Не капля и не две вытекли из моей раны, а намного больше. Куда больше. И тело мое, как в огне, горело от боли.
Он отступил назад, глядя на меня, как в шоке. Не то чтобы он боялся крови, но он ранил своего господина, которому клялся служить верой и правдой. Того, кто предал его, смертью платя за верность.
И теперь умирал сам.
Нет.
Но никакое "нет" не могло ни залечить, ни приостановить убегающую от меня жизнь. Колени мои тряслись, меня то знобило, то бросало в жар. Рана была нехорошей, хуже всех предыдущих, полученных мною в сражениях. И для меня она была последней. Я знал симптомы, я сотни раз видел, как умирали другие. Теперь умирал я.
Алек колебался и я нанес еще один удар. Это был нечестный ход, простонапросто месть. На меня нашла ужасная слабость, взор затуманился, рука двигалась, как во сне, но каким-то образом мой меч наткнулся на чужую плоть. Алек закричал и, выпустив из рук кинжал, схватился за живот. Сегодня он тоже не надел кольчугу.
Силы быстро покидали меня, но я собрал волю в кулак, надавил всем телом на меч и вырвал его из тела Алека. Мои скрюченные пальцы отпустили его, и он упал с глухим стуком рядом с кинжалом командира.
Он промычал что-то, задыхаясь, и осел на землю, все еще держа меч. Он мог бы прикончить меня, но даже не пошевелился. Он отбросил в сторону оружие и повалился на стену, как будто укладываясь спать в собственной постели. Острая боль не давала мне потерять сознание. Дышал я с трудом, ноги мои отнялись и я лежал, свернувшись клубком на камнях, чувствуя, как их острые клыки режут мою кожу.
- Разве ты не хочешь жить, Страд?
Это был Алек. Голос совершенно ясно прозвучал в моей голове, перекрыв шум дождя и ветра, но не Алек говорил со мной. Он, однако, тоже его услышал. Я видел, как он вздрогнул.
- Разве ты не хочешь жить? - спросила Татьяна.
- Жить? - Сергей.
- Жить? - Илона.
- Да... черт возьми...
Голоса засмеялись все сразу.
- Ты знаешь, что делать.
И да, будь я проклят, я знал.
Ноги отказывались мне повиноваться, но я полз, подтягиваясь на руках. Дождь хлестал меня по лицу и по спине через тонкую ткань моей рубашки. Я промок насквозь, окоченел от холода и был на полпути в ад... приближаясь к смерти все быстрее, но между мной и вечной тьмой лежал Алек, и в нем теплилась моя единственная надежда.
Его дыхание еле угадывалось, кожа приобрела желтовато-зеленый трупный оттенок. Его глаза были обращены на меня. Тонкая струйка крови струилась из полуоткрытого рта по подбородку.
- Не надо было, повелитель, - пробормотал он.
Я промолчал.
- Я бы все равно тебе помог... не важно. Это... не должно было... случиться.
- Боюсь, ты не прав.
Он поперхнулся, закашлялся и в конце концов произнес:
- Лучше бы ты дал мне умереть там... в горах... Избавил бы меня от этого...
- Алек...
Его рука поднялась и вцепилась в мой рукав. Он ловил ртом живительный свежий воздух. Кровь потекла сильнее, не давая ему говорить.
- Предатель... в лагере...
Упрек мне? Или его угасающая память обратилась к делам давно минувших дней?
- Баал'Верзи...
Что он хочет сказать?
- ...спать, - пальцы его разжались, тело обмякло и он погрузился в небытие. Жить ему осталось недолго.
Что он... впрочем, у меня нет времени размышлять о его предсмертном бреде. С каждым ударом сердца я слабел все больше.
Я нащупал его второй кинжал и вытащил его из ножен. Он все еще дышал, но был уже далеко и не почувствовал, как я твердой рукой перерезал ему горло. Кровь. Целый фонтан крови.
Жизнь. Если я посмею взять ее.
Моя жизнь потухала и я не посмел не взять чужую.
Я начал пить. Большими жадными глотками.
И ожил... снова.
* * *
Ливень уничтожил все улики, которые могли бы вызвать странные вопросы и страшные догадки у окружающих. Галлогы свежей холодной воды низвергались с небес, смывая кровавые пятна с камней, очищая двор, унося с собой по трубам, в пропасть, подальше от замка воспоминания о резне.
