И, надеюсь, она бы сказала мне:
– Пора побороть свой страх, Клара. Опасность всегда окружает нас. Но ты должна научиться жить с этим.
Я блокирую телефон и кладу его на стол.
«Я не стану идти у тебя на поводу, – мысленно обращаюсь я к птице, хоть ее и нет рядом. – Не стану тебя бояться. Тебе не прогнать меня отсюда».
5
Я очень хочу чизбургер
Дни проносятся мимо, и вот октябрь сменяется ноябрем. Я невольно заразилась «Стэнфордским утиным синдромом», который выражается в том, что за поверхностной невозмутимостью, с которой утки плавают на пруду, а студенты ходят по кампусу, скрывается яростное дрыганье лапами, ну или в нашем случае – попытки стать лучшими среди одногруппников.
У меня пять-шесть занятий пять дней в неделю, и каждое из них длится два академических часа. Так что, если посчитать, моя нагрузка равняется как минимум семидесяти пяти часам в неделю. И если добавить к этому время на сон, еду, душ и периодически появляющиеся видения о том, как мы с Кристианом прячемся в темной комнате, то у меня остается лишь двадцать часов в неделю на то, чтобы сходить на какую-нибудь вечеринку с девчонками из «Робл», или утром в субботу попить кофе с Кристианом, или перекусить с Вань Чэнь, или сходить в кино, или прогуляться на пляж, или поучиться играть в гольф и покидать фрисби в парке «Овал». Время от времени мне звонит Джеффри, что очень радует меня, а раз в неделю мы завтракаем в кафе, куда мама водила нас в детстве.
Так что времени подумать о чем-то, кроме учебы, практически нет. И меня это вполне устраивает.
Правда, ворон все так же появляется на территории кампуса, но я стараюсь игнорировать его. А так как все еще ничего не произошло, я продолжаю уверять себя, что, если не поддаваться страху, ничего не случится. Так что мне уже не важно, Семъйяза это или нет. Я стараюсь вести себя так, будто все в порядке.
Но в один из дней, когда мы с Вань Чэнь выходим после урока химии на улицу, кто-то окликает меня по имени. Я оборачиваюсь и вижу на лужайке высокого блондина в классическом коричневом костюме и черной фетровой шляпе как минимум шестьдесят пятого года. И сразу же понимаю, что это ангел.
А еще – мой папа.
– Ох, привет, – неуверенно говорю я.
Он не объявлялся и не присылал сообщений с тех пор, как мама умерла. А сейчас стоит передо мной. Словно только что вышел со съемочной площадки сериала «Безумцы». А в руках он удерживает симпатичный серебристо-голубой велосипед фирмы «Швинн». Прислонив его к ближайшей стене, папа устремляется к нам с Вань Чэнь.
– Ну… – начинаю я, но быстро беру себя в руки. – Вань Чэнь, это мой отец – Михаил. Папа, это моя соседка по комнате Вань Чэнь.
– Рад познакомиться, – громко приветствует ее папа.
Лицо Вань Чэнь зеленеет, поэтому она что-то бормочет о следующем занятии и быстро уходит.
Папа всегда так действует на людей.
А вот меня при встрече с ним охватывает счастье, которое отражает его внутренний мир, его связь с небесами и его собственное счастье. Но я стараюсь оградиться от него, потому что не очень люблю ощущать чужие эмоции, даже радостные.
– Ты приехал сюда на велосипеде? – спрашиваю я.
Он смеется.
– Нет. Он для тебя. Подарок на день рождения.
Это удивляет меня. И не потому, что мой день рождения был в июне, а сейчас ноябрь. Просто мне трудно припомнить, чтобы папа дарил мне подарок лично. Обычно я получала по почте что-нибудь сумасбродное: открытку, набитую деньгами, дорогой медальон, билеты на концерт. Деньги на машину. Это все, конечно, радовало меня. Но мне всегда казалось, что он таким образом пытается откупиться. Как-то компенсировать то, что он бросил нас.
Папа хмурится, и это выражение кажется неестественным на его лице.
– Все подарки присылала мама, – признается он. – Она всегда знала, чего ты хочешь. И велосипед тоже выбрала она. Сказала, он тебе понадобится.
Я пристально смотрю ему в глаза.
– То есть мне следовало благодарить за них маму?
