- Имущество графов Энхейм уже давно принадлежит другим людям. Не мятежникам. А тем, кто был рядом со мной на Саговом поле. Вы не воин, Сэлингин, Вы не представляете, что творилось на нем в тот решающий день. У меня до сих пор болит плечо перед дождем. Вам этого не понять, - ответил король. - Я не могу просто взять и еще раз конфисковать эти особняки и имения. Меня все осудят и никто не поймет. Нужно посоветоваться с юристами, оговорить все возможные нюансы. Может быть, леди Онель согласится на денежную компенсацию, как Вы думаете?
- Онель не будет торговаться с Вами, - повысил голос кинарийский посол. - Но свою родовую собственность ей придется принять. Поверьте мне, она сделает это очень неохотно.
- Неохотно? Вы несете полную чушь, уважаемый Сэлингин.
Я, конечно, еще подумаю над Вашими словами. И постараюсь что-то предложить этой лерийской шпионке. Но не ждите, что я буду идти у нее на поводу в ущерб собственным интересам и интересам верных мне людей.
Дверь распахнулась, и в комнату ввалился молодой куртизан.
- Поговорим об этом завтра, - ласково улыбаясь фавориту, сказал послу Лиир.
- Не о чем уже с тобой разговаривать, - отвернувшись, чуть слышно сказал Сэлингин, и, не прощаясь, вышел из королевских покоев. - Самому все решать придется. Как обычно. Привык уже.
Через неделю одетый в темный плащ высокий мужчина вышел на свою любимую смотровую площадку на горе Нами прямо через закрытую дверь посольства Лерии в Раневе.
- Так вот, значит, какой ты стала, Онель, графиня Энхейма, - тихо сказал он. - Я никогда не видел тебя, только слышал от Талин, и представлял совершенно иначе. И ты тоже страстно мечтаешь отомстить своим врагам? И кровь все никак не перестает идти из ран нашего Мира. А ведь растревоженные тобой враги уже все решили за тебя. Завтра, по пути в королевский дворец, они убьют тебя. И никогда не будет морщин на твоем прекрасном лице, не будет седых волос, ты никогда не узнаешь, что такое климакс
и боли в сердце. И ты родишься уже в другом Мире, не вернешься обратно. Останутся две дочери, которых ты любишь больше, чем позволяешь себе признаться в том. Что же мне делать с тобой? Талин любила тебя, как младшую сестру. И она никогда не простила бы мне, если бы узнала, что я…
Он вздохнул и посмотрел на высокое звездное небо.
- Да, Кали, я, наверное, поступаю неверно, но не могу иначе. Впервые за десять лет я вмешаюсь в дела этого Мира. Ты не умрешь, Онель. И даже не узнаешь о том, что могла умереть. Ты будешь жить. И вообще, делай там, в Раневе, все, что хочешь.
- Эх, Кэллоин, - печально глядя на него с высоты, сказала Кали. - Так и не понял ты ничего до сих пор. Бодхисатва хренов.
В МИРЕ ЗА БЕЛЫМ ЗЕРКАЛОМ. МИССИЯ В ПРАГЕ
Магомед Гаджиев плохо спал в последнее время. Проклятая девчонка все время смотрела на него. Четыре года назад они убили ее на пороге дома в пригороде Махачкалы. Случайно.
“Зачем она проснулась, эта никому не нужная сопливая тварь? - думал Магомед. - Из-за таких, как она, ничего не понимающие люди и считают нас бандитами. Но, разве мы звери, чтобы убивать детей? Ее родители - это другое дело. А она могла бы жить дальше. Но эта гадина проснулась, увидела, заорала и ее тоже пришлось придушить”.
Девчонке было лет пять или шесть, она была аваркой. Как этот, прикормленный русскими, поэт, сказавший, что “Дагестан никогда добровольно в состав России не входил, и никогда добровольно из нее не выйдет”. Конечно, если бы не русские переводы, его бы не знали даже соседи - даргинцы, кумыки, ногайцы, лезгины, лакцы
и так далее. Но Гамзатова уважали, никто тогда не осмелился наказать его. И он спокойно умер в своей постели. А Магомед Гаджиев решил, что в Дагестане не будет неприкасаемых. Воюй, помогай шахидам или плати. Иначе - смерть. Но эта девчонка… Она
и раньше все время смотрела на него. А здесь, в Праге, обнаглела окончательно: в последние дни он просто физически ощущает ее взгляд - на улице, в магазинах, хоть из дома не выходи. Вот и сейчас она словно идет за ним. Магомед поежился и зашел в маленькое кафе.
“Нервы совсем никуда, - подумал он, заказывая чашку кофе. - И чужое здесь все совсем. Давит. Даже воздух другой, как будто. Получу от Хатима деньги и уеду”.
