.
Она смотрит на меня поверх очков.
– Здесь все окажется намного сложнее, – предупреждает она. – Уроки проводятся три раза в неделю, вдобавок к ним дважды в неделю проводятся семинары под руководством помощника преподавателя, и плюс ко всему этому два часа в неделю необходимо проводить в лаборатории. Да и все дальнейшее обучение потребует много сил и времени. Ты готова к этому?
– Я справлюсь, – заверяю я, чувствуя, как по телу проносится дрожь возбуждения и странная уверенность в своем выборе.
В голове тут же вспыхивает воспоминание, насколько правильным казалось применить свою силу, чтобы излечить лодыжку Эми. Если я стану врачом, то буду общаться с людьми, которые больше всего нуждаются в помощи. И смогу помогать им. Смогу исцелять болячки этого мира.
Я улыбаюсь доктору Дэй, и она расплывается в ответной улыбке.
– Это то, чего мне очень хочется, – говорю я.
– Тогда ты на верном пути, – отвечает она. – Смело иди вперед.
Все по-разному восприняли новость, что я неожиданно решила получить начальную медицинскую подготовку. Вань Чэнь, которая заранее готовилась к поступлению и давно выбрала профессию, отреагировала так, словно я стала ее главной конкуренткой. Несколько дней она старательно делает вид, что меня не существует, поэтому практически не разговаривает со мной. А затем оказывается, что мы с ней вместе посещаем углубленный курс химии, в которой я очень сильна, и она тут же оттаивает. Я даже слышала, как она говорила своей матери на китайском языке, что живет с «очень умной и хорошей девушкой». И мне приходится приложить все усилия, чтобы не улыбнуться от этих слов.
Анджела пришла в восторг от моей идеи стать врачом, объявив:
– Это очень круто. На мой взгляд, мы должны использовать наш дар во благо, а не старательно делать вид, что мы простые смертные, когда дело не касается ангельских поручений. И если ты, слава богу, спокойно относишься к крови, гною и внутренностям – на что я совершенно не могу смотреть, – то не должна упускать такой возможности.
А вот Кристиану это показалось плохой идеей.
– Врачом? – переспрашивает он, когда я делюсь с ним своими планами. – Но почему?
Я рассказываю ему о пробежке с оркестром, об исцеленной лодыжке Эми и о своем последующем озарении, ожидая, что он впечатлится этой историей. Порадуется за меня. Приободрит. Но вместо этого он хмурится.
– Ты не рад, – замечаю я. – Что не так?
– Это слишком рискованно.
По его лицу видно, что он хочет сказать что-то еще, но мы стоим посреди тротуара перед книжным магазином кампуса, где случайно столкнулись, когда я выходила с охапкой поэтических сборников для гуманитарного класса, а также пятикилограммовым учебником «Химия: наука перемен», который и вызвал этот разговор.
«Тебя могут увидеть, когда ты призовешь венец», – раздается его голос у меня в голове.
«Не переживай. Я же не собираюсь ходить по улице и лечить всех встречных, – успокаиваю я. – Мне показалось, это отличная карьера, вот и все. В этом нет ничего особенного».
Хотя я это воспринимаю совершенно по-другому. Меня не покидает чувство, что у меня наконец появилось свое – не знаю, как еще сказать, – предназначение, которое не привязано к тому, что во мне течет ангельская кровь, но при этом использует ее преимущества. И это кажется мне правильным.
Он вздыхает.
«Я все понимаю, – говорит Кристиан. – И тоже хочу помогать людям. Но мы не должны привлекать к себе внимания, Клара. Тебе повезло, что девушка, которую ты исцелила, ничего не заметила. Как бы ты ей все объяснила? Что бы сделала, если бы она стала ходить по кампусу и рассказывать о твоих волшебных, светящихся руках?»
У меня нет ответа на этот вопрос.
«Но она ничего не заметила, – вздернув подбородок, защищаюсь я. – И я буду осторожна. Стану призывать венец, только когда удостоверюсь, что этого никто не увидит. А в остальных случаях стану назначать лечение и медицинские препараты. Я хочу стать врачом, потому что умею исцелять людей. Так почему мне нельзя использовать свой дар?»
Мы еще несколько минут мысленно спорим друг с другом, стоя посреди тротуара, пока не понимаем, что все равно останемся при своих мнениях.
– Мне пора идти, – наконец говорю я, стараясь сдержать обиду. – Еще нужно решить пару задач по квантовой механике. Надеюсь, ее ты не считаешь опасной для меня?