Он кивает с таким виноватым видом, будто только что признался, что обманом получил звание «Лучший отец».
Отлично. Я получала подарки от мамы, думая, что их присылает папа. Как же все запутано.
– Слушай, а у тебя вообще есть день рождения? – спрашиваю я, так и не придумав ничего другого. – Я всегда считала, что ты родился одиннадцатого июля.
Папа улыбается:
– Это был первый день, который я полностью провел с твоей мамой. Одиннадцатое июля тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.
– О. Так, значит, тебе всего двадцать три года.
«Они так похожи с Джеффри», – думаю я, глядя на его лицо. Те же серебристые глаза, одинаковый цвет волос и золотистый оттенок кожи. Только разница в том, что папа старше этого места и обладает поистине нерушимым спокойствием, а Джеффри шестнадцать и он бунтует против всего мира. И «занимается своими делами», что бы это ни значило.
– Ты видела Джеффри? – спрашивает папа.
– Читать чужие мысли невежливо. Но да. Он приходил ко мне. И звонил пару раз, по большей части для того, чтобы я не отправилась на его поиски. Он живет где-то неподалеку. Мы завтра встречаемся с ним в кафе «У Джоанны». Единственный способ заставить его провести со мной время – заманить бесплатной едой. Но, главное, это работает. – И тут у меня возникает блестящая идея. – Ты должен пойти с нами.
– Он не захочет со мной разговаривать, – не раздумывая, выпаливает папа.
– Ну и что? Он же подросток. А ты его отец, – говорю я.
А затем мысленно добавляю: «И должен заставить его вернуться домой».
Папа качает головой:
– Я не могу ему помочь, Клара. Я просмотрел все возможные варианты будущего, и Джеффри никогда не слушается меня. И, если честно, мое вмешательство все только ухудшает. – Он прочищает горло. – Но я пришел не только ради подарка. Мне поручили тренировать тебя.
Сердце начинает колотиться в груди.
– Тренировать меня? Для чего?
На его челюсти играют желваки, пока он обдумывает ответ.
– Не знаю, известно ли тебе это, но я солдат.
На мой взгляд, это слишком скромное определение для предводителя божьей армии, но не буду придираться.
– Да, я слышала об этом.
– И специализируюсь на владении мечом.
– Владение мечом? – переспрашиваю я, и мой голос невольно срывается на крик, отчего на нас начинают коситься прохожие. – Ты собираешь научить меня сражаться с мечом? – понизив голос, спрашиваю я. – То есть… пылающим мечом?
«Но ведь он появляется в видении Кристиана, – думаю я. – Не в моем. Не я сражаюсь им».
Папа качает головой:
– Люди часто принимают его за пылающий меч, но на самом деле этот меч соткан из сияния венца. Меч света.
Мне с трудом верится в услышанное.
– Меч света? Но почему я?
– Это часть плана, – поколебавшись, признается он.
– Понятно. То есть существует какой-то божественный план, в котором мне определена роль?
– Да.
– А у тебя есть копия этого плана, чтобы взглянуть на нее? Хотя бы одним глазком?
Уголок его рта приподнимается в улыбке.
– Он еще не закончен. Так ты готова приступить? – спрашивает папа.
– Что, прямо сейчас? – удивляюсь я.
– Нет времени лучше, чем настоящее, – говорит он, и, уверена, эти слова кажутся ему отличной шуткой.
Он подходит, чтобы взять у меня велосипед, и мы медленно шагаем в сторону «Робл».
– Кстати, как дела в университете? – спрашивает он, как любой другой заботливый отец.
– Хорошо.
– А у твоей подруги?
Мне кажется странным, что он спрашивает о моих подругах.
– Ну… у какой?
– Анджела, – уточняет папа. – Ведь это из-за нее вы поехали в Стэнфорд, верно?
– Ох. Да. Кажется, у Анджелы все хорошо.
По правде говоря, в последний раз мы с ней тусовались, когда она позвала меня в Мемориальную церковь. Я звонила ей на прошлых выходных, чтобы пригласить на новый ужастик, который вышел в преддверии Хэллоуина, но она меня отшила. Сказала, что занята. Также она отказалась сходить на вечеринку или поэтические чтения, куда я звала ее в надежде отвлечь от учебы. И даже на курсе гуманитарных наук она вела себя крайне тихо и постоянно витала в облаках.