Он, конечно, знал, что никуда не уедет без разрешения Хатима, но приятно было думать, что в этой жизни что-то зависит
и от него.
“Как он подчинил всех нас, - с ненавистью подумал Магомед. - Заставил пресмыкаться перед ним в ожидании очередной подачки. Мы рискуем жизнью, мерзнем, мокнем под дождем, неделями не видим женщин. А он тяжелее кредитной карты ничего в руках не держал. А сколько молодых ребят из-за него никогда не увидят родные горы, потому что прямо из афганских лагерей их вместо Дагестана отправили в Ирак или Сирию”.
Поставив чашку с недопитым кофе на стол, он вышел на улицу. Какая-то молодая светловолосая женщина подошла, встала рядом, совсем близко, сказала что-то на малопонятном для него местном языке. Очень красивая, в другое время он, возможно, был бы повежливее, но сегодняшнее настроение совершенно не подходило для флирта.
- Не понимаю, - неприветливо буркнул он, и отвернулся.
- Да где уж тебе, - усмехнувшись, сказала женщина по-русски. - Я говорю, что через несколько минут ты умрешь и у престола Аллаха, перед лицом Пророка, будешь отвечать за совершенные тобой преступления.
И она легонько ударила его по руке своей косметичкой. Магомед хотел схватить ее, но незнакомка ловко увернулась и теперь уже быстро шла к припаркованному неподалеку автомобилю,
а незаметно подошедший мужчина удержал его, осторожно, но крепко взяв под локоть.
- Вам, наверное, плохо? - участливо спросил он.
- Да, плохо, - побледнев, пробормотал Магомед, чувствуя, как повисла плетью рука и онемение бежит вверх, вот-вот достанет до сердца.
- Вот сюда, - сказал добрый прохожий, усаживая его на скамейку.
- Это она, русская, - задыхаясь, сказал Магомед.
- Конечно, она, - подтвердил незнакомец. - Русская. Дашей зовут. Золото, а не девчонка. Только один недостаток: не дает никому.
- Сообщите в полицию. И врача… Быстрее…
- Врача - это можно, - внимательно глядя по сторонам, ответил напарник убийцы. - Смерть от сердечного приступа, надо зафиксировать. Но мне тоже пора. С Вами все в порядке, и Даша уже уехала. Приятно было познакомиться, Магомед Салихович. А “Скорую” я сейчас вызову, не беспокойтесь.
Он встал и неторопливо пошел прочь по залитой солнцем улице. Хватая воздух ртом, Магомед смотрел ему вслед, беззвучно открывая рот и пытаясь выдавить из себя хоть слово. Яркий солнечный свет резал глаза, он прикрыл их, и его сердце остановилось от ужаса: прямо перед ним стояла та самая незнакомая аварская девочка. Захрипев, Магомед грузно повалился на бок. Вдали раздалась сирена машины “Скорой помощи”.
Хатим ибн Асаф ас-Сунайян, денег от которого так и не дождался Магомед Гаджиев, прилетел в Прагу день назад. Остановился он, как обычно, в королевском люксе небольшой гостиницы, расположенной в тихом переулке близ Староместной площади.
В свое время этот отель был выбран Хатимом из чисто прагматических соображений и близость к основным достопримечательностям Праги не имела никакого значения. Дело в том, что столица Чехии, в отличие от других больших европейских городов, Хатиму почему-то совершенно не нравилась. Более того, буквально все вызывало у него отчетливое неприятие и раздражение. Открытого пространство он здесь не выносил, и потому обычно проводил время в закрытых помещениях, где ничего не напоминало о древнем и абсолютно чуждом ему городе: в безликих и космополитичных ночных клубах, дорогих итальянских либо французских ресторанах, на представлениях варьете. В крайнем случае - смотрел американские боевики или сидел в интернете в своем номере. Единственное, что нравилось ему в Праге, и из-за чего Хатим, скрепя сердце, все-таки мирился со своим нечастым присутствием в ней - местные проститутки. Безропотное подчинение готовых к любому унижению бесстыжих и распущенных женщин чужих неверных народов доставляло ему гораздо большее наслаждение, чем половой акт с любой из четырех его жен - особ чрезвычайно достойных, очень красивых, весьма искусных и сладострастных. Но именно чешские и еще, пожалуй, украинские, жрицы любви, которые в последние годы буквально оккупировали Прагу и встречались здесь буквально на каждом шагу, нравились ему больше всех. Имелись в Праге, разумеется, также и польки, румынки, немки, цыганки, всевозможные азиатки и негритянки, но с ними Хатиму все же чего-то не хватало и было как-то менее интересно. Эту ночь он провел с бывшей учительницей украинского языка из нищей полуголодной Галиции. Хатим, как обычно, с удовольствием сбил всю спесь с этой жалкой, воображающей себя образованной, твари, показал ей, кто она такая, чего на самом деле стоит и заслуживает. Заплатил же гораздо меньше, чем она ожидала - и очень порадовался разочарованному выражению лица и полным обиды глазам этой, предвкушающей щедрое вознаграждение, распутной беленькой сучки. Которая, надеясь разжалобить его, пыталась рассказать о маленьком сыне, оставленном дома, во Львове.
