Однако сейчас стояла весна. Вне всяких сомнений. Олень, подстреленный мною, уже сбросил рога; трава в заброшенном саду замка Блюстоун была мягкой и короткой. Куда же делась зима?
Я сел на земле. Рядом никого не было, кроме Бертольда Храброго, а он спал крепким сном. Сова умолкла, но ночной ветер нашептывал свои секреты деревьям. Я снова лег и изо всех сил постарался вспомнить лицо, которое мельком увидел. Зеленое лицо? Безусловно, подумал я, безусловно оно казалось зеленым.
Старые деревья сменились молодыми, кустами и чахлыми ольхами, когда Бертольд Храбрый сказал:
– Ну вот, мы и пришли.
Никакого города я не увидел. Вообще ничего похожего.
– Вот здесь… – Он взмахнул посохом. – Здесь пролегала улица. Дома на этой стороне улицы выходили задними окнами к реке, а на другой – к полям. Вот тут стоял дом Ульда, а прямо напротив – дом Бальдига. – Он взял меня за руку. – Помнишь Бальдига?
Я не помню, что я ответил, но он в любом случае меня не слушал.
– Ульд был шестипалым, и его дочь Скиена тоже. – Бертольд Храбрый отпустил мое плечо. – Подними мой посох, пожалуйста, юноша. Я покажу тебе место, где мы с ними схватились.
Мы прошли еще немного вперед, пробираясь между кустами и чахлыми деревцами. Наконец он остановился и указал рукой:
– Вот здесь стоял наш дом, наш с тобой. Только раньше он принадлежал папе. Помнишь папу? Знаю, маму ты не помнишь. Она умерла, когда тебя еще не отняли от груди. Ее звали Мэг. Сегодня мы переночуем там, где стоял наш дом, в память о прошлом.
У меня не хватило духа сказать Бертольду Храброму, что на самом деле я не его брат.
– Вот! – Он провел меня в северном направлении ярдов на сто. – Вот здесь я впервые увидел Шилдстара. Я взял с собой пареньков вроде тебя, чтобы они стреляли из лука и бросали камни, но они обратились в бегство, все до единого. Некоторые поначалу пускали стрелы и швыряли камни, но пустились наутек, как только увидели лица ангридов.
Он остался, сражался и потерпел поражение. Остро сознавая это, я сказал:
– Я бы не убежал!
Он обратил свое широкое бородатое лицо ко мне:
– Убежал бы!
– Нет.
– Убежал бы, – повторил он и взмахнул посохом, словно собираясь ударить меня.
– Я не хочу драться с тобой, – сказал я. – Но если ты попытаешься треснуть меня своей палкой, я отберу ее у тебя и сломаю.
– Значит, ты не убежал бы? – Он с трудом сдерживал улыбку.
Убедив себя самого, я решительно помотал головой.
– Нет, если только они не были ростом вон с то дерево.
Бертольд Храбрый опустил посох и оперся на него.
– Нет, вон по ту первую толстую ветвь. Откуда ты знаешь, что не убежал бы?
– Ты же не убежал, – сказал я. – А разве мы с тобой не похожи?
Задолго до заката мы устроились на ночлег на месте нашего старого дома и развели новый костер на месте старого очага. Бертольд Храбрый не один час рассказывал о своей семье и Гриффинсфорде. Поначалу я слушал лишь из вежливости, но по мере того, как удлинялись тени, мой интерес возрастал. Здесь не было ни школы, ни доктора, ни полиции. Очень редко путешественники перебирались здесь вброд через Гриффин, по холодной горной воде, едва достигавшей коленей. В лучшем случае местные жители продавали пришельцам съестное и сдавали комнаты, а в худшем сражались с чужаками, чтобы защитить свои дома и стада.
Если ангриды были великанами, то остерлинги, порой появлявшиеся здесь летом, были истинными дьяволами, пожирающими людей с целью восстановить утраченную человеческую природу. Эльфы набегали на городок подобием тумана и исчезали, словно дым на ветру.
– Главным образом, моховики и саламандры, – доверительно сообщил Бертольд Храбрый. – И еще маленькие бодаханы. Они иногда помогают людям. Находят пропавший скот и просят крови за услуги. – Он завернул рукав, обнажая руку. – Обычно я укалываю себя шипом и отдаю каплю-другую крови. Они всего лишь тина, бодаханы.