На самом деле в последнее время я чаще встречаюсь с ее соседками по комнате, чем с самой Анджелой. С Робин мы вместе ходим на занятия по истории искусств по понедельникам и средам, а после пьем кофе. А с Эми мы завтракаем вместе, без умолку болтая о всякой чепухе. И от них я узнаю, что Анджела либо пропадает в церкви, либо сидит в комнате, приклеившись к ноутбуку, или читая устрашающие на вид книги, или строча что-то в своем блокноте. К тому же она почти не вылезает из своего спортивного костюма и иногда даже забывает про душ. Судя по всему, она напряжена больше, чем обычно. Думаю, так на нее влияет предназначение и ее одержимость цифрой семь, парнем в сером костюме и всеми остальными подсказками из видений.
– Мне всегда нравилась Анджела, – говорит папа, что несказанно меня удивляет, ведь они виделись всего лишь раз. – Она очень страстно желает поступать правильно. Так что тебе следует присматривать за ней.
Я тут же делаю мысленную пометку позвонить подруге, как только выдастся свободная минутка. И понимаю, что мы уже добрались до «Робл». Папа останавливается и смотрит на увитое плющом здание общежития, пока я пристегиваю велосипед к стойке.
– Хочешь посмотреть, где я живу? – ощущая непонятную неловкость, спрашиваю я.
– Может, чуть позже, – отвечает он. – Сейчас лучше найти место, где нас никто не потревожит.
Мне не приходит в голову ничего лучше, чем подвал общежития, где есть комната без окон. В основном студенты используют ее, чтобы поговорить по телефону, не мешая своим соседям.
– Ну, это лучший вариант из всех, что мне удалось вспомнить, – ведя папу вниз, объясняю я.
А затем отпираю дверь и придерживаю ее, чтобы он мог осмотреться.
– Отличный вариант, – заходя внутрь, говорит он.
И в этот момент меня охватывает нервозность.
– Может, стоит размяться?
Голос отдается странным эхом от пустых стен маленькой, вызывающей клаустрофобию комнаты. Здесь пахнет грязными носками, прокисшим молоком и старым одеколоном.
– Для начала нужно решить, где бы ты хотела тренироваться, – говорит он.
– Разве не здесь? – обводя рукой комнату, интересуюсь я.
– Это отправная точка, – объясняет он. – Но лишь тебе решать, куда мы перенесемся.
– Что ж, и какие есть варианты?
– Можешь выбрать любое место в мире, – отвечает он.
– Даже пустыню Сахара, Тадж-Махал или Эйфелеву башню?
– Думаю, мы устроим настоящее шоу, решив попрактиковаться во владении мечом на вершине Эйфелевой башни. Но решать тебе, – ухмыляется он, а затем вновь становится серьезным. – Выбери то место, где будешь чувствовать себя спокойно и сможешь расслабиться.
Ну, это проще простого. Мне даже не требуется время на обдумывание.
– Хорошо. Перенеси меня домой. В Джексон.
– Значит, в Джексон. – Папа встает прямо передо мной. – А теперь приступим к перемещению.
– А что происходит во время перемещения? – спрашиваю я.
– Ну… – Он подыскивает слова. – Это искривление времени и пространства, позволяющее перемещаться из одного места в другое, – объясняет он и, выдержав драматичную паузу добавляет: – Первый шаг – венец.
Я замираю в ожидании, но ничего не происходит, поэтому поднимаю глаза на папу. А он кивает мне, словно ждет, что я сделаю все сама.
– Ты хочешь, чтобы я перенесла нас?
– Ты ведь уже делала это раньше, не так ли? Вернула маму из ада.
– Да, но тогда я не осознавала, что делаю.
– Кирпичик за кирпичиком, дорогая, – говорит он.
Я сглатываю.
– На мой взгляд, ты предлагаешь мне построить Рим. Может, стоит начать с чего-то попроще?
Я закрываю глаза и пытаюсь прочувствовать момент, перестать думать и воспринимать окружающее. Прислушиваюсь к собственному дыханию, чтобы достигнуть того спокойствия, благодаря которому смогу дотянуться до частички света, которая прячется глубоко внутри.
– Хорошо, – бормочет папа.