Я стоял, подставив лицо дождю, чтобы он слизал со лба и пригладил мои волосы. Это было изумительно. Моя смертельная рана зажила. Осталась только дырка на рубашке. И все.
Алек Гуилем, храбрый солдат, прекрасный офицер, верный мой спутник - и единственный настоящий друг в течение этих восемнадцати беспокойных лет погиб от моей руки, но я был не в состоянии ни жалеть о его смерти, ни скорбеть по этому поводу. В эту ночь мне было не до таких простых земных переживаний.
Я начал платить по счетам. На первой странице договора поставили печать. Сделка состоялась. Болеутоляющий и исцеляющий эффект крови Алека подтвердил это. Я чувствовал себя... другим. Сердце стучало изо всех сил, но я не ощущал усталости. Как раз наоборот.
Я чувствовал себя опять молодым.
Оставив Алека, я побежал в спальню, взял свечу и уставился на свое отражение в зеркале. В моем лице ничего не изменилось. Время не повернулось вспять. Я чуть было не выругался от отчаяния, но вдруг вспомнил: голоса обещали только, что я перестану стареть. Ладно, хоть старость перестала маячить впереди. Мужчина в полном расцвете сил, я теперь намеревался взять от жизни все, что она мне задолжала.
Свеча придала моей коже золотистый оттенок, но я мог бы с уверенностью сказать, что очень бледен и даже кажусь больным. Но это нездоровое выражение, видимо, очень скоро пройдет.
Однако мне еще надо было уладить одно маленькое дельце.
Без всякого напряжения я втащил Алека в комнату и самым постыдным образом затолкал его в стенной шкаф. Потом я несколько раз проверил, чтобы дверцы, особенно те, которые вели в мою личную столовую, были хорошенько заперты. Завтра здесь будет маленькая семейная вечеринка по случаю свадьбы, и слугам придется бегать взад-вперед весь день. Алек заслуживал большего, но ничего не поделаешь. Потом я сочиню какую-нибудь историю в оправдание его смерти, но сейчас мне не хотелось об этом думать. Как голодный пускает слюни при виде еды, я с волнением предвкушал то, что должно случиться, и я не мог ни сосредоточиться, ни размышляь над чем-то одним, чувствуя только радостное возбуждение во всем теле.
Я не сомневался, что доведу начатое до конца. Через несколько часов
Татьяна будет моей.
* * *
На следующее утро я проснулся очень поздно, весь какой-то затвердевший и отекший, и не только потому, что мой слуга взял на себя смелость растолкать меня. Мое протестующее рычание было встречено робкими извинениями; он боялся, что я нездоров. Когда неколько позже я посмотрел на себя в зеркало, принесенное парикмахером, я понял, почему он пришел к такому заключению. При ярком свете дня я был похож на привидение, а поэтому приказал задвинуть шторы. Солнце резвилось на небосклоне, как будто вчера и шторма-то никакого не было, и угнетающе действовало мне на нервы. Остальные, похоже, ничего против него и жары не имели, и их веселое расположение духа по случаю хорошей погоды раздражало меня сверх всякой меры. Я не выходил из своих комнат, с трудом доползая от кровати до кресла. После вчерашнего потрясения я совсем выдохся. Только к полудню я немного пришел в себя и даже нашел в себе силы принять нескольких нужных посетителей.
Рейнхольд Дилисния, Виктор Вочтер, Айван Бучвольд и другие офицеры, ушедшие в отставку, явились один за другим, чтобы выказать мне свое почтение. Я следил за Айваном, но после скандала с его братом Ильей ничего, кажется, не изменилось. Конечно, он постарел. Все они стали старше. Отцы семейств привезли с собой жен и детей, и по очереди представляли мне их, как будто мне действительно было интересно. Один Рейнхольд достаточно хорошо понимал меня и оставил семью дома. Потирая вечно ноющий живот, он всем своим видом показывал, что предпочел бы играть со своими детками, а не тащиться в такую даль.
Его брат Лео уехал из замка, так он мне доложил. Молодой человек заболел и попросил разрешения покинуть дворец, что мне показалось довольно подозрительным. Когда кому-то не по себе, ему не до дальних путешествий. Тем более Лео отлично было известно, что имеющая репутацию прекрасной целительницы леди Илона - здесь и готова лечить всевозможные недуги. Опять странно.
Может быть, это связано с присутствием в замке Айвана. Ему, должно быть, неуютно находиться рядом с человеком, брата которого он убил, и он решил уехать.
