То, что я сумел остановиться, было не моей заслугой. Просто очень своевременно и очень назойливо зазвучал сигнал вызова, ведущий обратный отсчёт до момента выхода из гипера, и я сумел сбежать, боясь посмотреть ей в глаза.
Если раньше я думал, что хуже уже быть не может, то теперь… Жизнь решила открыть мне новую ступень мучения.
Варвара не сердилась. Не обижалась, не испытывала ко мне презрения и ненависти; может, просто не поняла, что именно произошло, или пропустила мои слова мимо ушей. Но я ощущал только её любопытство, удивление, смущение и удовольствие. И проклинал миг своего рождения.
Надежда у меня была одна: Совет наверняка посчитает моё состояние и отношение к Заложнице достаточным аргументом, чтобы передать её под опеку другому, более достойному. Потому что иначе сохранить Честь я мог только в смерти.
К высадке я тщательно готовился. Долго стоял под ледяной водой, понимая, что эффект будет очень кратковременным; но человеку свойственно надеяться на лучшее. Дальше я особенно благодарил того, кто создал эти ритуальные одежды, в которых надлежало явиться перед Советом Старейшин, и которые были способны скрыть все физические проявления моего состояния. Из дальнего ящика извлёк плотные перчатки, которые не надевал уже много лет. В процессе церемонии я должен был подавать Заложнице руку, и если бы этой руке было обязательно быть свободной от одежды, мне проще было прямо сейчас Ладонью Чести вспороть себе горло.
Арат, который должен был сопровождать меня к старейшинам, перчатки заметил и насторожился.
— Что это значит? — вполголоса поинтересовался он, пока мы в ожидании последних членов команды и Заложницы Чести стояли в тамбуре перед шлюзом.
— Потом расскажу, — поморщился я. Добавив мысленно «если доживу».
Варвара к облегчению всей команды оделась скромнее, чем ходила обычно. Судя по эмоциональному фону, она наконец-то сообразила, что доставляла им своим видом неудобства. Мне же… мне уже было без разницы, что на ней было надето. Я видел её перед собой почти обнажённой, с припухшими от поцелуя губами, с затуманенным взглядом. Даже тогда, когда вообще не смотрел в её сторону.
Можно с гордостью заявить, что держался я отлично. Даже Арат, знавший меня многие годы и по перчаткам заподозривший неладное, заметно успокоился.
Авиетку подали прямо к трапу, на космодром, в сопровождении почётного эскорта из десятка аэробайков. Любопытство и волнение, к счастью, полностью захватили мою подопечную, и я мог вздохнуть хоть немного спокойней. Но всё равно дорога до Дворца Совета мне не запомнилась, как и последующий путь до Свода Чести.
Я делал всё машинально. Ритуал этот я проходил уже не первый раз, он глубоко въелся в подкорку, и совершенно не требовал участия разума. Я говорил положенные слова, совершал положенные действия и был сосредоточен на собственных ощущениях.
На моё счастье, это место всегда навевало на меня спокойствие и умиротворение, и сейчас это было весьма кстати.
Варвара шла рядом, с любопытством озираясь по сторонам, и старательно держалась ближе ко мне. Но за руку не хватала, и когда я первый раз подал ей ладонь, чтобы помочь спуститься по лестнице, посмотрела на меня с огромным удивлением. И за руку взялась крайне неуверенно, даже с некоторым раздражением.
Наконец, мы дошли до Свода Чести. Здесь моя спутница почувствовала себя очень неуютно; ей было немного страшно и очень тревожно, она нервно озиралась по сторонам, пока мы шли к центру зала.
— Стой, — тихо скомандовал я, вышел на два шага вперёд и преклонил колени.
Дальше всё тоже было привычно и знакомо. Заученные формы приветствия, формы представления, клятвы и обещания. Мне отвечал кто-то из малознакомых старейшин: я не опознал его по голосу. А потом я отступил от привычной церемонии.
— Я прошу заменить хранителя Заложника Чести, — заявил я.
— Причина, — прошелестело по залу на несколько голосов.