Я открываю глаза и вижу золотистое сияние, окружившее нас.
– В этом состоянии ты можешь заполучить все, что захочешь. Нужно только научиться просить.
– Все, что угодно? – скептично переспрашиваю я.
– Если попросишь и поверишь в это, то да. Что угодно.
– То есть если я захочу чизбургер…
Папа смеется, и звук эхом отражается от стен, напоминая колокольный звон. В сиянии венца его глаза похожи на расплавленное серебро, а волосы сияют.
– Знаешь, у меня бывали и более странные просьбы.
Он вытягивает руку, и на ладони появляется нечто золотисто-коричневого цвета. Это хлеб, только легче, понимаю я, взяв его в руку.
– Что это? – спрашиваю я.
Потому что это точно не чизбургер.
– Попробуй.
С секунду поколебавшись, я решаюсь откусить кусочек. И это оказывается вкуснейший круассан, который практически тает во рту, оставляя после себя легкий привкус меда. Я быстро съедаю все до последней крошки, чувствуя себя полностью удовлетворенной. Ну, не полностью, конечно. Но довольной точно.
– Потрясающе, – выдыхаю я, борясь с желанием облизать пальцы. – И ты можешь сотворить его из воздуха в любой момент?
– Я просто прошу, и он появляется у меня в руках, – говорит он. – А теперь сосредоточься. О чем мы говорили?
– Ты сказал, что, призвав венец, можно заполучить все, что захочешь.
– Верно. Благодаря этому человек переносится с земли на небеса, а я переношусь из одного места и времени в другое.
Это привлекает мое внимание.
– То есть ты научишь меня перемещаться во времени?
Было бы прикольно заполучить лишний час, чтобы получше подготовиться к экзаменам или выяснить, кто выиграет матч Стэнфорд-Беркли, еще до того, как он начнется. Или оказаться рядом с мамой. В прошлом. От этой мысли к горлу подступает комок.
– Нет, – нахмурившись, рушит мои надежды папа.
– Ох, – разочарованно вздыхаю я. – Это не входит в план, да?
Он кладет руку мне на плечо и слегка сжимает его.
– Ты еще повстречаешься с мамой, Клара.
– Когда? – спрашиваю я внезапно охрипшим голосом. – После смерти?
– Когда это тебе потребуется больше всего, – как всегда многозначительно, говорит папа.
Я прочищаю горло.
– Так, значит, сейчас я могу перенестись туда, куда захочу?
Он берет мои руки в свои и смотрит мне в глаза.
– Да. Можешь.
– Это может пригодиться, если я буду опаздывать на занятия.
– Клара. – Видимо, время для шуток прошло. – Перемещение – жизненно важное умение. И оно не такое уж и сложное, как тебе кажется, – успокаивает он. – Все живое в мире связано. И в основе всего лежит венец.
Уверена, сейчас он заговорит о силе.
– В каждом уголке мира хранится его частичка. Как подпись на картине. Поэтому, чтобы перенестись куда-то, тебе нужно лишь слиться с этой энергией.
– Призвать венец. Слиться с ним.
– А теперь подумай о месте, где хочешь оказаться. Но не о том, где оно расположено на карте, а о том, что там находится.
– Например… о большой осине, растущей во дворе дома в Джексоне?
– Отличный пример, – хвалит он. – Потянись к этому дереву, к силе, которую оно получает от солнца, к корням, которые разрастаются под землей в поисках воды, к его листьям.
Меня так гипнотизирует его голос, что я закрываю глаза и вижу перед собой любимую осину, листья которой уже покраснели и начинают опадать. Как холодный ветер шевелит ветви, перешептываясь с листвой. И все представляется настолько ясно, что мне становится холодно, а по телу расползаются мурашки.
– Ты не просто представила это, – говорит папа. – Ты перенесла нас сюда.
Я открываю глаза и с трудом втягиваю воздух. Мы стоим под осиной в Джексоне.
Папа отпускает мои руки.
– Ты молодец.
– Это сделала я? Не ты?
– Именно ты.
– Так… легко.
Я все еще не могу прийти в себя от того, что смогла перенестись через тысячу километров, в буквальном смысле просто моргнув.
– Ты очень сильна, Клара, – говорит папа. – Даже для Триплара. Но самое удивительное, что твое слияние с венцом оказалось сильным и прочным.