– Клара… – начинает Кристиан. – Я рад, что ты определилась с профессией, но…
«Один промах может загубить все, – мысленно продолжает он. – Стоит хоть раз тебя увидеть не тому человеку, как они поймут, кто ты такая, и придут за тобой».
Я качаю головой.
«Я не стану всю жизнь трястись от страха из-за Чернокрылых монстров. Мне хочется жить нормальной жизнью, Кристиан. Не думай, что я стану призывать венец при каждом удобном случае, но и не стану сидеть и ждать, пока появится новое видение, указывающее, что мне делать».
При слове «видение» его вновь охватывает беспокойство, и я вспоминаю, что он обещал мне что-то рассказать. Но сейчас мне ничего не хочется слушать. Я слишком обижена на него.
Я перекладываю тяжеленную стопку книг в другую руку.
– Мне пора бежать. Еще увидимся.
– Хорошо, – выдавливает он. – До встречи.
Но по дороге в общежитие меня не покидает чувство, будто надо мной зависла черная туча.
И, как бы я ни уверяла всех, что не желаю бояться, на самом деле мне всегда приходится от чего-то убегать.
3
Белая ограда
В этот раз в темноте я оказалась не одна. Позади меня слышится дыхание другого человека.
Мне все еще не удается что-то увидеть или определить, где мы находимся, хотя я уже сотни раз оказывалась в этом видении. Вокруг царит полнейшая темнота. Я стараюсь не шуметь, не двигаться и даже не дышать, поэтому трудно определить, что это за место. Скошенный, застеленный ковром пол. В воздухе витает запах опилок и свежей краски, а еще намек на мужской аромат, наподобие дезодоранта или лосьона после бритья. А теперь еще и чье-то дыхание. Причем очень близко. Стоит мне повернуться и вытянуть руку, как я дотронусь до него.
Над головой раздаются тяжелые и гулкие шаги, словно что-то спускается по деревянной лестнице. Все мышцы напрягаются. Нас обнаружат, понимаю я. Мне сотни раз являлось это в видениях. То, что произойдет прямо сейчас. Мне хочется покончить с этим, призвать венец. Но я сдерживаюсь в надежде оттянуть этот миг. Во мне все еще жива надежда.
За спиной раздается какой-то странный, пронзительный звук, что-то среднее между кошачьим воем и птичьим криком. Я поворачиваюсь на него.
И на мгновение повисает тишина.
А затем меня ослепляет вспышка света. Я непроизвольно отшатываюсь назад.
– Клара, ложись! – кричит кто-то, и, несмотря на безумие происходящего, я мгновенно понимаю, кто находится со мной рядом, потому что узнаю этот голос где угодно.
А затем не задумываясь я прыгаю вперед, потому что какая-то часть меня не сомневается, что мне нужно бежать отсюда.
Меня будит солнечный луч, подающий на лицо. И мне требуется несколько секунд, чтобы осознать, что я нахожусь в своей комнате в общежитии «Робл-Холл». Солнце уже встало, и вдалеке виднеются колокола мемориальной церкви. Воздух наполнен ароматом стирального порошка и карандашного грифеля. Я прожила в Стэнфорде уже больше недели, но все еще не воспринимаю эту комнату домом.
Ноги запутаны в простыне. Видимо, я действительно пыталась убежать. С минуту я просто лежу в кровати, делая глубоки вдохи, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце.
Кристиан тоже там. В видении. Рядом со мной.
«И почему меня это удивляет? – продолжая дуться на него, думаю я. – Он присутствовал во всех моих видениях, так почему это должно было стать исключением?»
На самом деле это даже немного успокаивает.
Я сажусь и смотрю на Вань Чэнь. Она, еле слышно посапывая, спит на своей кровати, установленной у другой стены. Выпутавшись из простыней и стараясь не шуметь, я натягиваю джинсы и толстовку, а затем собираю волосы в конский хвост.
Когда я выхожу на улицу, то замечаю на фонарном столбе возле общежития большую птицу. Ее темная фигура четко выделается на фоне серого неба, освещенного первыми лучами солнца. Она поворачивает голову и смотрит на меня. Я останавливаюсь.
У меня никогда не складывались отношения с птицами. Еще до того, как мама рассказала мне об ангельской крови, я заметила, что птицы замолкают при моем приближении, а иногда они даже кружили вокруг меня, но стремясь не атаковать, а скорее рассмотреть поближе. Думаю, из-за того, что у меня есть крылья и перья, хоть они и скрыты от глаз большую часть времени, я и привлекаю внимание других крылатых существ.