— Личная заинтересованность, — сквозь стиснутые зубы проговорил я. Признание в собственной несостоятельности — сложный шаг, но, повторюсь, другого выхода у меня не было. Либо так, либо…
— Совет обдумает твою просьбу, — проговорил тот же старейшина, который беседовал со мной всё это время.
— Просьба отклонена. Это твой Долг, — проговорил сильный густой голос, который я узнал бы из тысячи.
— Но я… — я вскинулся, шокированный таким заявлением. Уж от кого я это не ждал, так это от него.
— Я знаю. Что было, что есть, что будет, — размеренно проговорил он, не меняя интонации. — Я вижу дальше, чем ты. И это — твой Долг. Ты обязан пройти Путь Чести. Это неизбежно.
— Тогда я… прошу разрешения воспользоваться Ладонью Чести, — процедил я сквозь зубы.
— Твоя просьба отклонена, — опять спокойно возразил он.
— Я не справлюсь и потеряю Честь, — в лоб заявил я, и по залу прокатился лёгкий ропот. Такое признание от Зеркала могло расцениваться только как пророчество, и игнорировать его они не могли. Сознательно обрекая меня на этот шаг, они тоже поступали против Закона Чести.
— Это твой Долг, — непререкаемо, уже с раздражением проговорил тот же самый сильный голос. — Уходи. Совет не желает тебя слушать.
Старейший из живых Зеркал, мой наставник. Человек, которого я считал мудрейшим из живущих, и которому я верил. Верил до последнего. Как он мог спокойно обречь меня на подобный исход?
Но я нашёл в себе силы подняться, поклониться по всем правилам, выдавить формулу прощания и увлечь за собой Варвару.
— Что-то не так? — осторожно уточнила она, когда мы вышли из Свода в коридоры. Надо полагать, по интонациям почувствовала; разговаривали-то мы на дорийском.
— Это… личное, — повторил я уже на другом языке. — Для тебя это не имеет значения.
Да, я слукавил. Если я не сумею справиться со своими чересчур сильными эмоциями, для неё это тоже плохо закончится. Но такова участь Зеркал Чести: мы тоже имеем определённый срок годности.
Никто никогда не может предсказать, в ком и в какой момент проявится этот дар. Со мной это случилось поздно, мне было почти тридцать. Я был счастливо женат, — думал, что счастливо, — у меня была дочка. Сейчас она уже совсем большая, ей десять лет. Только она меня не узнает, встретив на улице, потому что очень давно не видела. Потом… Потом я узнал, что не нужен. Потом меня обвинили в посягательстве на мысли и чувства, в принуждении; да много в чём обвинили, и не всё из этого было ложью. Потом я стал Зеркалом Чести.
Но оставаться всегда им невозможно. И я понимал, что, похоже, вот это — конец. Учитывая, что смерть дара обычно означала смерть его носителя, я предполагал, чем закончится вся эта история. Но, странно, никаких предчувствий у меня не было. Это, конечно, был повод надеяться на чудо; но на какое, вот в чём вопрос?
Я догадывался, что со мной случилось. Довольно распространённый сбой; не я первый, не я последний. Меня… «заклинило» на конкретном человеке. Наверное, если бы это произошло не на корабле, всё было бы по-другому. А так — эмпатия простимулировала другие эмоции, эмоции породили желания, и желания эти замкнулись на том же самом человеке. И всё. Шансов «соскочить» у меня почти не осталось. Нет, они были, но… только что Совет в лице моего наставника сообщил, что устал от моего присутствия по эту сторону смерти. Потому что если не случится чуда, всё закончится плохо. И если я не убью себя сам, сохранив остатки Чести, — что мне, к слову, только что прямо запретили, — за меня это сделает Дмитрий Иванович Зуев. Он мне свою дочь не простит, и будет трижды прав. Я бы точно не простил.
Мысли мои были тяжёлыми и мрачными, но они всё равно на какой-то момент отвлекли меня от сути проблемы, шагающей рядом со мной.
— Ну, как всё прошло? — бодро поинтересовался Арат, встречавший нас в зале ожидания. Потом внимательно вгляделся в моё лицо и тихо, с нажимом, уточнил: — Инг, что происходит?
— Я просил заменить меня на месте хранителя Заложника Чести, — с тяжёлым вздохом ответил я на родном языке через голову идущей между нами Варвары. — Мне отказали.