“Наверное, здесь и нагуляла”, - злорадно подумал Хатим, и без всяких церемоний, пинками, вытолкал ее за дверь. Потом позвонил портье и заказал завтрак. Впереди был еще целый день, который он решил скоротать в одном из казино в центре города. На вечер назначена важная встреча в ресторане Flambee, ради которой он,
в общем-то, и прибыл сюда. А завтра к нему придет давно работающий на него Абу-Сейид Гамиль аль-Муталиб ат Зувайа - бригадир наемников, ливиец из Бенгази, через которого нужно заплатить состоящим у него на содержании боевикам. Сейчас их в Праге собралось восемнадцать человек - из Сирии, Ирака и Дагестана, прошедшие огонь и воду, безжалостные, готовые на все. Это были потенциальные командиры диверсионных групп, каждый из которых стоил десятка бесплатных необстрелянных глупых юнцов, в которых нет и, если позволит Аллах, никогда не будет недостатка. Денег он сейчас даст, конечно, совсем немного - лишь бы не разбежались и с голоду бунтовать не начали. Хатим деньги считать умеет и потому по-настоящему его подопечные будут зарабатывать только проливая кровь - свою и чужую, с взрывчаткой или автоматами в руках. В России в последние годы ваххабитов, буквально, горит земля под ногмами, поэтому на этот раз по Москве придется ударить в Европе. И на этом все, можно будет дней на десять улететь куда-нибудь на острова - развеяться, оторваться, не думать там совсем ни о чем.
“Все-таки, какая это печальная судьба - быть младшим в семье, - подумал Хатим. - Старшие в роду встречаются с дипломатами высшего ранга и влиятельнейшими бизнесменами мира, а мне со всякой швалью общаться приходится”.
Дверь внезапно распахнулась, и в номер без стука вошли две женщины - совсем молодая, светловолосая, и постарше, с темными волосами.
- Что вы себе позволяете, шлюхи?! Пошли вон отсюда! - повернувшись к ним, гневно нахмурил брови Хатим.
Светловолосая подошла к нему, легонько дотронулась до его груди пальцем и Хатим с выпученными от боли и ужаса глазами рухнул перед ней на колени.
- Заткнись, ублюдок, - глядя мимо него, спокойно, даже равнодушно, сказала она, и Хатим, тихо подвывая, отполз в угол.
- Посмотри, как боится он смерти! - брезгливо глядя на него, сказала светловолосая, обращаясь к подруге. Уже на русском языке, не на английском.
- И так всегда: чем гаже человек, тем больше боится умереть, тем сильнее его страх и тем меньше достоинства сохраняет он перед Ее лицом. Достойные люди умирают легко. Но как же мало сейчас Достойных.
Она отвернулась, взяла лежащий на столе телефон Хатима и стала просматривать телефонную книгу.
- Не бойся, Хатим, - приближаясь к нему, приветливо, даже ласково сказала ее темноволосая спутница. - Посмотри на меня.
Я могу защитить тебя, не отдам ей. Я чувствую, я вижу, как ты хочешь этого. Ты ведь уже все решил для себя, да, Хатим? Ты согласен на все и готов служить мне. И будешь подчиняться. Всегда и во всем. Отныне и навсегда. Будешь ловить каждый взгляд, вслушиваться в каждое слово. Безропотно и беспрекословно выполнишь любой приказ. Ты хорошо слышишь меня, Хатим? Разговаривай! Не молчи. Отвечай мне!
- Да! - почти закричал Хатим, по-собачьи преданно глядя в зеленые глаза стоявшей перед ней женщины и подползая к ней. - Всегда! И во всем!
- Ну, вот и хорошо, вот и все, готово, - сказала темноволосая. - И ничего интересного. Сопротивляемость практически на нуле. Обычная, в общем, картина. Потеря былой пассионарности, вырождение старинных родов и кланов.
И снова повернулась к Хатиму.
- Собирайся, - уже совсем другим, властным голосом приказала она. - С собой возьми только портмоне и кредитку. Вещи не бери, оставь здесь, в Москве они тебе не понадобятся. Сейчас ты отправишься в аэропорт и купишь билет на первый же рейс до Хельсинки.