Я кивнул с понимающим видом, хотя не вполне понял.
– Тогда ты жил со мной здесь, только еще не задирал так носа. Папа вырастил меня, а я вырастил тебя. Ты начал чувствовать себя лишним, мне кажется, поскольку я ухаживал за Гердой. Прелестней девушки я в жизни не видел, и мы уже обо всем сговорились.
Я не стал спрашивать, что случилось потом.
– Ты ушел, и я думал, что ты вернешься через год-другой, когда мы обустроимся. Но ты вернулся только сейчас. Тебе понравились края, где ты жил?
Я напряг память, но сумел вспомнить лишь одно: что лучшие моменты жизни я переживал, когда оказывался в полях под открытым небом, на лодке посреди реки или в лесной чаще.
– Тебе нечего сказать?
– Нечего. – Я показал Бертольду Храброму железные наконечники стрел, извлеченных из тела оленя. – Пока не стемнело, я бы хотел приделать к ним новые древки.
– А старые сломались?
– Да, – кивнул я, – когда олень упал. Я подумал, что если бы нашел еще одно такое же дерево, из которого сделан мой лук, новые древки никогда не сломались бы.
– Неужто ты срубишь целое дерево ради пары стрел? Я помотал головой.
– Отрублю ветку-другую, вот и все. А если найду на нем один из прошлогодних плодов, посажу семена.
Бертольд Храбрый с трудом поднялся на ноги.
– Я покажу тебе такое дерево, оно до сих пор здесь.
Он провел меня в заросли кустов и, опустившись на колени, шарил руками в траве, покуда не нашел там маленький пенек.
– Колючий апельсин, – сказал он. – Ты посадил его незадолго перед своим уходом. Он рос на моей земле, и я никому не позволил бы срубить его. Только кто-то все-таки срубил, стоило мне отвернуться.
Я промолчал.
– Хотя он еще может дать побеги. – Он встал, тяжело опираясь на посох. – Порой такое случается.
Я опустился на колени, вытащил из мешочка одно из двух оставшихся семян и закопал в землю рядом с пеньком. Когда я поднялся на ноги, по лицу Бертольда Храброго текли слезы. Он повел меня обратно, а потом остановился и указал посохом на простиравшиеся перед нами заросли кустов и молодых деревьев.
– Здесь было мое ячменное поле. Видишь вон то высокое дерево? Пойдем.
На полпути он указал на ярко-зеленое пятно впереди:
– Вот оно. Колючий апельсин не сбрасывает листья в отличие от большинства деревьев. Стоит зеленым всю зиму, как сосна.
Мы подошли поближе и увидели прекрасное молодое дерево высотой футов двадцать пять. Я крепко обнял Бертольда Храброго.
Мне кажется, здесь я должен рассказать побольше о колючем апельсине, но, если честно, я сам мало что знаю. Многие деревья, произрастающие в Америке, встречаются и в Митгартре тоже – дубы, сосны, клены и тому подобное. Но колючий апельсин – единственное известное мне дерево, которое произрастает также и в Эльфрисе. Небо Эльфриса совсем не кажется странным, покуда не вглядишься получше и не увидишь в нем людей и (изредка) не различишь голоса в шуме ветра. Время здесь течет очень медленно, но мы не сознаем этого. Только деревья и люди кажутся странными на первый взгляд. Я думаю, родиной колючего апельсина является Эльфрис, а не Митгартр и не Америка.
Глава 4
СЭР РАВД
– Эй, малый! – крикнул рыцарь, сидящий на огромном сером коне. – Поди сюда, малый! Надо поговорить.
– Мы тебя не обидим, – добавил его оруженосец.
Я осторожно приблизился. Чему я научился за время, проведенное в лесах с Бертольдом Храбрым, так это относиться к незнакомцам с опаской. Кроме того, я хорошо помнил рыцаря с драконом, исчезнувшего у меня на глазах.
– Ты знаешь окрестные леса, малый?
Я рассеянно кивнул, с интересом разглядывая его коня и доспехи.
– Нам нужен проводник – проводник на сегодня и, возможно, на завтра. – Рыцарь улыбался. – За твои услуги мы готовы платить тебе по скильду каждый день. – Не дождавшись от меня ответа, он сказал: – Покажи пареньку монету, Свон.