— Но почему?! Почему просил и… почему отказали?!
— Меня заклинило на этой девочке, — с каким-то странным горьким удовлетворением произнёс я вслух свой собственный приговор. — Я почти никого больше не чувствую сейчас. Мне кажется, я буду её ощущать, даже если она окажется на своей Земле, а я останусь тут.
— Это единственная причина? — хмуро покосился на меня друг. Мы слишком давно знакомы и он слишком хорошо меня значит.
— Это первопричина. А проблема — для меня она почти с самого начала уже не Заложник Чести, а… женщина. Красивая и привлекательная.
Арат окинул задумчивым взглядом Варвару, медленно кивнул.
— Очень привлекательная? — хмыкнув, иронично уточнил он.
— Ты даже не представляешь, насколько, — со вздохом ответил я.
Варвара
Капитан стоял с совершенно невозмутимым видом, как будто ничего не случилось. С одной стороны, это было очень обидно: как же так, то буря эмоций, а то такая каменная физиономия. Но, с другой стороны, следовало включить всё-таки мозги и понять, что мужику тоже есладко от собственного состояния, и даже поблагодарить его за это самое спокойствие. Хотя перчатки на его руках я не отметить не могла; похоже, вывод оказался правильным, и он действительно передаёт чувства через прикосновения.
Одет он был странно. Весь в чёрном; какие-то свободные штаны, по виду перемотанные сверху лентами, рубашка с длинными рукавами и высоким воротником. Сверху всё это было прикрыто странной конструкцией — гибридом жилетки и набедренной повязки с завязками по бокам, — и широким поясом. Хотя, судя по остальному одеянию, перчатки вполне могли быть его частью.
Всем кагалом мы высыпались на космодром — совершенно обыкновенный к моему сожалению, — погрузились в какое-то транспортное средство под прозрачным колпаком и стартовали.
Лететь оказалось недалеко, но я всё равно с любопытством плющила нос о колпак и разглядывала проплывающую вокруг местность. Всё было довольно уютно и мило; никаких запредельных небоскрёбов, небольшие домики, много зелени. Отсюда посмотришь и почувствуешь себя совсем как дома.
Путь наш закончился у самого высокого здания в окрестностях, на небольшой площади. Здание это больше всего напоминало скалистый утёс или айсберг; остроконечное, резко выделяющееся на фоне окружающей его природы, выдающееся вперёд острым носом и сияющее в лучах по-солнечному жёлтой звезды.
Внутреннее убранство было под стать внешнему облику: та же подчёркнутая ледяная строгость, прямые линии, высоченные потолки. От входа мы попали в просторный зал, где было довольно людно, но при этом очень тихо. Здесь нас покинул старпом и уселся на какой-то диванчик. А мы не задержались, и через высокие величественные двустворчатые двери, открытые нараспашку, нырнули в широкий коридор.
Тот, кто всё это строил, страдал гигантоманией и был склонен к минимализму. Уйма свободного пространства, много света… и, пожалуй, всё. Совсем никаких украшений, даже простенькой резьбы, только холодный безразличный полированный камень. И — никого. Зачем им столько места?
А потом мы подошли к лестнице. Даже не так, Лестнице. Широченная, с крутыми высокими ступеньками, она сбегала куда-то глубоко вниз и терялась в полумраке. Здесь Инг зачем-то протянул мне руку, — он думает, я по лестнице спуститься сама не смогу? — и уставился выжидательно. Я мысленно решила продолжать начатую линию поведения, то есть оставаться воспитанной и послушной девочкой, и уцепилась за предложенную ладонь.
Вниз мы не спускались — нисходили! Наверное, по такой Лестнице можно двигаться только так. Но как я не заснула по дороге, я и сама не поняла; может, потому капитан мне и помощь предлагал, что прецеденты были?
Спуск тянулся, тянулся, тянулся… но в конце концов всё-таки кончился. И стало мне в этот момент здорово не по себе.