- Билет на самолет в Хельсинки, - мелко дрожа и подобострастно глядя на нее, повторил Хатим.
- Там тебя будет ожидать человек в сером костюме с последним номером “Times” в левой руке. Он прочитает тебе второй аят суры “Очищение веры”, “Аль-Ихлас”, которая по своему значению равняется трети Корана.
- “Аллах не нуждается ни в ком и ни в чем - все нуждаются
в Его Милости”. Второй аят суры “Аль-Ихлас”, - благоговейно склоняя голову, повторил Хатим.
- Совершенно верно. Ты пойдешь с ним и сделаешь все, что он прикажет тебе. И будешь ждать новой встречи со мной. Ты хорошо понял меня, Хатим?
- Да! Я сделаю все, что ты приказала мне! Моя госпожа!
- У тебя намечены какие-то встречи? Кто-то будет искать тебя здесь? - строго спросила его светловолосая девушка.
- Сегодня, в шесть часов, - отползая в сторону и пытаясь спрятаться от нее за ногами темноволосой женщины, ответил Хатим. - Очень важная встреча, большой человек.
- Кто такой? Назови имя.
- Джозеф Лембински, американец, из ЦРУ.
Девушка нахмурилась и протянула телефон.
- Позвони ему и перенеси эту встречу на завтра. Вот так, молодец. А теперь…
Она выключила телефон, сняла заднюю панель и извлекла аккумулятор.
- Больше он тебе не нужен.
- Иди и сделай то, что я велела тебе! - приказала темноволосая Хатиму, и тот, поднявшись с колен, осторожно огибая светловолосую девушку, вышел из комнаты.
- Значит, объявился наш Джозеф Лембински из ЦРУ, - сказала светловолосая, нажимая клавишу своего смартфона, чтобы перенести написанное, но неотправленное письмо в папку “Черновики”. Новое письмо в этой папке появилось ровно через три минуты.
- Код “04”, - открыв его, с сожалением сказала она.
- Ну и ладно, Даша, черт с ним, пусть живет, - ответила темноволосая, наблюдая в окно, как Хатим садится в такси.
- Операция завершена. Нам всем приказано уезжать из этой страны, - светловолосая девушка убрала смартфон в маленькую сумку. - Что ж, Аня, вот все и кончилось, пойдем, наверное.
Даша взяла подругу под руку, они вышли из гостиницы, миновали арку и через минуту растворились в многолюдной и шумной толпе на Староместной площади.
А на следующий день, вечером, к одетому в хороший темный костюм высокому и крепкому сорокалетнему мужчине, который остановился у памятника Яну Жижке, подошли двое других
и, молча, встали за спиной.
- Привет, Карел, - обернувшись, усмехнулся Алексей. - А это
с тобой кто? Новый Старший брат, я полагаю?
- Вы, что, русские, совсем обнаглели уже? - с легким акцентом сказал тот, что стоял справа - темноволосый, среднего роста. - Вы здесь не дома. И сейчас не шестьдесят восьмой год.
Алексей внимательно посмотрел на его спутника - высокого блондина с лошадиной челюстью и блеклыми голубыми глазами.
“Нет, не ЦРУшник, - подумал он. - Англичанин из МИ-6. Не Старший брат, а Средний”.
Снова повернулся к чеху.
- Чем недовольны твои хозяева, Карел?
Тот поморщился.
- У нас свободная и независимая страна. Не то, что раньше.
- Слово “демократическая” забыл, - похлопал его по плечу Алексей. - Ну, что, лояльность свою британцу уже продемонстрировал? Давай, провожай его, и пойдем, сядем где-нибудь, поговорим. Чего замялся, Карел? Ты у себя дома или где? Если в Лондоне, то, конечно, другое дело. Иди, погуляй, а мы тут пока с большим пацаном перетрем маленько.
Карел неохотно повернулся к британцу, сказал по-английски несколько слов.
- Пошли, - вытирая пот со лба, буркнул он, и через пару минут они устроились за столом небольшой госпо?ды в одном из неприметных переулков. Здесь, как и во многих других подобных местечках Праги, подавался всего один сорт пива, в данном случае - “Гамбринус”. Полные бокалы немедленно оказались на столе перед ними - вместе с доской, на которой была выложена нарезка мяса и ветчины.
- Когда решишь, что уже хватит, не допивай, - тихо посоветовал чех.
- Все-таки странно, - усмехнулся русский. - Стоило изобретать около сотни сортов пива, если большинству чехов на всю жизнь и одного хватает?
- Наверное, потому что мы все разные, - ответил Карел. - И в идеале для каждого чеха следовало бы варить свой сорт пива. Но это экономически неэффективно, поэтому приходится выбирать из тех сортов, что уже есть.