"Извини меня, но я пришел, чтобы сообщить..."
Избегая смотреть в сторону стенного шкафа, я подумал о том, что Алек не успел сказать мне. Почему, вместо того чтобы войти в дверь, как обычно, он тайком пробирался мимо моих окон?
Теперь уже не угадаешь. Возможно, позже, когда выдастся свобоная минутка,
я расставлю точки над "i". Беспокойство стало овладевать моими мыслями, путая их и не давая мне сконцентрироваться хотя бы на одной из них.
Я был голоден, но ни в кухне, ни в подвальчиках не обнаружил ничего, что выглядело или пахло бы достаточно аппетитно, за исключением привычного напитка из бычьей крови. Я выпил целую кружку и ограничился этим. Но вместо того, чтобы усилиться, моя слабость улетучилась, как только солнце начало спускаться за горные вершины.
Моим последним посетителем был Гунтер Коско, и если бы я мог проглотить хотя бы кусочек чего-нибудь, мы бы позабавились, как в старые добрые времена, испытывая друг друга на прочность за обеденным столом. Несколько лет бездействия и покоя не до конца размыли правильные черты его лица, но время и вино сделали свое черное дело. Кожа его обвисла и я заметил, что он не снимал шляпы, пряча под ней редеющие волосы и коричневые пятна, выступившие на лбу. Он служил напоминанием о том, что все это могло бы ожидать и меня, если бы я дрогнул и испугался. Но очень скоро я завершу обряд и избавлюсь от старости навсегда.
Гости разошлись кто куда: одни отправились вниз, другие - в часовню. Я отпустил слуг и решил приодеться. Открыв одну из дверок стенного шкафа, чтобы достать парадный костюм, я вдруг замер, пораженный до глубины души, как вчера кинжалом почти в самое сердце.
Тело Алека исчезло.
У меня перехватило дыхание. Я стал шарить в других отсеках шкафа и даже дважды проверил замки. Они были целы и невредимы. Слуге я ключи от шкафа не доверял. Не то чтобы я считал его способным на воровство, но все же не стоило допускать его до драгоценностей и прочих семейных реликвий, которые я здесь хранил. Во дворце только два человека знали, в каком порядке следовало отпирать замки. Я... да Алек Гуилем...
Где-то вдали и в то же время совсем близко раздался смех знакомых голосов. Он был среди них.
Возможно, его смерть тоже входила в нашу сделку, была той ее частью,
которую я так и не понял. Я пытался вытряхнуть голоса из головы, удивляясь,
что еще я мог проглядеть во время...
Время...
Нечего тратить его впустую. Я отбросил от себя эту проблему, как нечто, не
заслуживающее особого внимания, и начал одеваться, выбрав для такого торжественного случая белую шелковую рубашку, красный галстук, черные брюки и плащ. К груди я приколол рубин фон Заровичей. Остальные появятся, разодетые в пух и прах, как павлины, и будут хвастаться друг перед другом, кто богаче. Я никогда не разделял их любви к ярким тряпкам и не собирался уподобляться им и теперь. Тем более зная, что должно случиться, я бы сказал, их наряды... придутся не ко времени.
Из той же массивной шкатулки, где у меня лежал рубин, я достал небольшой предмет, завернутый в расшитый причудливыми узорами платок, и засунул его в карман плаща. Сверток, похоже, был невесомым, как перышко. Но, несмотря на то, что нас разделяли несколько слоев ткани и накрученных ниток, я все равно чувствовал, как пульсировало холодное черное зло, словно оно касалось моей обнаженной кожи.
* * *
Сергей нарядился в роскошный военный мундир, хотя ему так и не довелось повоевать. Но, по крайней мере, он не нацепил всех этих украшений и значков, как некоторые ошивающиеся при дворе пижоны. Другие господа одаривали своих слуг такими погремушками. Я же считал, что их нужно заслужить, а не получить в виде взяток и подачек.
Единственной безделушкой, которую Сергей повесил себе на грудь, был талисман Верховного жреца. Согласно существующим традициям ему предстояло отдать его при входе в церковь.
Он приветствовал меня широкой улыбкой и бросился меня обнимать, с готовностью принимая извинения, которые я заготовил специально для него. Как же легко лилась моя речь, с какой же радостью он проглотил все, что я ему наговорил. Вчерашний инцидент с Татьяной и потерянными драгоценностями был забыт, я прощен. Он так ничего и не понял.