Зал, в который мы пришли, по ощущениям был огромен. А как всё обстояло на самом деле, я не имела представления: вокруг царила тьма. По узкой световой дорожке мы двинулись сквозь этот мрак, и мне всю дорогу казалось, что вот-вот она схлопнется, и окажемся мы навсегда затерянными в этой темноте. Да и вообще казалось, что находимся мы в какой-то иной реальности. Жуткие ощущения. Даже несмотря на то, что я умом прекрасно понимала: добиться подобного эффекта не так уж сложно.
По лучу света мы вышли на небольшое белое же пятно.
— Стой, — тихо скомандовал мне Инг, сделал шаг вперёд, опустился на колени и заговорил с темнотой. Зрелище было сюрреалистическое; но ровно до того момента, когда темнота начала ему отвечать. После этого мне опять стало не по себе, потому что голоса звучали будто со всех сторон сразу.
Потом появилось ощущение, что не темнота с нами разговаривает, а где-то там, в ней, прячется огромная толпа очень недружелюбно настроенных жутких тварей, не слишком успешно маскирующихся под людей. Капитан сначала говорил спокойно и монотонно, потом начал раздражаться. Не знаю, что именно, но что-то явно шло не так; похоже, он со своими собеседниками в конец разругался. Учитывая, что в этот момент решалась моя судьба, на Инга я начала поглядывать с тревогой.
Правда, на месте нас убивать не стали, а на прямой вопрос он ответил довольно невразумительно. Не знаю уж, можно ли ему было верить, что результат их переговоров на мне не скажется, но очень хотелось.
Обратный путь прошёл быстрее, хотя Лестница в этом направлении раздражала ещё больше. Потому что вверх мы по ней тоже не шли, а восходили, медленно и торжественно, опять под ручку. После подъёма же стало веселее, хотя на свету и при появлении своего старпома капитан заметно помрачнел. И они опять невежливо заговорили на непонятном языке.
Как жалко, что лингводекодер мне по должности не полагался. Вот у Вовки есть, он хвастался; гениальная вещь! А в свободной продаже их нет, исключительно военная технология.
Куда и зачем мы летели, было непонятно, но я не стала уточнять: легче от этого знания мне точно не станет. Вроде как убивать не собирались, и то радость.
Насколько я помнила из скудных сведений о Доре, дальше меня полагалось хранить и беречь до окончательного вердикта. Причём беречь как памятник культуры докосмической эпохи: гибель Заложника Чести до окончания связанного с ним дела являлась страшнейшим позором, а в случае Дела Чести позор этот ложился на весь народ.
Знать бы ещё, чего они всё-таки хотели от отца? Надеюсь, ничего запредельного, потому что я совершенно не представляла, что станет с моим строгим и решительным папой, если ему вдруг придётся делать выбор между своим ребёнком и долгом. Представить, что он предаст Землю, я не могла. Но и представить, что он может вот так легко разменять меня в каких-то политических играх, не получалось. Не потому, что я не хотела в это верить; я просто слишком хорошо его знала. Скорее, он сможет сотворить невозможное и найти выход из любой западни, чем поступится принципами.
Может, меня просто аккуратно выкрадут?
Ага, с Доры. Размечталась одна такая. Не те ребята, у этих чёрта лысого что-нибудь выкрадешь!
Ко мне никто из мужчин не обращался, они о чём-то тихо и мрачно беседовали. Хотя, может, и не мрачно; просто по их постным лицам вечно кажется, что они обсуждают не какие-то личные дела, а похороны любимой бабушки. В итоге я за время пути окончательно заскучала: летели мы долго, часа два.
Пейзаж снаружи за это время практически не менялся: лес, редкие раскиданные в нём домики и небольшие их скопления. Пару раз по бокам в лёгкой дымке вырисовывались какие-то высотные конструкции; наверное, это были города, но мы к ним не приближались. В общем и целом было настолько похоже на Землю, что приходилось напоминать себе, где я нахожусь. Пожалуй, Дора из всех заселённых планет сейчас больше всего на неё похожа, а я об этом раньше даже не задумывалась.
В итоге мы всё-таки прилетели. Я даже почти не удивилась, когда мы стали заходить на посадку среди леса, а не в каком-то из крупных городов, и, выбравшись из транспортного средства, все втроём направились к небольшому одинокому домику, спрятанному под кронами старых деревьев.