Из кошелька, висящего на поясе, оруженосец достал большую серебряную монету. Рослый гнедой конь, которого он вел в поводу, нетерпеливо ударил копытом о землю и шумно фыркнул.
– И кормить будем, – пообещал рыцарь. – А если ты добудешь нам пищу при помощи своего лука, мы тебе заплатим.
– Я готов делиться с вами бесплатно, – сказал я, – если вы готовы делиться со мной.
– Отлично сказано.
– Но откуда мне знать, что вечером вы не отправите меня восвояси с пустыми руками, дав тумака напоследок?
Свон сжал монету в кулаке.
– А откуда нам знать, что ты не заведешь нас в засаду, дурень?
– Что касается вечернего тумака, – сказал рыцарь, – то могу дать слово: ничего подобного тебе не грозит. И я даю слово, хотя у тебя нет причин мне верить. Однако насчет платы я могу успокоить тебя прямо сейчас. – Он легко постучал указательным пальцем по кулаку Свона и бросил мне монету, неохотно отданную оруженосцем. – Вот твоя плата за сегодняшний день, и мы не станем отбирать ее у тебя. Покажешь нам дорогу?
Я рассматривал монету, на одной стороне которой была отчеканена голова сурового молодого короля, а на другой – щит с изображением чудовища, представлявшего собой полуженщину-полуконя с рыбьим хвостом. Я спросил рыцаря, куда они держат путь.
– В ближайшую деревню. Как она называется?
– Гленнидам. – Мы останавливались там с Бертольдом Храбрым.
Рыцарь кинул взгляд на Свона, который потряс головой. Снова повернувшись ко мне, рыцарь спросил:
– Сколько людей там живет?
В деревне было девять домов – не вступившие в брак молодые люди жили со своими родителями, а старики жили со своими женатыми сыновьями или замужними дочерями. Примерно по трое взрослых на один дом. Я спросил, считать ли детей.
– На твое усмотрение. Только не собак.
Это, подумал я, мог случайно услышать какой-нибудь бодахан.
– Тогда пятьдесят три. Вместе с новорожденным ребенком жены Сикснита. Но я не знаю имени младенца, да и матери тоже.
– Хорошие люди?
Я так не считал и помотал головой.
– Ага. – Рыцарь улыбнулся с мрачной радостью. – Тогда веди нас в Гленнидам безотлагательно. Мы представимся друг другу по дороге.
– Я Эйбел Благородное Сердце.
Свон рассмеялся.
Рыцарь дотронулся пальцем до своего стального шлема.
– Я Равд Редхолл, Эйбел Благородное Сердце. Моего оруженосца зовут Свон. А теперь – в путь!
– Мы доберемся туда очень поздно, – предупредил я Равда, – если вообще успеем сегодня.
– Тем больше у нас причин спешить.
Вечером мы остановились на привал у речушки под названием Вулфкил, и я поставил полосатую красно-золотую палатку из парусины для Равда. Я развел костер, поскольку теперь всегда носил с собой кремень и огниво, и мы поели черствого хлеба и вяленого мяса с луком.
– Твои родные, наверное, беспокоятся о тебе, – сказал Равд. – У тебя есть жена?
Я помотал головой и добавил, что Бертольд Храбрый говорит, что я еще недостаточно взрослый. Равд кивнул с серьезным лицом.
– А ты сам как считаешь?
Я подумал о школе и о том, что, возможно, захочу поступить в колледж, если когда-нибудь вернусь домой.
– Надо подождать несколько лет.
Свон насмешливо фыркнул:
– Две крысы в одной норе помрут от голода.
– Надеюсь, нет.
– Да неужели? И как же ты собираешься содержать семью?
Я ухмыльнулся:
– Жена меня научит. Когда я найду ее.
– Да ну? А если она сама не будет знать? – Свон взглянул на Равда в поисках поддержки, но не получил ее.
– Тогда зачем мне такая жена?
Равд хихикнул.
Свон наставил на меня палец:
– В один прекрасный день я преподам тебе урок…
– Ты должен сам многому научиться, прежде чем преподавать уроки другим, – сказал Равд. – А тем временем Эйбел может поучить нас обоих, мне кажется. Кто такой Бертольд, Эйбел?
– Мой брат.
Так мы говорили всем, Бен, и Бертольд Храбрый верил в это.
– Старший, раз он дает тебе советы?
– Да, сэр, – кивнул я.
– А где ваши родители?
– Наш отец умер много лет назад, – сказал я. – А мать скончалась вскоре после моего рождения.
Это было правдой и в твоем мире, и здесь.
– Соболезную. А сестры у вас есть?
– Нет, – сказал я. – Отец вырастил моего брата, а брат вырастил меня.
Свон снова рассмеялся.
Я уже совсем запутался: воспоминания о родном доме переплелись с историями, которые Бертольд Храбрый рассказывал мне о своей – и якобы моей – семье. Все осталось в прошлом, и, хотя далекая Америка существует в настоящем времени, прошлое представляет собой всего лишь воспоминания, архивные записи, которых никто не читает или не может прочитать. «Здесь» и «там» перемешиваются, словно книги в школьной библиотеке, где на каждой полке стоит столько посторонних книг, что уже никто не знает, для каких она предназначалась изначально.
– Судя по всему, вы с братом сами не из Гленнидама. Иначе ты бы знал, как зовут жену Сикснита и их новорожденного ребенка, поскольку в деревне живет всего пятьдесят человек. В какой деревне вы живете?
– Ни в какой, – сказал я. – Мы живем сами по себе – главным образом в лесной глуши.
– Разбойники, – прошептал Свон.
– Возможно. – Равд чуть заметно пожал плечами, приподняв их буквально на толщину травинки. – А ты отведешь нас к своему дому, если я попрошу, Эйбел?
– Это дом Бертольда Храброго, сэр, а не мой. – Я испепелял Свона взглядом.
– Ну, к дому твоего брата. Ты отведешь нас туда?
– С удовольствием. Только это не дом в полном смысле слова, а просто лачуга. Немногим больше вашей палатки. – Мне показалось, что Свон собирается сказать что-то, но он промолчал, и поэтому я продолжал: – Мне следовало бы стать разбойником, как говорит Свон. Тогда бы у нас с братом был хороший дом с толстыми стенами и дверями – и вдоволь еды.
– В этом лесу водятся разбойники, Эйбел, – сказал Равд. – Они называют свои шайки вольными отрядами, у них есть все, о чем ты говоришь?
– Думаю, да, сэр.
– А ты сам видел?
Я помотал головой.
– Когда мы встретились, Свон выразил опасение, что ты заведешь нас в засаду. Как по-твоему, вольные отряды могут на самом деле напасть на нас из засады? И сразиться с нами тремя?
– С нами двумя, – сказал я. – Свон даст деру.
– А вот и нет!
– Ты дашь деру от меня, еще не заухает сова. – Я презрительно сплюнул в костер. – Ты бы улепетывал как трусливый заяц даже от двух хромых котов и слабой девчонки.
Свон взялся за эфес меча. Я понял, что должен помешать парню обнажить клинок. Я перепрыгнул через костер и повалил Свона на землю. Он отпустил эфес, когда упал, а я выхватил меч у него из ножен и забросил далеко в кусты. Мы сцепились и покатились по земле (так иногда дрались мы с тобой); он пытался дотянуться до своего кинжала, но я не давал. Мы подкатились к самому костру, и он вырвался из моей хватки. Я думал, он собирается выхватить кинжал и вонзить в меня, но он вскочил на ноги и пустился наутек.
Стряхивая грязь с одежды, я сказал Равду:
– Вы можете забрать свой скильд обратно, раз хотите.
– Если хотите. – Он даже бровью не повел. – «Если» выражает предположение или возможность, а «раз» означает утверждение или уверенность. Ты слишком грамотно говоришь, Эйбел, чтобы делать такие непозволительные ошибки.
Я кивнул. Я все еще не понимал, что он за человек, и сомневался, пойму ли когда-нибудь.
– Я думал, вы разозлитесь на меня.
Равд потряс головой.
– Свону скоро предстоит стать рыцарем. Этого ожидает его семья и он сам. А также его светлость – да и я, коли на то пошло. Таким образом, он станет рыцарем. Но прежде чем пройти акколаду, Свон должен многому научиться. Я учу его по мере своих сил.
– И меня, – сказал я. – Правильно употреблять слова «раз» и «если» – и многим другим вещам.
– Благодарю тебя.
Несколько минут мы сидели, погруженные каждый в свои мысли. Потом я спросил:
– А я могу стать рыцарем?
Тут я в первый и последний раз увидел на обычно бесстрастном лице Равда слабое подобие удивления: глаза у него чуть округлились.